Одного поля ягоды

babylonsheep

Эйвери обернулся, когда распахнулась дверь денника:

— Ох. Риддл. Ты вернулся.

— Да, — сказал Том.

— Ты закончил то, что хотел?

— Да. Мы выиграли игру.

— Это хорошо.

После секундной тишины Том кивнул в сторону лошади:

— Что с ней случилось? Ну, знаешь… после.

— Она умерла с жеребёнком внутри, — сказал юный Эйвери, глядя вниз на дрожащую лошадь, наполовину закопанную в солому. — Молодая гранианская крылатая лошадь с нетронутым жеребёнком с хорошей родословной стоит по крайней мере тысячу галлеонов на рынке зельеваров. Мы с отцом оттащили её во двор и разрубили тело для аптекарских комиссионеров. Крылья для зелья сна без сновидений,

плоть для пасты от синяков и лосьонов от шрамов, хвост и грива для зачарованной одежды, кровь для зачарованных чернил, кости и шкура для клея переплётчикам. Когда я закончил с грязным делом, пара фестралов нашего поместья нашла меня и слизала кровь с моих рук. Это был первый раз, когда я их увидел.

Том нахмурился:

— Смерть твоего питомца — как это может быть мирным воспоминанием? Я попросил о воспоминании умиротворения и спокойных мыслей.

— Думаю, — сказал Эйвери, — в этот день я принял, что кто-то рождается сильным, кто-то рождается слабым, а остальные не рождаются вообще. Именно так вращается это колесо. Когда оно повернётся в следующий раз, возможно, у меня будет достаточно сил, чтобы найти её снова.

— Я нахожу фатализм таким утомительно банальным, — бесстрастно заметил Том. Он шмыгнул носом в ответ на пустой взгляд Эйвери. — Пошли, мальчик. За мной.

Когда Эйвери увидел новое воспоминание о своей лошади, крепко стоящей на ногах и живой, он подбежал и обхватил его шею своими руками:

— Ты сделал это!

— Ты сомневался в моих способностях?

— Я не знал, что это кому-либо под силу, — признал Эйвери. — Как это работает? У меня есть два набора воспоминаний. Я могу помнить, как они оба случились, но только одно из них настоящее…

— Ты можешь выбрать, к какому захочешь вернуться. Оба, если предпочитаешь, — сказал Том. — Но новое воспоминание существует только в этом пространстве. Если ты покинешь денник, твоя версия из воспоминаний или чья бы то ни было ещё не будет об этом знать, — он показал жестом на маленького белого жеребёнка, счастливо сосущего вымя матери, его влажные крылышки широко раскинулись, чтобы высохнуть в тёплом стойле. — Однако мне интересно, достаточно ли существенна эта построенная память, чтобы её можно было извлечь для просмотра в Омуте памяти. Если так, то есть ещё больший потенциал, который предстоит изучить… — он прочистил горло. — На этом я удалюсь.

— П-подожди, Риддл, — сказал Эйвери. — Как я вернусь обратно?

— С магически пропитанной визуализацией, — ответил Том. — Ты должен представить себя просыпающимся от яркого сна. Обрати внимание на свои физические чувства: они переплетены с твоим физическим «я». Можешь ли ты почувствовать ткань своей мантии на своей коже, услышать плеск волн на берегу озера или щекотание волос, падающих на брови? Каждое минутное ощущение, которое ты считаешь само собой разумеющимся в мире бодрствования, должно быть с готовностью схвачено. Лови чувства и не позволяй им покинуть тебя.

Когда Том открыл глаза, он был благодарен, что его зрение вернулось в норму.

Он удивился, увидев, что Гермиона спала на его груди, её лицо зарылось в изгиб его плеча, её кудрявые волосы прижались к его щеке. Нотт и Лестрейндж стояли над ним, всё ещё пререкаясь друг с другом, а их палочки дико вздымались в воздух от их возбуждения.

— Ну и что, если он застрял в теле Эйвери? Риддл что-нибудь придумает, мы должны доверять ему.

— В этом-то и дело, недоумок. Я не доверяю Риддлу.

