Оленин, машину! 2
Шрифт:
Я рассказал товарищам об увиденном и спросил Добролюбова:
— Как думаешь, сможем его открыть?
Командир, прислонившись к одинокому дереву, хмуро окинул водную гладь.
— Если только петли не заржавели совсем, — ответил он, оглядывая нас. — Но будем пробовать. Время на исходе.
Я посмотрел на Кейдзо, который стоял рядом, тоже видимо размышляя над нашими шансами. Его внешний вид заставил усмехнуться. Ну прямо не боец отряда спецназначения СМЕРШ, а типичный московский житель образца 1945 года! Сапоги с заправленными в них армейскими галифе, но выше не гимнастёрка, а полосатая тёмно-синяя рубашка, стянутая широким военным ремнём, дальше короткая кожаная куртка и кепка на голове. Мы
— Я следующим в воду полезу, — вдруг сказал Кейдзо и принялся раздеваться, даже не услышав слов согласия от командира.
Мы с опером переглянулись. Во взгляде Сергея читался вопрос. Я коротко кивнул: мол, если желает помочь, пусть себе. Мне же проще, согреюсь как следует.
— Хорошо. Не забудь про это, — сказал Добролюбов, показывая на верёвку. Я обвязывался ей, когда в первый раз спускался под воду. Второй конец был прикреплён к тому дереву, возле которого обосновался опер.
Кейдзо кивнул, быстро разделся, аккуратно сложив одежду и погрузился в прохладные воды Мулинхэ. Лишь всплеск остался за ним. Я немного постоял, наблюдая за его движениями под водой, и подумал, что надо бы помочь, но не решился последовать сразу. Несмотря на наркомовские, стало невыносимо холодно при одной мысли оказаться опять на глубине, да и течение там сильное. Вдобавок, я знал, что в таких условиях просто так откроешь дверь вагона. Нужно было обдумать всё до последней детали.
— Ты уверен, что там именно тот вагон? — спросил у меня Добролюбов.
Я поднял бровь.
— Ты что, не доверяешь карте, что ли? Мы сами её изучали, пока я на кукурузнике летал. Или думаешь, тут полно таких мест?
— Да, ты прав, извини, — нахмурился опер. — Нервничаю. Всяким приходилось заниматься, но таким, — он мотнул головой в сторону реки.
— Всё бывает однажды впервые, — заметил я.
Над мелкими волнами показалась голова Кейдзо. Сделав глубокий вдох, он снова нырнул. Прошло ещё минут десять, — он повторял всплытия и погружения несколько раз, — прежде чем японец не поплыл к берегу. Мы с опером тянули за верёвку, чтобы помочь ему поскорее выбраться на берег. Когда бывший шпион выбрался, его губы были синеватого оттенка, лицо затуманено, глаза сфокусированы на каком-то внутреннем объекте.
— Природа умело всё скрывает, — сказал он хриплым голосом, вытирая воду с глаз. — Похоже, дверь застряла. Там всё заржавело.
Добролюбов нахмурился.
— Чёрт, это не то, чего мы ожидали, — процедил он.
— Против лома нет приёма, — сказал я и пошёл к своему вещмешку. Достал оттуда монтировку, заблаговременно взятую из виллиса. Как чувствовал, что пригодится. Вернулся к берегу, а потом, обвязавшись верёвкой, ступил в реку. Вскоре вода охватила меня с головой, поглотив мысли и вымыв остаточные сомнения. Было невыносимо холодно. Тело напряжённо скользило, в ушах, чем больше я погружался, тем громче становился звон. Но, конечно, важнее было другое — вагон.
Опускаясь всё ниже, — на наше счастье, отсюда до поверхности всего метров шесть-семь, не больше, я снова увидел цель своего погружения. Тот самый тёмный длинный прямоугольный силуэт, что мы искали. В этот момент я почувствовал, как во мне оживает азарт. Я подплыл к двери, протянул руки и ощутил холод и тяжесть. Пришло в голову: есть тут окна? Сдвинулся влево и вправо, — ни одного не нашёл. Видимо, вагон был грузовой, а может и выполнен по какой-то особенной технологии? Бронированный, например. Тогда всё. Придётся сюда тяжёлую технику подгонять, а это поломает мне весь замысел.
