Оленин, машину! 2

Десса Дарья

Кейдзо передаёт, мы с командиром молча наблюдаем. Видим, как лицо Лэя Юньчжана светлеет, словно ему смертную казнь заменили условным сроком. Он что-то быстро лопочет, и даже я начинаю понимать некоторые выражения, поскольку на нервной почве полукровка переходит на японский язык. Видимо, очень старается угодить «Кейдзо-сан», как он теперь называет бывшего шпиона. «Быстро спелись», — думаю про них. И снова накрывает волна недоверия. Но стараюсь на неё внимания не обращать. Если что, вдвоём с Серёгой справимся, не впервой.

Вскоре японец

начинает переводить. Выясняется, что Лэй Юньчжан — тот ещё сибарит. Нет, он не все эти годы только в амбаре безвылазно сидел. Поскольку местные жители его откровенно боялись, — на «станции утешения» был единственный на всю деревню телефон, напрямую связанный с японской военной частью, и директор мог в любую минуту вызвать карательный отряд, — он вёл себя вольготно. Ездил на Мулинхэ купаться, загорать и рыбачить. Устраивал там пикники для оккупантов.

Но самое интересное было в другом. Однажды, путешествуя по берегу реки, полукровка набрёл на заросшую просеку в лесу. Было это немногим более года назад. Прогулявшись по просеке, Лэй Юньчжан выяснил, что когда-то по ней пролегала железная дорога. Об этом свидетельствовали старые шпалы, брошенные в одном месте. Гнилые настолько, что их даже никто забирать отсюда не стал, хотя ничего остального — рельсов например или шпал поновее — не было.

Продвинувшись к Мулинхэ, полукровка обнаружил и разрушенные опоры и другие конструкции деревянного моста. Большая часть из них оказалась скрыта под водой, снаружи торчали лишь некоторые фрагменты, и даже вблизи было трудно понять, что это за сооружение было когда-то. Японцам Лэй Юньчжан ничего рассказывать не стал из-за страха быть расстрелянным. Вдруг это какой-то важный секретный объект в прошлом, а он его отыскал?

— В воду не лазил? Ничего в реке не искал? — строго спросил Добролюбов.

Полукровка отрицательно замотал головой.

— Ладно. Пойдёшь с нами. Покажешь дорогу, — решил командир.

— А с женщинами что будем делать? — спросил я.

— Здесь оставим, куда их ещё? — удивился моему вопросу опер.

— Их убьют, — спокойно заметил Кейдзо.

— За что?! — изумился Сергей.

— Местные наверняка считают, что эти женщины находятся здесь добровольно. Сами согласились на эту работу.

— Что за чушь? — возмутился командир. — Лэй Юньчжан сам ведь сказал, что их сюда привезли насильно. И сколько вон погибло! Местным что, этого недостаточно?

Кейдзо отрицательно покачал головой:

— Японцы потому и привезли их сюда из других мест, чтобы здешние не взбунтовались.

— Да ядрён батон! И что нам теперь делать с ними? С собой по тайге тащить, что ли?!

— Зачем по тайге? Посадим в студер, пусть водитель отвезёт их в Мишань. Найдёт там нашу военную администрацию, передаст и возвращается, — предложил я.

— Хм… — задумался Добролюбов. — А ты прав. Так и сделаем! Не в службу, а в дружбу: позови сюда нашего водителя.

Я быстро сходил и привёл коллегу. Командир обрисовал ему ситуацию, озвучил приказ.

Рядовой козырнул. В том, что сделает, как сказано, и без лишней самодеятельности, у нас сомнений не было. Вопрос оставался лишь один: стоит ли его одного отпускать с женщинами? Места здесь не такие уж безопасные. Угрозу смертников никто не отменял.

— Пусть с ними староста Гун Чжэн едет, — снова озвучил я новую мысль. — Заодно дорогу покажет, чтобы не заплутали. Ну, и на обратном пути поможет если что. А когда к нашим приедут, сам даст показания. Только надо бы записку в отдел СМЕРШ передать. Чтобы там серьёзно отнеслись.

Добролюбов показал мне большой палец. Мол, идея отличная! Сел за стол, согнав бывшего директора, достал блокнот из планшета и убористым почерком стал что-то писать. Закончил минут за пять, сложил листок и отдал водителю. Тот бережно взял, сунул в нагрудный карман гимнастёрки.

Вскоре мы вышли. Опер попросил Кейдзо объяснить ждавшим снаружи женщинам, что они могут забрать свои личные вещи, если таковые имеются. Их сейчас перевезут в Мишань. Дальше ими займутся наши товарищи. Бедняжки безропотно поспешили в амбар за пожитками. Вскоре вернулись, и мы помогли им забраться в кузов студебекера.

Потом отправили двоих бойцов на поиски старосты, который вернулся в деревню. Привели его быстро, поскольку времени и так много потеряли со всей этой «станцией утешения». Гун Чжэн смотрел испуганно. Решил, видать, у нас к нему претензии. Когда услышал, что требуется сделать, расслабился и заулыбался. Пообещал помочь нашему водителю во всём, однако на женщин по-прежнему бросал презрительные взгляды. Да, Кейдзо прав: менталитет такой. Ничего не поделаешь, а значит мы поступаем правильно, что увозим несчастных отсюда.

Через несколько минут грузовик запылил по просёлочной дороге в сторону Эрренбана, и я вдруг почувствовал облегчение. Вот и спасли мы, сами того не ожидая, семнадцать душ. Я уж не стал никому говорить, что читал когда-то про эти «станции утешения». Как женщинам в них давали специальный препарат, вызывающий выкидыш, и он был настолько вреден, что у многих выживших потом возникало бесплодие. Как японцы относились к несчастным, словно к животным, и вытворяли с ними такое, отчего кулаки сжимаются и челюсти.

Но как я расскажу? Ведь эта информация пришла ко мне в первой четверти XXI века, а до неё ещё очень далеко. Потому и промолчал. Но решил про себя, что если только этот толстозадый Лэй Юньчжан хотя бы попробует какую-нибудь пакость нам сделать, — кончу самолично и не поморщусь. Думаю, про то, как он «заботился о женщинах», — это сам рассказал, — брехня чистой воды. Наверняка всё-таки пользовал сам, мерзкая тварь. Ну, поживём-увидим, что с ним делать.

Когда студер уехал, возник вопрос: что делать с виллисом? Было решено оставить его около амбара под присмотром того китайца с ржавой винтовкой. Оружие ему вернули, но с жёстким указанием от товарища Гун Чжэна: вычистить до блеска.