— Но это твоя проблема, Нотт, не его. Если бы ты доверял ему, ты бы за него не переживал.

— Если бы было так просто лишь… лишь довериться Тому-чёртову-Риддлу!

—

До этого не так уж сложно дойти. Перестань так много думать, на мне это срабатывает.

Нотт простонал. Лестрейндж загоготал над очевидным раздражением другого мальчика.

— Может ли кто-то мне объяснить, — сказал Том, — почему Гермиона вот так на мне лежит?

Тирада Нотта оборвалась на полуслове. Его взгляд сначала метнулся на Тома, на спящее тело Эйвери рядом с ним, затем на Трэверса, лежащего лицом вниз через несколько футов от них, затем снова на Тома:

— Я… Я, эм, подумал, что было бы хорошо иметь физический сенсорный якорь, чтобы направить тебя из внутренней сферы. У тебя, деликатно говоря, страннейшая одержимость Грейнджер или её волосами. Не притворяйся, что не играл с её заколкой перед сном прошлой ночью. Ни одна чистокровная девушка на нашем факультете не пользуется такими простыми стальными заколками.

— Это сработало, — признался Том. Это было единственным признанием благодарности, которое получит Нотт. — Мальсибер, Розье и Блэк всё ещё где-то там. После того как их оглушили, начал подниматься туман. Вы с Лестрейнджем должны пойти и забрать их, — он потянулся к своей палочке, которая была вложена в его рукав. — Ренервейт. Вот, возьмите Трэверса с собой.

— А Эйвери? — спросил Лестрейндж.

— Он будет прибит разрывающей головной болью, когда проснётся, я предполагаю, — сказал Том. — Дайте ему отдохнуть.

— А что насчёт Грейнджер? — сказал Нотт. — Ты не собираешься её будить?

— Пошли, Нотт, — сказал Лестрейндж. — Риддлу нужна минута уединения.

— Для чего?

Лестрейндж широко подмигнул:

— О, ты знаешь…

— Нет, Лестрейндж, вообще-то не знаю.

— Я расскажу тебе по дороге, — сказал Лестрейндж. Он поднял растерянного и уже проснувшегося Трэверса за шкирку плаща и поставил мальчика на ноги. Он продолжил шепчущим голосом: — Пойдёмте, разве вы не заметили, что у Риддла всегда лучше настроение после того, как он закончит с Грейнджер?

— О, — сказал Нотт с гримасой на лице. — О. Эгх. Да, да, я вижу, что ты имеешь в виду. Мы просто… Оставим их с этим, пожалуй.

Когда они ушли, Том провёл несколько минут, облокотившись на груду мешков с песком, держа Гермиону в руках и поглаживая её волосы. Её мантия была покрыта спёкшейся грязью с песком, и на её носу был грязный развод. Он вытер его своим рукавом.

Он вернулся в своё тело. После того как он побывал в разуме Эйвери и направлял его тело, как кукловод, Том был рад вернуться к обычному себе, если подобная фраза «обычный Том Риддл» могла бы существовать без того, чтобы Вселенная не схлопнулась из-за своей полной невозможности. Его конечности были правильной длины, его плоть больше не висела тяжело на его скелете, как слишком большое пальто, и его руки были вновь своей элегантной формы, а не грубыми толстыми сосисками, шероховатыми от мозолей. Он провёл пальцами по волосам Гермионы, нежно оттягивая одну кудряшку. Она отскочила в ту же секунду, как он её отпустил. Кончик его пальца опустился с её волос на заднюю часть её шеи, легко проводя по её позвоночному хребту.

Тела были такими слабыми, такими хрупкими. Теперь это было для него очевидно: потенциал возможности переодеться в новое тело на любой случай, например, в костюмы для ужина, танцев, визитов и похорон. Но всё ещё не было ничего более подходящего, чем владеть собственным телом, сосудом Земли, который был сделан специально для него, чтобы хранить его магию, его и только его…

«Не только лишь мою, — ленивая мысль пришла к нему, пока он обнимал Гермиону. — Так же и тело Гермионы не было для неё и только для неё».