Непознанный мир (цикл повестей)
Шрифт:
Первый слуга незамедлительно ответил дворецкому:
«Подобный Мне, это твой долг! Твой хозяин больше не в долгу перед тобой, но ты свой долг ещё не исполнил до конца! Он расписался своей кровью в Великой Книге Гулсена, его долг оплачен, но ты не внял сегодня предупреждению Великой Книги!»
«Тот пёс-призрак был мне предупреждением? – поразился Бартоломью. – О Великий Фреммор, ваша мудрость безгранична! Я каюсь перед вами за то, что не смог разгадать весь тайный смысл ваших посланий через посланную нам Судьбою Великую Книгу Гулсена. Но не значит ли это, что мне нужно будет отправиться в королевство Гулсен для того, чтобы каким-то образом спасти моего хозяина?»
«Нет, подобный Мне, – отвечал Великий Фреммор. – Но ты лишил Хранителей
Последнюю фразу Фреммор произнёс так громко, властно и рассерженно, что Бартоломью сразу проснулся. И первое, что он вспомнил после сна, было то, что Первый слуга продиктовал ему некий текст вроде белого стиха или колдовского заклинания. Он не помнил, был ли этот эпизод во сне, но текст этот буквально стоял теперь перед его глазами. Он даже мог, закрыв глаза, прочесть эти строчки от начала до конца.
Справедливо посчитав, что не принимать всерьёз послание Фреммора будет равносильно смерти, он, шатаясь от слабости, поплёлся к брошенной в угол книге, по пути надев ливрею и безопасности ради застегнув её на все пуговицы. Ливрея была как раз подходящего цвета – синяя с серебряными галунами и чёрными рукавами на запястьях. Немного побаиваясь вновь увидеть страшный собачий призрак, Бартоломью вздохнул, поднял книгу, сдул с неё пыль и как-то даже любовно обтёр рукавом.
Было уже почти утро. Старик встал лицом к окну, так как посчитал, что призраку, наверное, будет мешать солнечный свет, когда он выйдет из книги. Фреммор чудно назвал Хранителя, подумал старик. Canis Adoriri, Пёс Атакующий. Но пусть даже это Хранитель Гулсена, чем он может помочь дворецкому? Ведь каким бы он ни был волшебным, всё равно это всего-навсего животное, – подумалось Бартоломью. Но если это воля самого Великого Фреммора, – что ж, более чем стоит его сейчас послушать.
Стараясь говорить как можно тише, чтобы не привлечь к себе внимание своих подопечных, которые наверняка не спят, дворецкий, закрыв глаза и держа книгу перед собою на вытянутых руках, начал читать нараспев те самые строки, которые послушно стояли у него перед глазами:
– Взываю к Тебе,
О Вечный Canis Adoriri,
О Верный Canis Adoriri,
О Древний Canis Adoriri!
Приди ко мне, воспрянь ото сна,
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Придай мне сил и помоги в моей беде!
Ты, великий бдительный страж,
Живущий в Бесконечности Гулсена,
Своим рыком уподобленный Льву,
Защитник всех слабых и униженных,
Прошу Тебя о помощи,
О Не Знающий Страха Canis Adoriri,
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Ты служишь Великому Льву Благородному,
Как и я, о Преданный Canis Adoriri,
И мы с Тобой в этом единокровны, единоцельны.
Приди же ко мне, помоги в беде,
О Вечный Canis Adoriri,
О Верный Canis Adoriri,
О Древний Canis Adoriri!
Разъярённый Пёс, Пёс Атакующий!
Приди, приди, приди!!!
