На развалинах Мира

Вольный Владимир Александрович

— Перестань!

Я увернулся от горсти земли, брошенной в мою сторону, и продолжил:

— Или вот — Она его не любила, и он ее не любил! И они никого не любили, а потом умерли вместе в один день и лишь на небесах поняли, как им не хватало друг друга!

— Ну, перестань, Дар!

Ната смеялась и притворно хмурила брови:

— Что, сам не читал, да?

— Ну, может и читал, пару раз, для общего ознакомления.

— Я же девушка! Мне положено читать романы о любви, вышивать крестиком и уметь играть на фортепиано!

— Это в двенадцать-то лет? Ага, а еще

сказки рассказывать… Мы что, в семнадцатом веке с тобой жили? Ладно, брось. Давай лучше мясо разделывать.

Уже без боязни и отвращения, Ната стала мне помогать, а я, продолжая подтрунивать над ней, отвлекал своими разговорами от мыслей о смерти.

Наверное, мне это удалось — Ната спокойно воспринимала вид и запах крови, густо впитавшийся в почву вокруг нас.

Мы вырезали самые аппетитные куски, разрезали их на кусочки и развесили над костром — я собрал весь ближайший хворост для этой цели. Угар получил, наконец, свою долю. Он уплетал мясо с таким урчанием и жутким хрустом переламываемых костей, что мы только переглядывались, не решаясь окликнуть пса. За один присест, он съел, наверное, не менее чем пять килограммов мяса, отчего его живот раздулся и стал похож на туго набитый барабан.

— Он лопнет…

Ната с испугом смотрела, как пес поглощает очередную порцию, но я отвел ее руку, которой она пыталась оттащить мясо прочь.

— Вряд ли. Он зверь, как бы там ни было. А они не умирают от обжорства.

Любой хищник умеет и долго голодать, и так наедаться, что съеденного мяса ему вполне хватит надолго вперед. Пусть лопает. Нам нужно набрать воду — наша, во фляжке, кончается.

— У меня еще есть немного.

— Умница. И все-таки, побереги ее, пока я не вернусь.

— Ты уходишь?

— Не бойся. Пока с тобой Угар — никто к вам не приблизится. А без воды нам всем будет несладко.

— Разве та, которую пили эти коровы, не годится для нас?

Я посмотрел на нее круглыми глазами и хлопнул себя по темени:

— Идиот.

— Бывает… — Ната точно скопировала мою интонацию… Она так насмешливо скорчила рожицу, что я не выдержал, сгреб ее в охапку и с силой прижал к себе.

— Задушишь…

Я нехотя разжал объятия, но Ната не спешила отойти. Она сама прижалась ко мне и очень серьезно посмотрела снизу вверх, глаза в глаза.

— Что ты?

— Молчи. Ничего не говори, хорошо? Она ткнулась мне в грудь лицом, помолчала некоторое время и потом сразу отошла прочь. Я стоял в растерянности, не зная, что на нее нашло. Девушка остановилась возле ручья, присела на корточки и стала умываться. Я подошел и сел рядом.

— Вода холодная какая… Но чистая — я попробовала!

Мы переночевали возле остатков туши. Всю ночь я поддерживал костер — огонь мог отпугнуть любого зверя, а они вполне могли появиться, на запах крови и мяса. Пес, самым бессовестным образом, спал на земле, раскинув лапы, и так сопел, что мы с Натой не могли заснуть. Кончилось тем, что она перебралась ко мне, под накидку, вместе со своим одеялом. Я обнял ее, укрыл и вздохнул

— она была совсем рядом… и так далеко, словно на иной планете. Я не мог теперь даже помыслить о насилии над ней.

Но как же трудно было терпеть… Эта девочка — ведь по возрасту она была совсем молоденькой девушкой — годилась мне в дочери. Но менее всего, я хотел бы, что она ею была, прежде всего, видя в ней только женщину, которой я так хотел обладать… один

Она успокоилась, лежа подле меня, и вскоре заснула. А я смотрел на красноватые угольки костра и старался не шевелиться, чтобы не потревожить ее покой. То, к чему я так стремился, чего так хотел — исполнилось. Я нашел еще одну живую душу, родственную мне, не одичавшую в этих нечеловеческих условиях. Я часто представлял себе — какой она окажется, эта встреча… А все вышло совсем не так, как я себе придумал. Не множество людей, спешащих на помощь, не подготовленный и организованный отряд спасателей — напротив. Это я стал для нее спасителем, выведя девушку их пределов нижнего, еще более сурового, чем мой, мира. И мог ли после этого обмануть, уже ее, надежды?

— Ты не спишь?

От неожиданности я вздрогнул.

— Нет…

— Почему? Тебе надо отдохнуть — нам так далеко возвращаться назад.

— Ничего. Я стал мало спать, с некоторых пор. Наверное, свежий воздух тому причиной. Раньше, до того… ну, в общем, тогда, мог проваляться в кровати долго. Я же сова.

— А я — жаворонок. Но тоже — раньше. А теперь могу спать в любое время — или не спать — если нужно.

— Это хорошо. А теперь спи, еще рано вставать.

Она закуталась поплотнее и негромко произнесла:

— Холодает… Словно зима опять возвращается.

— Не должно бы…

— Почему? Теперь все возможно, даже две зимы сразу, разве не так?

Я неопределенно пожал плечами. Возразить что-либо на ее слова я не мог, но согласиться с ними… лучше не надо. Ничего хорошего возвращение сильных холодов нам принести не могло. Скорее, даже наоборот…

— А я любила зиму… Она поджала под себя ноги, усевшись, как индийский йог и принялась расчесывать Угара, перебравшегося к нам поближе и положившего голову на лапы.

— Мы играли в снежки, катались на санках… Папа водил нас на каток, где я здорово расшибла себе в первый раз нос. Все испугались, стали искать врача, а он только смеялся и говорил, что до свадьбы заживет… Зажило.

Только свадьбы так и не было.

— Ната…

Она, глядя перед собой, как бы отмахнулась ладонью:

— Все в порядке, Дар. Все в полном порядке… Извини, что я вспомнила. Ты не переживай больше за меня, не стоит. Я сильная девушка. Просто, иногда так хочется вновь почувствовать себя маленькой. И я, на самом деле, любила зиму.

— А теперь?

— Теперь? Не знаю… нет, наверное. Теперь она для меня стала совсем не такой, как была раньше. Холодно, мрачно, тоскливо… и одиноко. А ты?

— Я всегда любил тепло.

Угар повернулся во сне на бок, вытянув свои лапы еще дальше… Он перестал храпеть, и мы облегченно вздохнули. Мех пса согревал, хотя и лез в лицо курчавыми волосками, отчего вся кожа начала сильно чесаться.

— Повернись. Я тоже от него чешусь, если долго с ним играю. Как ты думаешь, мы когда ни будь еще увидим звезды?