Ночь тебя найдет
Шрифт:
Шарп придерживает сетчатую дверь и кивает мне, чтобы заходила.
В нос сразу ударяет другой запах — женщины, которая с трудом поддерживает гигиену. Я знаю, что Хелен не всегда была такой — над ее головой висит портрет углем в раме, где она изображена верхом на жеребце прекрасной американской четвертьмильной. Когда-то у нее были достаточно сильные бедра, чтобы с ним справляться.
А из скопления клеток в ее теле сформировался чемпион родео.
Под портретом Хелен — фотография мальчика, вероятно Челнока, только мельче, ничтожнее. Красная ковбойская шляпа, на вид лет восемь, размахивает
Хелен плюхается в откидное кресло, глаза снова впиваются в экран, где идет повтор инвестиционного шоу «Акулы бизнеса».
— Я могла бы изобрести чертову скамеечку к унитазу, — говорит она.
Шарп подходит к ее креслу, берет с подлокотника пульт и выключает звук. Мужчина берет дело в свои руки, но внезапно на меня обрушивается поток образов, и я оставляю его действия без внимания.
Деревянная ложка в ящике стола. Бейсбольная бита в шкафу в прихожей. Кожаный ремень, закопанный неглубоко в грязи на заднем дворе. «Спасите», написанное восковым карандашом задом наперед на стекле в окне спальни.
Веревка обматывается и обматывается вокруг кроватного столбика.
— Хелен, это Вивиан, — говорит Шарп. — Она экстрасенс. В последнее время пользуется большой популярностью.
— Чертов экстрасенс, — буркает Хелен.
Я выхожу из транса, одаривая Шарпа гневным взором за такое представление. Впрочем, моя суровость не способна ни на дюйм уменьшить его рост или остановить процесс переваривания бургера в его желудке.
— Так-так. — Хелен с пробудившимся интересом меня разглядывает. — Ты видишь на дне озера моего мальчика, Челнока? Можешь показать место на карте? Взять лодку, поднять его со дна, как Иисус, чтобы я могла наконец по-человечески его похоронить?
— Мне жаль, что это случилось с вашим сыном. — Слова застревают у меня в горле, пока образы — веревка и ремень, ложка и бита — дразнят меня, будто призрачные предметы из страшной сказки.
Мне жаль, что он у тебя родился. Этого мне по-настоящему жаль. Не родись он на свет, я не стояла бы тут и не дышала этой вонью.
— Конечно, тебе жаль. Давай дальше. Что тебе от меня надо?
— Вы не могли бы вспомнить, что делал Челнок в день исчезновения Лиззи Соломон? — спрашиваю я. — А еще раньше? Может быть, это позволит мне... очистить его имя.
— Мы с Хелен уже все обсудили, — резко встревает Шарп. — Не бери на себя работу полицейского управления.
— Вот так веселье, — ухмыляется Хелен, переводя взгляд с меня на Шарпа. — Смотреть, как вы, голубки, поклевываете друг друга, куда забавнее, чем на мамаш, толкающих свое чертово органическое детское питание миллиардерам, у которых есть няньки. Эти женщины хотят уморить наших деток голодом, вот что я вам скажу. Челнок вырос на «СпагеттиОс» в банках и чипсах «Доритос», и у него было больше мускулов и мозгов, чем у Троя Айкмана [38].
— Мы с Шарпом никакие не голубки. — Мне не терпится ее поправить. — Мы ненадолго объединили наши усилия, чтобы найти Лиззи Соломон.
Она кивает, закатывая глаза:
— Конечно-конечно. У вас чисто деловые отношения. И ты хочешь восстановить доброе имя моего мальчика? Я уже говорила твоему дружку, что мне жаль ту девчушку, но по совету адвоката я больше не отвечаю на
Гордая, не имеющая за душой ни единого доказательства, кроме собственного богатого воображения.
Глаза Хелен сужаются. Кажется, ее осеняет.
— А ты не та цыпочка из программы Буббы Ганза? Ученая дама-экстрасенс из вчерашнего выпуска? Хорошо ты его отбрила в ответ на дичь, которую он нес. — Она оценивающе меня разглядывает. — Мне по душе женщины, которые не дают мужикам спуску. Присаживайся.
Хелен, неожиданно преисполнясь ко мне дружеских чувств, хлопает по грязному дивану рядом с собой. Меня принуждают сесть, ибо она продолжает похлопывать и улыбаться, но я твердо намерена держать свою задницу подальше от биологической опасности. Хелен легонько помахивает эмоциональным хлыстом, которым каждый день сдирала с сына кожу. Мать была быком, в схватке с которым он неизменно проигрывал.
Нравлюсь я ей или не нравлюсь. Садиться или не садиться. Я не сажусь. Она перестает похлопывать по дивану.
— Дорогая, позволь я расскажу тебе про моего Челнока. В двенадцать отец заставлял его бегать по холмам, пока он не валился с ног. К пятнадцати мой сын переплывал это озеро. Хочешь знать, что случилось за день до того, как мой сын пропал? В последний раз я видела его восемь лет назад в мае. Мой мальчик поцеловал меня в щеку, сказал, что идет рыбачить и вернется завтра к одиннадцати с тортом из «Костко». Это был мой день рождения. Какой сын покончит с собой накануне дня рождения матери? И нет такого озера в Техасе, которое способно его поглотить. Разве что океан, создание Господа. Но не какое-то глупое озеро, творение человеческих рук. Шарп, ты снова мне скажешь, что пятнадцатилетнему подростку не под силу переплыть Тексому?
— Нет, Хелен, не скажу.
Она фыркает, довольная тем, что одержала победу. Смотреть, как меняется ее настроение, все равно что наблюдать за осьминогом, который разворачивает и сворачивает щупальца.
— Пока не докажете, что мой сын невиновен, и не найдете тело, мне вам сказать нечего. Шарп, ты с подружкой сам найдешь выход. Держу пари, секс у вас сегодня будет отменный.
Она увеличивает звук телевизора.
Голос рекламирует узкие зеркала для примерочных, чтобы женщины, которым понравится свое отражение, покупали больше одежды.
— Я вернусь, если сумею что-нибудь доказать. — Я пытаюсь перекричать звук телевизора. — В том числе вашу причастность.
Ей не требуется много времени, чтобы уловить намек. Хелен в ярости толкает качалку вперед, словно маятник, чтобы до меня дотянуться. Но ее вес слишком велик. Она откидывается назад, задыхаясь от одной попытки.
Я сую руку в карман и прижимаю большой палец к острому краю заколки, принадлежавшей Лиззи.
— Что у тебя в кармане, девчонка? Нож? Баллончик? Думаешь, я с тобой не справлюсь? Да ты хуже Шарпа!