На развалинах Мира
Шрифт:
— Я не умею водить машину. — Все равно. Ну, не машину, так что ни будь другое. Идущего пешком с портфелем, например. Это не ты! Ты не вписываешься в этот образ. А тот, в котором ты сейчас — он твой. Твой настолько, будто ты в нем родился! Ты словно знал, что все так будет — катастрофа, дикие звери. Все, все… Я, когда тебя увидела впервые, на острове, думала, что у меня галлюцинации. Ты именно отсюда, Дар — со своим луком и мечом за спиной, с этими украшениями на шее, — она указала на висящие на ремне клыки крыс и свинорыла. — Ты дикарь… Только образованный и умный. Но, все равно — оттуда. Из прошлого.
Отрицательно мотнув головой, я потянулся к сумке, в которую мы сложи с вечера куски завяленного мяса.
— Давай перехватим… К вечеру мы будем в той балке, где ночевали в прошлый раз. У нас тяжелый груз, все равно не успеем пройти больше.
Угар, увидев что мы остановились, подластился к Нате, и та, не удержавшись, сунула ему большой кусок мяса.
— Не балуй его. Он с вечера съел столько, что ему еще на пару дней хватит.
— Мы все равно все не сможем донести — пропадет.
— Теперь — нет. Оно покрыто тонким слоем нагара и сможет выдержать, пока мы не засолим его дома в ведрах.
Я был вынужден объяснить ей, что пес нам нужен не сытый, а бодрый — на случай, если появиться очередная кошка или крысы.
— И что, оттого, что он будет голодный, он станет лучше сражаться?
— А ты попробуй сама, наешься до отвала, а потом побегай или попрыгай…
— Прости, ты прав. Давай собираться и уходить. Я уже соскучилась по нашему подвалу…
Я ничего не ответил, но про себя озарился счастливой улыбкой — мое убежище стало для нее домом! И я тоже хотел быстрее вернутся обратно. Тот запал, с которым я пускался в странствия раньше, почти сошел на нет, после того, как я встретил Нату. Что мне было еще искать? Я был благодарен судьбе зато то, что это оказалась именно она, а не кто ни будь другой…
Первый толчок мы почти не почувствовали. Лишь слегка вздрогнули блики огня на стенах, скупо отражаемые от почти прогоревших дров в очаге. Угар приподнял голову и навострил уши. Мы еще не спали, но уже лежали, каждый в своей постели, разговаривая о чем-то не существенном. Вслед за Угаром, и я приподнялся на локте — волна необъяснимой тревоги пронзила все мое существо… Полог, сшитый из двух одеял, служивший ширмой, отделявший ложе девушки от остальной комнаты, вдруг сильно колыхнулся — словно его приподняло ветром — чего в подвале просто не могло быть… Ната, поднявшись на колени, испуганно сложила руки на груди. Она устремила свой взгляд наверх и, с дрожью в голосе, произнесла:
— По… потолок! Дар, там трещина!
Я вскочил. Поднимая глаза к потолку, куда указывала Ната, успел подумать про «тревожный» мешок, по заведенному мной обычаю, висевший у выхода. Он всегда был наполнен всем необходимым. Но добежать до него я не успел…
Нас так тряхануло, что и я, и Ната буквально взлетели к потолку. У меня искры посыпались из глаз — я врезался головой в балку. Нате повезло чуть больше — она, как кошка, приземлилась на ноги, но сразу упала — пол под нами качался словно живой… Следующий удар кинул нас в объятия друг другу
— и хорошо, что слетевшая перед тем постель Наты, упала раньше, чем мы, столкнувшись, покатились по бетону куда-то в угол. Мы снова поднялись и опять упали — устоять на ногах было
— один, из падающих стеллажей, накрыл собой и всем своим содержимым, метнувшегося к выходу пса.
— Угар!
Ната пронзительно закричала и кинулась на выручку собаке. Я перехватил ее порыв, выдернув из-под падающей ей на голову глыбы бетона, а затем рывком отправил к лазу.
— Прочь!
— Дар! Собака!
Ната протягивала руки к несчастному псу — а там уже творилось что-то ужасное. Стены стали покрываться жуткими трещинами. Тлеющие угли из очага вдруг оказались на полу, все помещение стало наполняться чадом и гарью, сжигая, и без того испорченный клубами пыли, воздух закрытого помещения.
Выкидывая вслед за девушкой все, что попалось мне под руку — топор и свои штаны, я кинулся к лазу. Вслед раздался скулеж обреченной собаки…
— Угар!
Ната рванулась обратно, но я сжал ее запястье до боли и, преодолевая сопротивление девушки, вытащил ее на поверхность. Жизнь Наты означала для меня гораздо больше, чем судьба погибающего Угара. Мы уже не могли ему ничем помочь, а, рискуя остаться внутри подвала, были бы замурованы так же, как и он. И, едва мы отбежали от входа на несколько шагов, как тяжелый валун, до сих пор, как скала, прикрывающий вход с одной из сторон, сдвинулся с места и наглухо запечатал лаз.
— Нет!
Ната рвалась их моих рук… Она кричала, плакала, обзывала меня такими словами, что я только стискивал зубы, понимая, что она не в себе сейчас…
А под ногами все дрожало и тряслось — мы с трудом сохраняли равновесие.
Это было далеко не то, что пришлось нам пережить в Тот день — но и в этом, самом сильном, за все время, после катастрофы, землетрясении, хорошего было мало. Это продолжалось довольно долго — около десяти минут.
Постепенно толчки стали ослабевать, а потом прекратились. Всюду стояла столбом поднятая ввысь пыль. Над холмом повисло облако, быстро сносимое сильным и пронзительно холодным ветром прочь. У нас стало скрипеть на зубах. Я силой усадил Нату на землю.
— Пить… — жалобно попросила девушка.
Я посмотрел в направлении ручья, из которого мы брали воду. Он был погребен под падающим песком и весь замутнен. Рассчитывать на такую воду уже не приходилось.
— Придется поискать подальше. Ручей забит грязью. Но вряд ли мы сможем сейчас найти чистую воду поблизости. Землетрясение засорило все источники.
— Угар… Он погиб?
— Не знаю, — я поджал губы. — Если жив… мы его выкопаем. Но сейчас стоит подумать о себе. Этот ветер заморозит нас к утру, на все сто процентов, и мы уже ничем не сможем помочь Угару.