Одного поля ягоды
Шрифт:
Когда крыша «лисьей норы» обнажилась от мешков с песком, Том отбросил их от стены, и когда стены оголились, он сломал доски крыши и выдолбил куски из утрамбованных внутренних стен земли. Он чувствовал сопротивление на другой стороне своих заклинаний призыва, будто кто-то ещё пытался призвать мешок с песком в противоположном направлении, но его воля была сильнее, и другой заклинатель был пересилен. Он также заметил, что его призывы закончились до того, как он собирался их отпустить, и, решив, что тот человек вызывал Фините в конце своего заклинания, он увеличил радиус фокуса и начал поднимать по четыре-пять предметов за раз, заново вызывая заклинание в секунду,
В течение многих лет Том был заинтересован в овладении умением одновременно работать над несколькими предметами. Летом перед третьим курсом ему приснилось, что его раздавило тонной обломков разрушающегося здания во время немецких авиаударов по Лондону. Он увидел наглядное свидетельство неудачи, слабости и некомпетентности в истории боггарта, которую он рассказал Дамблдору за чаем в то Рождество, и с тех пор усердно работал над совершенствованием своего контроля. Хотя он и не любил этого признавать, советы Дамблдора по организации своего ума посредством медитации помогли ему достичь высочайшего уровня точности, за которую его хвалили в репортаже о Принце Прекрасного в «Ежедневном пророке».
Лишь некоторые, он предполагал, могли исполнять магию такого уровня одолженной палочкой.
Когда крыша «лисьей норы» слетела, и тропинка из мешков с песком завершилась, он перелез по самому внешнему слою сокрушённой спирали Бруно{?}[спираль из колючей проволоки], а Лестрейндж с неохотой следовал за ним по пятам, держа палочку наготове для первого взмаха Щитового заклинания. Из открытой ямы, в которой скорчились члены противоборствующей команды, трансфигурированные кошачьи глаза Эйвери могли заметить расширение глаз Нотта и его косой взгляд на Трэверса и Гермиону, которые намеревались трансфигурировать грязь в песок и накладывать заклятия Умножения на пустые мешки, чтобы отремонтировать их прикрытие.
Нотт взмахнул палочкой. Тусклый свет выстрелил из её кончика, и Гермиона и Трэверс упали оглушёнными на землю стрелкового окопа, выстланного кучей мешков, из которых сыпался песок посреди своего создания. Нотт порылся под плащом Гермионы и сорвал золотую цепочку ожерелья с сияющей стеклянной бусиной, качающейся на ней.
Поднявшись и высунувшись из окопа, Нотт сказал:
— Вот, Риддл. Лови.
Лестрейндж нырнул и схватил зачарованное ожерелье до того, как оно коснулось грязи. Том вялым поворотом палочки отменил Дезиллюминационное заклинание на своём исходном парящем теле и услышал, как резко втянул воздух Нотт.
— Подвязки Морганы! Риддл, что ты наделал?! Грейнджер и я отвели от тебя взгляд на час, а ты пошёл и стибрил тело Эйвери, потому что, конечно, это было самым разумным способом избавиться от перевёрнутого зрения. Я думал, ты выпил оборотное зелье и заставил Эйвери взять гандикап! Но нет, конечно, нет, это же настоящий Эйвери во плоти, не так ли! — Нотт начал рвать на себе волосы. — Как мы собираемся скрыть, что у Эйвери искалечен мозг? Парень сам по себе уныл, но, разумеется, его отец заметит, что он ещё больший овощ, чем обычно!
Нотт повернулся к Лестрейнджу, подняв палочку, и приступил к гневной тираде:
— Ты, Лестрейндж, ты, дубина! Почему ты не попытался остановить Риддла?!
— Остановить Риддла? Я и не подумал об этом, — пожал плечами Лестрейндж. — К тому же, если бы это не был Эйвери, то Риддл попробовал бы это на мне. Спасибо, но, пожалуй, нет.
Единственным ответом Нотта было простонать и хлопнуть рукой по
— Я не сломал его, прекрати терзаться, — сказал Том. — Эйвери пустил меня.
— Да, но если бы он передумал в любой момент, то конфликт воль бы привёл к необратимому внутреннему ущербу… Как ты хорошо знаешь из собственного опыта. Человеческое тело не создано больше чем для одного человеческого сознания у руля в любой момент времени.
— Я знаю, — сказал Том. — Поэтому мы с Эйвери заключили сделку. Я был во главе всё это время. Посмотри на меня — э-э, него. Никаких носовых кровотечений, склеры чистые, как стёклышко. Ни одного лопнувшего сосуда в зоне видимости.
Нотт ущипнул себя за переносицу и глубоко вздохнул, успокаивая дыхание:
— Ты можешь хотя бы вернуться в своё обычное состояние?
— Это не должно стать проблемой… теоретически, — сказал Том. — Вот, положи моё тело поверх этого мешка с песком. Я буду медитировать, поэтому не отвлекай меня. Если Трэверс или Гермиона проснутся до того, как я закончу, ты знаешь, что делать. Лучше, если все остальные останутся в невежестве относительно этих новых обстоятельств.
Том в теле Эйвери лёг на стопку мешков с песком и закрыл глаза. Погружаясь в медитативное состояние разума, он смутно слышал, как Нотт ругался с Лестрейнджем, но он перестал уделять большое внимание их сваре.
— Имей хоть немного здравого смысла или самоуважения. Ты не можешь позволять Риддлу делать всё, что он захочет!
— Почему нет?
— Потому что большинство идей, которые он придумывает, поистине отвратительные!
— Но он такой умный, и все учителя любят его. Дамблдор лично обучил его легилименции. Как его идеи могут быть плохими…
Потребовалось некоторое время, чтобы построить мысленную конструкцию, копирующую существующую до мельчайших деталей. Обстановка, настроение и окружение — всё должно было быть органично интегрировано в основную внутреннюю хронологию памяти Эйвери, чтобы это было принято и усвоено. Альтернативой было то, что разум Эйвери отвергнет внедрённую ложную память как сверхъестественную пантомиму жёстких, восковых автоматонов. Имея ограниченный опыт управления воспоминаниями своего акромантула о его бывшем владельце, Рубеусе Хагриде, Том не мог создать ничего слишком экстравагантного, поэтому он ограничился воспоминаниями в пределах одного денника конюшни, расположенного рядом с существующим. Закончив с необходимым оформлением витрины, он сосредоточил своё внимание на piece de resistance{?}[(фр.) дословно “кусочек сопротивления”. Используется для названия чего-то “лучшего”: главное блюдо (среди других блюд ужина), венец творения художника (среди других картин) и т.п.]: лошади и жеребёнке.
Хорошо, что он провёл некоторое время, копаясь в мыслях лошадей Томаса Риддла. Он не был уверен, что Приютский Том, который мало что знал за пределами Лондона, мог бы проделать настолько достойную работу, даже с учётом возраста и опыта восемнадцати лет на этой Земле.
Когда он закончил устанавливать чудесную сценку, достойную быть на жестянке с печеньем, о маме-кобыле, кормящей своего новорождённого жеребёнка, он покинул созданное воспоминание и закрыл дверь денника за собой. Убедившись, что его разум был спокоен и упорядочен, он зашёл в соседний денник и увидел Эйвери там, где оставил мальчика. Держа голову лошади на коленях, одной рукой обхватывая её перистую белую гриву, другой вытирая соляные следы, высохшие белыми линиями от глаз до челюстей.