Оливер Твист

Диккенс Чарльз

— Заприте дверь снаружи, — сказалъ мистеръ Броунлоу своимъ людямъ, — и войдите, когда я позвоню.

Люди повиновались и оставили ихъ съ глазу на глазъ.

— Нечего сказать, сэръ, хорошее обхожденіе, — произнесъ Монксъ, сбрасывая шляпу и плащъ, — со стороны стараго друга моего отца.

— Потому, именно, что я былъ старымъ другомъ вашего отца, молодой человкъ, — отвтилъ мистеръ Броунлоу:- потому, что надежды и желанія юныхъ счастливыхъ лтъ моихъ были связаны съ нимъ и съ тмъ прекраснымъ, роднымъ ему существомъ, которое въ юности было отозвано Богомъ и оставило меня здсь вести одинокую, безотрадную жизнь; потому именно, что онъ, еще мальчикомъ, на колняхъ

стоялъ рядомъ со мной у смертнаго одра своей единственной сестры въ то самое утро, когда она — Небо судило иначе — должна была сдлаться моей женою; потому именно, что мое наболвшее сердце было привязано къ ней съ этихъ поръ и не покидало его во всхъ его испытаніяхъ и заблужденіяхъ до самой его смерти; потому именно, что душа моя наполнена старыми воспоминаніями и картинами былого и даже встрча съ вами пробуждаетъ прежнія думы, — только по этимъ причинамъ во мн возникло побужденіе отнестись къ вамъ съ такой снисходительностью теперь. — Да, Эдуардъ Лифордъ, даже теперь!.. И я стыжусь за васъ, недостойнаго носителя этого имени.

— При чемъ тутъ имя? — спросилъ тотъ посл минутнаго молчанія, въ теченіи котораго онъ съ угрюмымъ удивленіемъ наблюдалъ за волненіемъ своего собесдника. — Что составляетъ для меня имя?

— Ничего, — отвтилъ мистеръ Броунлоу. — Для васъ ничего. По это же имя носила и она, и даже теперь, на разстояніи столькихъ лтъ, оно меня, старика, обдаетъ тмъ же жаромъ и трепетомъ, какъ бывало прежде, когда кто нибудь произносилъ его при мн. Я очень радъ, что вы перемнили его… очень, очень радъ.

— Все это прекрасно, — сказалъ Монксъ (будемъ называлъ его этимъ вымышленнымъ именемъ) посл долгой паузы, во время которой онъ съ угрюмымъ, вызывающимъ видомъ ерзалъ на мст, а мистеръ Броунлоу сидлъ, закрывъ лицо рукой. — Но что вамъ отъ меня нужно?

— У васъ есть братъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу, очнувшись отъ своего полузабвенія:- братъ, прошептать имя котораго вамъ на ухо, подойдя къ вамъ сзади на улиц, оказалось почти достаточно, чтобы противъ вашей воли привести васъ сюда, встревоженнаго и недоумвающаго.

— У меня нтъ брата, — отвтилъ Монксъ. — Вы знаете, что я былъ единственный сынъ. Съ чего это вы толкуете о какихъ то братьяхъ? Вамъ это все такъ же хорошо извстно, какъ и мн.

— Выслушайте то, что мн извстно, и вы заговорите иначе, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Я васъ заинтересую понемногу. Мн извстно, что отъ этого несчастнаго брака, къ которому фамильная гордость и самое жалкое и пустое тщеславіе принудили вашего отца, когда онъ былъ еще юношей, вы были единственнымъ и крайне неудачнымъ плодомъ.

— Какой мн толкъ отъ крпкихъ выраженій, — сказалъ Монксъ съ язвительнымъ смхомъ. — Вамъ извстенъ фактъ, и довольно съ меня.

— Но мн также извстно, — продолжалъ старый джентльменъ:- сколько бдствія, медленной пытки, безконечной горечи было въ этомъ злополучномъ союз. Я знаю, какъ апатично и безучастно каждый изъ несчастной четы влачилъ свою тяжелую цпь среди отравленной жизни. Я знаю, сколько язвительныхъ упрековъ они бросали другъ другу тотчасъ, когда кончалось соблюденіе вншнихъ формальностей; я знаю, какъ равнодушіе уступило мсто непріязни, непріязнь — ненависти, ненависть — отвращенію, пока они наконецъ не порвали связи окончательно и не поселились далеко другъ отъ друга, каждый нося съ собой мучительный обрывокъ цпи, расковать которую могла лишь смерть, и которую они должны были скрывать въ новомъ общественномъ кругу, подъ маской напускного веселья. Вашей матери удалось это. Она скоро забылась. Но

сердце вашего отца эта цпь много лтъ продолжала язвить и терзать.

