Отпусти мою душу на волю

Бухараев Равиль Раисович

в час комаров, кикимор и карамор?


Вздохнуть дозволит ночь,
но что потом?
Жара, как ложь, приговорит и совесть.


Лоза ползла в ночи, и снова сном
казалась жизнь, и продолжалась повесть,
в которой саду было невдомек,
что при своей экзотике нездешней
лоза – не геральдический намек,
она стократ мудрее и безгрешней!


Она
звала в зловещей духоте
ночных небес, подхваченных ветвями,
навоз

и розы жизни в простоте
сопрячь на почве, вспаханной червями,


намучиться над прозой жизни всласть,
не пренебречь ни выдохом свободы,
понять,
что есть раздвоенности власть
как отраженье двойственной природы,
не жить привычкой, заведенной встарь,
душе чинящей слабость и увечье…


Татарско-русский – это лишь словарь,
но истина – в духовном между-речье.


Лоза ползла в поволжской тишине,
ползла, с мгновеньем каждым оживая,
и тень ее скользила по стене,
другие тени к жизни вызывая,
других воспоминаний череда,
гнев и любовь, надежда и досада
входили в сердце вновь и навсегда
вблизи Казани, в окруженье сада…

1979

 

МЕЖДУ-РЕЧЬЕ

Живая память обретает плоть,
когда – в Казани и в ладони – летом
сирени детства розовая гроздь
возникнет мокрой тяжестью и светом.


Есть тысяча названий у цветка:
двунадесяти языков заслуга.
Но осознала детская рука
его на ощупь как пожатье друга.


Очнусь: я жив, и небо в облаках…
Благодарить ли облако и небо,
что на земле на разных языках
сумею попросить воды и хлеба?


Отметясь по движенью облаков,
не убоясь ни славы, ни увечья,
вхожу из сопряженья языков
в пространство Духа – область между-речья.


В друзьях знакомы многие края.
Лишусь ли плоти, голоса и слуха,
уже полжизни возмещаю я
родство по крови – родственностью духа


в пространстве между-речья; не судья
себе и людям, в горе и нирване
над замкнутым простором бытия
я различаю выпуклые грани.


…Грань-Грузия, сомненья отстраня,
гляжу, осознавая – виноват ли? —
что живы от рожденья для меня
щемящий свет и гордый воздух Картли.


В горах, на море – всё навек и так;
пускай гляжу на побережье строже,
но жив самшита совершенный знак,
смоковница жива в слоновой коже.


…Молдавия, свободе был не рад
я, в Кишинев попавший ненароком
в те дни, когда прозрачный виноград
захлебывался теплым терпким соком.


Тогда

на свет цыганского костра
я твердо шел, надеясь не вернуться,
но насмехалась, съехав со двора,
груженая колхозная каруца.


…Башкирия: расплавленная медь,
тягучий мед уральского заката;
здесь шмель космат, как маленький медведь,
в степи на первоцветах Салавата,


здесь вечные скрещения дорог
кровавыми копытами избиты,
здесь карстовые пропасти, где Бог,
считая время, лепит сталагмиты.


…Грань-Украина, горько и давно
не прилетает аист к изголовью,
но мне ли так напрасно суждено
с тобой делиться жизнью и любовью?


На слышных языках ответа нет,
а в между-речье– суховей и травы.
Слились над крымской степью тьма и свет:
Софии блеск и мертвый сумрак лавры.


…Чувашия, о жимолость и хмель,
жилище пчел библейских в росной влаге!
Языческая черная свирель
звонка навек в дубраве и овраге.


Не здесь ли соловьи примнились мне
вблизи залива, где крушины волглы,
и нашептал о вечности и сне
таежный мох левобережья Волги?


…Калмыкия, сон-бархатная ночь,
ночь-тишина, которой в будни бредим,
не Будде ль одному возможно мочь
руно твоих небес прожечь созвездьем?


Как свеж твой воздух! Мне на вираже,
закрученном безвыходной отвагой,
мерещились в пустынном мираже
тюльпан и чайки крик над редкой влагой.


…Грань-Казахстан; неутолимый вздох.
Горизонталь и вертикаль. О, странник,
лишь вспыхнул на горах горючий мак —
осенний покраснел уже кустарник.


Какой простор – вместилище любви!
Пока мазаров[11] голосам я внемлю,
пред юртой, как пред храмом Яссави,
смирю гордыню, поцелую землю…


Грань: между-речья символы ясны,
и я не замышлял эксперимента,
пройдя в напрасных поисках весны
маршрутом от Чукотки до Чимкента.


Равно тревожит сердце кровь-струя —
хлеща на воле – раздувая вены,
будь прокляты границы бытия,
но грани без границ – благословенны!


Благословенна будь, судьба моя,
дурная, окаянно человечья,
за родину, за чуждые края,
за немощь слов, за правду между-речья!


Что сшито на века – не распороть,
какая б мне ни выпала проруха,
живая память заменяет плоть,
пока душа жива в пространстве Духа.

ДОРОГА

И повела без Бога