Оливер Твист

Диккенс Чарльз

Преступникъ, совершенно подавленный яростью толпы и невозможностью спасенія, пришелъ въ отчаяніе. Но подмтивъ эту неожиданную перемну въ настроеніи толпы столь же быстро, какъ она наступила, онъ вскочилъ, ршившись сдлать послднюю попытку сохранитъ свою жизнь, — спуститься въ ровъ, рискуя захлебнуться въ тин, и постараться ускользнуть прочь среди темноты и общей суматохи.

Исполненный новой бодрости и энергіи и подстрекаемый шумомъ внутри дома, возвщавшимъ, что дйствительно преслдователи ворвались уже въ дверь, онъ уперся ногой о печную трубу, туго и крпко обвязалъ вокругъ нея одинъ конецъ веревки, а на другомъ

сдлалъ прочную затяжную петлю. Дйствуя руками и зубами, онъ въ одну секунду исполнилъ все это. Онъ могъ по веревк спуститься на такую высоту отъ земли, которая была бы немного меньше его собственнаго роста, а тогда перерзать канатъ ножомъ, который былъ у него уже наготов, и упасть на землю.

Въ тотъ самый моментъ, когда онъ накинулъ петлю себ на голову, чтобы затмъ опоясаться ею подъ мышками, и когда упомянутый только что старый джентльменъ, который крпко держался за перила моста, чтобы противостоять напору толпы и удержать свое мсто, убдительно предостерегалъ окружавшихъ его, что преступникъ собирается спуститься внизъ, — въ этотъ самый моментъ убійца, оглянувшись назадъ, взмахнулъ руками и издалъ крикъ ужаса.

— Опять глаза! — воскликнулъ онъ съ глухимъ воплемъ.

Зашатавшись, какъ пораженный молніей, онъ потерялъ равновсіе и опрокинулся черезъ низкую ограду крыши. Петля осталась на его ше. Она затянулась подъ его тяжестью туго, какъ тетива, и быстро, какъ пущенная тетивою стрла. Онъ упалъ съ высоты тридцати пяти футовъ; его туловище вдругъ встряхнулось, страшная агонія пробжала по всему тлу.

Старая труба закачалась отъ толчка, но устояла. Убійца, безжизненный, качался противъ стны, а Чарли, оттолкнувъ въ сторону висящій трупъ, заслонившій его окошко, умолялъ придти поскоре и убрать его ради всего святого.

Собака, которая до сихъ поръ гд то пряталась, бгала теперь по краю крыши съ зловщимъ воемъ и, приготовившись къ прыжку, хотла вскочить на плечи мертваго. Но она промахнулась и упала въ ровъ, перевернувшись въ воздух и ударившись головою о камень, который забрызгала своимъ мозгомъ.

LI. Глава, разъясняющая нсколько тайнъ и повствующая объ одномъ сватовств, не сопровождавшемся упоминаніемъ ни о карманныхъ деньгахъ, ни о расходахъ «на булавки»

Событіямъ, разсказаннымъ въ предыдущей глав, минуло только два дня, когда Оливеръ въ три часа пополудни очутился въ дорожной коляск, быстро катившейся къ его родному городу. Мистриссъ Мэйли, Роза, мистриссъ Бедуинъ и добрый докторъ находились вмст съ нимъ, а мистеръ Броунлоу халъ сзади въ почтовой карет въ сопровожденіи какого то лица, имени котораго Оливеру не называли.

Въ дорог они мало говорили. Оливеръ переживалъ такое волненіе и чувство неизвстности, что не былъ въ состояніи привести въ порядокъ мысли и почти не могъ говорить, а его спутники повидимому не въ меньшей степени раздляли подобное же настроеніе. Мистеръ Броунлоу осторожно познакомилъ его и обихъ дамъ съ сущностью добытыхъ отъ Монкса признаній; но хотя они знали, что цлью настоящей поздки является завершеніе столь хорошо начатаго дла, однако, все было окутано еще въ достаточной степени сомнніями и таинственностью, чтобы заставлять ихъ переживать минуты самой напряженной неизвстности.