— Да, они жили отдльно, — сказалъ Монксъ. — Что же изъ этого?

— Когда прошло нсколько времени посл ихъ разрыва, — отвтилъ мистеръ Броунлоу, — и ваша мать, всецло отдавшись легкомысленной жизни на континент, совершенно забыла молодого мужа, котораго она была на десять лтъ старше, оставшагося дома съ разбитою будущностью, то онъ нашелъ себ новыхъ друзей. По крайней мр, это-то обстоятельство вамъ извстно.

— Нтъ, — сказалъ Монксъ, отводя глаза въ сторону и топая ногою по полу съ видомъ человка, который ршился отрекаться отъ всего. — Нтъ.

— Ваше обращеніе и ваши поступки внушаетъ мн увренность, что вы не забыли этого и никогда не переставали думать объ этомъ съ горечью, — возразилъ мистеръ Броунлоу. — Я говорю о томъ, что было пятнадцать лтъ назадъ, когда вамъ было не больше одиннадцати лтъ, а вашему отцу только тридцать одинъ, — потому что, повторяю онъ былъ почти мальчикъ, когда его отецъ приказалъ ему жениться. Долженъ ли я коснуться событій, которыя бросаютъ тнь на память вашего родителя, или вы избавите меня отъ этого и откроете мн правду?

— Мн нечего открывать, — отвтилъ Монксъ. — Продолжайте говорить, если хотите.

— Хорошо, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Эти новые друзья были: морской офицеръ, вышедшій уже въ отставку и около полугода до этого знакомства потерявшій жену, и его двое дтей. Ихъ было больше, но изъ всей семьи остались въ живыхъ только двое. Это были дочери; одна — очаровательная двушка девятнадцати лтъ, другая — еще совсмъ ребенокъ лтъ двухъ или трехъ.

— Что мн за дло до этого? — спросилъ Монксъ.

— Они жили, — продолжалъ мистеръ Броунлоу, какъ бы не разслышавъ вопроса:- въ той мстности Англіи, куда вашъ отецъ забрался въ своихъ скитаніяхъ и гд онъ поселился. Знакомство повело къ сближенію, сближеніе — къ дружб. Вашъ отецъ быль обаятеленъ, какъ немногіе. У него была та же душа и т же личныя свойства, какъ у его покойной сестры. По мр того какъ старый офицеръ узнавалъ его, онъ сталъ любить его все больше и больше. Если бы ограничивалось только этимъ! Но и его дочь полюбила вашего отца.

Старый джентльменъ остановился; Монксъ кусалъ себ губы, уставившись глазами на полъ. Броунлоу тотчасъ же продолжалъ:

— Къ концу года онъ былъ помолвленъ, торжественно помолвленъ съ этой двушкой; онъ былъ предметомъ ея первой, неизмнной, горячей, цломудренной страсти.

— Однако, вашъ разсказъ не изъ короткихъ, — замтилъ Монксъ, нетерпливо ерзая на стул.

— Это правдивый разсказъ о скорби, испытаніяхъ и горести, молодой человкъ, — возразилъ мистеръ Броунлоу — а такіе разсказы всегда длинны. Будь это повсть о сплошной радости и счасть, мн пришлось бы говорить очень недолго. Наконецъ, одинъ изъ тхъ богатыхъ родственниковъ, въ пользу интересовъ и общественнаго положенія которыхъ вашъ отецъ былъ принесенъ въ жертву, какъ это часто длается, — умеръ и оставилъ для поправленія всего причиненнаго имъ зла ту панацею противъ всякой скорби, которая его самого удовлетворяла всю жизнь, — деньги. Онъ долженъ былъ отправиться въ Римъ, гд этотъ человкъ лечился и посл смерти оставилъ свои дла чрезвычайно запутанными. Онъ похалъ, схватилъ тамъ смертельную болзнь, и къ нему тотчасъ отправилась ваша мать, захвативъ и васъ съ собою, какъ только получила въ Париж извщеніе объ этомъ. Онъ умеръ на другой день посл ея прізда, не оставивъ никакого завщанія — никакого — тамъ что все состояніе досталось ей и вамъ.