Ладно, к чёрту
Ну, раз вагон обычный, то замок. Я поддел дверь монтировкой, начал давить. Не поддаётся, хоть и гнётся. Петли? Попробовать с ним разобраться? Ржавчина покрыла их толстым слоем. Начал пихать инструмент в щель, а потом продавливать. Беда в том, что на суше ты давишь своим весом, а здесь даже точку опоры не найти. Вскоре заметил, что без толку: петли не поддаются. Поднялся и крикнул:
— Кейдзо! Помогай! Нож захвати!
Японец, ни секунды не раздумывая, бросился в воду и поплыл ко мне.
Погрузившись вместе, попробовали победить петли другим способом. Шпион принялся ножом ковырять древесину около петли. Она поддалась намного охотнее — подгнила за годы под водой. Вскоре мне удалось просунуть конец монтировки в дыру, мы надавили вместе, и первая петля лопнула, отпустив дверную пластину. Вынырнули, отдышались, и опять вниз. Вторая пошла ещё быстрее. После, ухватившись за дыры руками и уперевшись в вагон ногами, потянули дверь на себя. Она показалась дико тяжёлой: ещё бы! Тащим ведь не саму мокрую деревяшку, а ещё и всю толщу воды, которая над ней. Плюс замок с другой стороны мешался. Но главное было быстро просунуть в щель монтировку, а дальше мы просто выдохлись.
Мы с японцем вернулись на поверхность и брякнулись на траву возле костра, тяжело дыша.
— Ну, как там? — нетерпеливо поинтересовался командир.
— Петли сломали, дверь приподняли, — ответил я.
— Молодцы! — обрадовался опер. — А дальше как?
— Тянем-потянем, — услышал от меня. — Как в «Репке». Ну, помнишь? Бабка за дедку…
Добролюбов охотно кивнул.
— Только пошли кого-нибудь туда, пусть как следует прикрепит верёвку к двери. Надо сделать в ней дыру и пропустить один конец через неё. У нас с товарищем Кейдзо сил больше нет.
Японец кивнул в подтверждение. Уж на что жилистый и выносливый, но даже он выдохся.
Опер ушёл, вскоре вернулся с Андреем Сурковым. Я понял, почему вызвал его: у сапёра инструмент имеется. Поскольку нам выделили лучших, значит, умеет им управляться хоть с закрытыми глазами. Там, на глубине, где почти не видно ни зги, навык пригодится.
Боец быстро разделся, выслушал приказ, а потом с верёвкой на поясе пошёл в воду. Быстро нырнул и скрылся под водой. Не прошло и пяти минут, как он уже плыл обратно. Вышел, протянул командиру конец верёвки и присоединился к нам, чтобы согреться. Не прошло и десяти минут, как мы встали в линию, словно собрались играть в перетягивание каната.
Насколько я её помню, дверь была деревянной, тяжёлой, обитой железом, с потрёпанными краями, с вмятинами и следами ржавчины. Она не поддавалась, как если бы сама Мулинхэ держала её, не желая отпускать. Когда начали тянуть верёвку, напряжение росло, и с каждым усилием казалось, что она, эта проклятая дверь, словно приросла к вагону. Мы продолжали тянуть, наплевав на трудности.
— Давай, ребята, ещё немного! — кричал Добролюбов, его лицо покраснело от усилий. Я мысленно похвалил его: на правах главного мог стоять в сторонке и наблюдать. Нет, сам впрягся. Сам тоже когда-то так делал. Ещё буквально недавно: помню, как понадобилось починить дзот, который отбили у противника, — с крыши взрывом своротило несколько брёвен. Я впрягся вместе со своими бойцами, быстро всё заделали, пока нас дронами не накрыло.