Тотъ же заботливый другъ, при содйствіи мистера Лосберна, предусмотрительно закрылъ вс пути, посредствомъ которыхъ

они могли бы узнать о недавнихъ ужасныхъ происшествіяхъ. «Само собою разумется», говорилъ онъ, — «имъ придется вскор обо всемъ этомъ услышать, но это можетъ случиться въ боле удобное время, теперь же это было бы хуже всего».

Итакъ они хали молча; каждый размышлялъ о томъ, изъ за чего они вс теперь собрались вмст и никто не былъ расположенъ высказывать мысли, которыя всхъ ихъ поглощали.

Но если Оливеръ, среди такого настроенія, оставался безмолвнымъ, пока они хали къ мсту его рожденія по незнакомой ему дорог, то какой потокъ воспоминаній воскресилъ передъ нимъ былое, и какимъ разнообразіемъ проснувшихся чувствъ заволновалась его грудь, когда карета свернула по тому пути, гд онъ шелъ когда то пшкомъ — бдный, бездомный маленькій бродяга, не имвшій ни друга, чтобы искать помощи, ни крова, чтобы пріютиться.

— Смотрите, вонъ тамъ, тамъ! — вскричалъ Оливеръ, съ живостью схватывая Розу за руку и указывая въ окно кареты. — Черезъ этотъ самый заборъ я тогда перелзъ; вотъ позади этихъ плетней я шелъ, крадучись, изъ боязни, что меня догонятъ и вернутъ назадъ! А вотъ полевая тропинка, ведущая къ тому старому дому, гд я былъ маленькимъ ребенкомъ! Ахъ, Дикъ, Дикъ, мой дорогой дружокъ, если бы мн только повидать тебя теперь!

— Ты скоро увидишь его, — сказала Роза. — Ты разскажешь ему, какъ ты счастливъ, и какой ты сталъ богатый, и что среди всего своего счастья ты ни о чемъ такъ не мечталъ, какъ о томъ, чтобы пріхать сюда и сдлать его тоже счастливымъ.

— Да, да… И мы… мы увеземъ его отсюда, и онъ будетъ жить хорошо и будетъ учиться, и пошлемъ его въ какое нибудь тихое дачное мсто, гд онъ сдлается крпкимъ и здоровымъ, — да?

Роза кивнула головой, потому что не могла говорить, — такъ растрогали ее слезы, стоявшія въ глазахъ мальчика.

— Вы будете заботливы и добры къ нему, потому что вы и ко всмъ относитесь такъ, — сказалъ Оливеръ. — Я знаю, вы будете плакать, когда онъ станетъ разсказывать про себя. Но ничего, ничего… Все пройдетъ и вы опять будете улыбаться — я знаю и это — при мысли о начавшейся съ нимъ перемн; такъ было и со мной. Онъ сказалъ мн: «благослови тебя Богъ», когда я ршилъ бжать, — вскричалъ Оливеръ въ порыв умиленія;- а теперь я ему скажу: «благослови тебя Богъ» и докажу ему, какъ люблю я его за это!

Когда они подъхали къ городу и наконецъ начались его узкія улицы, то стоило уже немалаго труда удерживать мальчика въ предлахъ благоразумія. Вотъ лавка Сауэрберри, такая же какъ была всегда, только поменьше и не такая внушительная съ виду, какой она ему помнилась; вотъ цлый рядъ хорошо знакомыхъ лавокъ и домовъ, съ которыми у него почти со всми было связано воспоминаніе о какомъ либо маленькомъ происшествіи; вотъ у двери трактира стоитъ телга Гемфильда, та самая телга, которая была у него и тогда; вотъ работный домъ, тюрьма его дтскихъ дней, хмуритъ свои мрачныя окна; вотъ у входа стоитъ тотъ же худощавый привратникъ, при вид котораго Оливеръ невольно отпрянулъ назадъ и самъ же засмялся надъ своей глупою робостью, а затмъ заплакалъ и засмялся снова. Въ дверяхъ и окнахъ виднются хорошо ему извстныя лица; почти все осталось такимъ, словно онъ покинулъ эти мста только вчера и вся его недавняя жизнь была лишь счастливымъ сномъ.