При последних словах Бартоломью книга в его руках открылась. И снова с тех же страниц ему в лицо устремилась страшная чёрная масса, – только на сей раз дворецкий даже не дрогнул. Сбитый с ног прыжком огромной пепельно-чёрной собаки, он теперь лежал на земле. Пёс стоял на нём своими длинными крепкими лапами, глядя ему прямо в глаза и тяжело дыша поджарыми лоснящимися боками. Однако пасть у него была закрыта, и ни малейшей крупицы агрессии не было в его поведении. Боясь шелохнуться, Бартоломью неподвижно лежал, глядя, как в собачьих зрачках отражается его собственное испуганное лицо, и вдруг уловил в этих звериных глазах что-то очень осмысленное, словно глаза эти были вовсе не собачьими, а человечьими. И не только глаза, но и всё остальное выражение морды этого исполинского пса неизвестной
Бартоломью не мог знать, загипнотизированный взглядом собаки, что как раз в эту минуту пёс выясняет, кто он такой. И будь Бартоломью человеком с тёмными помыслами, Страж королевства покончил бы с ним в одно мгновенье. Но старик думал сейчас о том, как ему звать этого пса. Он ведь на самом деле не призрак, как понял теперь дворецкий. Просто в прошлый раз он слишком быстро среагировал и выронил книгу, и пёс просто не успел в тот раз до конца сформироваться в процессе «телепортации» сюда. И наверняка отзываться на обычную собачью кличку не станет, посчитав это по меньшей мере унижением. И решил попробовать звать его Атакующим, переведя латинское название на английский манер. Но даже и думать не смел быть выше этого пса. Скорее всего, подчиняться-то придётся как раз ему, а не собаке.
Состязание взглядов человека и пса продолжалось недолго. Громадная собака вдруг резко подняла голову, оторвав взгляд от лица старика, и скользнула вбок, потому что в этот момент с другой стороны послышался грозный звериный рык.
Бартоломью нашёл в себе силы приподняться на локтях, и справа от себя увидел… огромного льва! Зверь был настроен к нему менее дружелюбно, чем пёс, который, не сводя со льва своих глубоких блестящих глаз, стоял, замерев, слева от Бартоломью. Лев хлестал себя хвостом по бокам, скалил зубы, и вдруг, быстро подбежав к дворецкому, встал ему на грудь передними лапами.
Перепуганный ещё больше, Бартоломью покорно растянулся на полу. Он понял: пёс словно перепоручил его льву, дабы тот тоже смог проверить его помыслы. Но откуда мог взяться ещё и лев, Бартоломью не ведал. Великий Фреммор о льве ничего не говорил. Может, лев – это помощник пса?
Но его догадка не подтвердилась. Лев, спустя всего несколько секунд созерцания взгляда дворецкого, убрал с его груди свои тяжёлые лапы и подошёл к собаке. Лев громко зарычал, словно ругая за что-то пса, и тот в мгновение ока припал к его лапам. Бартоломью, не смея подняться, глядел на всё это широко открытыми глазами и не верил тому, что происходит в его комнате и с ним самим.
Пёс жалобно заскулил. Лев в ответ негромко зарычал и прижал его к полу своей тяжёлой лапой, но выглядело это так, будто лев его погладил. Спустя секунду царь зверей лизнул пса в голову и отошёл в сторону. Пёс поднялся и двинулся следом. Оба улеглись возле письменного стола Бартоломью, не обращая на дворецкого больше никакого внимания.
Бартоломью, опасливо поглядывая на них, отважился подняться. Тот немой диалог льва и пса произвёл на него большое впечатление, хоть он ничего из этого не понял, как и то, что же всё-таки означало это странное глядение друг другу в глаза. Попытка установить мысленную связь вроде телепатии? Признание? Узнавание? Жест доверия? Пожалуй, этого он никогда не сможет узнать. Однако тот факт, что лев за что-то пожурил пса, не давал ему покоя. Но дворецкого больше всего сейчас волновало то, что же ему делать дальше. Эти двое, похоже, признали его, но вот они лежат тут, будто пришли из своего мира затем только, чтобы отдохнуть здесь, словно на курорте. А как же его хозяин? Он, конечно, не может перечить ни воле льва, ни воле пса, – они вольны вести себя как хотят. Но если их прислал сюда Великий Фреммор для того, чтобы помочь ему, чего же они медлят? Ждут каких-то действий или же слов от него самого? Или снова испытывают? Да, подумал Бартоломью, действительно испытывают. Его терпение. Время уже почти потеряно, и этот шар мог улететь насколько угодно далеко, а они…