Похождения Тома Соуэра
Шрифт:
— Только вы отвернитесь такъ, чтобы не видать меня, и тогда я скажу. Но вы не должны разсказывать никому, слышите, Томъ? Вы дадите мн слово?
— Никому не скажу; право, право, не скажу. Ну, Бекки!
Онъ отвернулся, она робко нагнулась къ нему такъ, что ея дыханіе шевельнуло ему кудри, и прошептала:
— Я… васъ… люблю!
Потомъ она вскочила и принялась бгать кругомъ столовъ и скамеекъ, спасаясь отъ Тома, и забилась, наконецъ, въ уголъ, закрывъ себ лицо своимъ блымъ передничкомъ. Томъ обнялъ ее за шейку и сталъ ее уговаривать:
— Ну, Бекки, теперь уже все покончено… только еще поцловать. Ты не бойся этого… Это уже пустяки. Прошу тебя, Бекки!
Онъ дергалъ ее за передникъ и за руки; она сдавалась мало по малу и опустила руки. Личико ея, раскраснвшееся отъ борьбы, выглянуло и не сопротивлялось боле. Томъ поцловалъ ее въ алыя губки и сказалъ:
— Теперь
— Никогда не буду любить никого, кром тебя, Томъ, и ни за кого другого не пойду. Но и ты не долженъ жениться ни на комъ, кром меня.
— Разумется. Самой собой. Это уже обоюдно. И всегда, когда мы будемъ идти въ школу или домой, ты пойдешь со мной, если на насъ никто не смотритъ… И въ играхъ ты выбирай меня, а я тебя. Которые помолвлены, всегда такъ длаютъ.
— Какъ это весело! А я и не слыхивала объ этомъ.
— Да, это очень весело. Мы съ Эми Лауренсъ…
Взглядъ большихъ глазокъ сказалъ ему тотчасъ, что онъ далъ маху, и онъ запнулся въ смущеніи.
— О, Томъ, Томъ! Я уже не первая, которой ты даешь слово!
Двочка начала плакать; Томъ говорилъ:
— О, Бекки, не плачь! Я и знать ее боле не хочу!
— Нтъ, Томъ, нтъ… Ты ее любишь…
Томъ хотлъ обвить рукой ея шейку, но она оттолкнула его, отвернулась къ стн и продолжала плакать. Томъ повторилъ свою попытку, произнося всякія утшительныя слова, но былъ снова отвергнутъ. Тогда гордость его проснулась, онъ отступилъ и вышелъ на улицу, постоялъ тутъ въ безпокойств, недовольный собой, и поглядывалъ временами назадъ, на дверь, надясь, что Бекки раскается и выйдетъ къ нему. Но она не являлась. Ему стало совсмъ не по себ; онъ сталъ думать, что былъ виноватъ только онъ. Трудно было ему побороть себя и пойти снова упрашивать, но онъ ршился и пошелъ. Она все стояла въ углу и рыдала, лицомъ къ стн. У Тома защемило сердце. Онъ подошелъ къ ней и простоялъ съ минутку, не зная, какъ приступиться. Потомъ сказалъ нершительно:
— Бекки, я… я никого не люблю, кром тебя.
Нтъ отвта; одни только рыданія.
— Бекки… — жалкимъ голосомъ.
— Бекки… скажи словечко!
Рыданія усиливаются.
Томъ вытащилъ свою главную драгоцнность, мдную кнопку съ каминной ршетки и просунулъ ее такъ, что Бекки могла видть ее.
— Хочешь, Бекки, я теб подарю?
Она швырнула кнопку на полъ. Тогда Томъ вышелъ вонъ и отправился далеко, за холмы, съ тмъ, чтобы не возвращаться уже въ школу въ этотъ день. Бекки догадалась, что дло плохо. Она бросилась къ дверямъ, Тома не было видно, побжала на рекреаціонный дворъ, и тамъ нтъ! Она стала звать:
— Томъ!.. Вернись, Томъ!
Но какъ она ни прислушивалась, отвта не было. Ее окружали только одиночество и безмолвіе, она присла и снова расплакалась, упрекая себя; между тмъ школьники опять уже собирались и ей надо было скрыть свое горе, усмирить свое разбитое сердце и нести свой крестъ въ продолженіи всхъ послполуденныхъ, медленно тянувшихся, тоскливыхъ часовъ, и не имя никого среди этихъ чужихъ, съ кмъ бы раздлить свое огорченіе.
ГЛАВА VIII
Томъ крался разными направленіями черезъ поля, пока не очутился совершенно въ сторон отъ тхъ дорогъ, по которымъ могли возвращаться школьники, и впалъ здсь въ яростное настроеніе. На пути ему попался узенькій ручеекъ, и онъ перескочилъ черезъ него три раза, слдуя господствующему между ребятами поврью о томъ, что, скакнувъ черезъ воду, избгаешь погони. Черезъ полчаса онъ былъ уже за домомъ м-съ Дугласъ на Кардифскомъ холм, откуда едва виднлся вдали школьный домикъ, стоявшій въ долин. Томъ вошелъ въ густую рощу, пробрался помимо всякой тропинки въ самую чащу и услся тамъ на мшистомъ мстечк подъ раскидистымъ дубомъ. Въ воздух не было ни малйшаго втерка; даже птицы замолкли подъ гнетомъ полуденнаго зноя; вся природа замерла въ тишин, нарушаемой лишь изрдка дятломъ, долбившимъ гд-то вдалек, и этотъ звукъ какъ бы оттнялъ еще боле господствующую тишину и пустынность. Душа Тома была преисполнена грусти и все, что его окружало, соотвтствовало вполн его настроенію. Онъ просидлъ долго въ раздумьи, опершись локтями въ колни и подбородкомъ въ руки. Ему казалось, что жизнь, въ лучшемъ случа, одна тягота, и онъ почти завидовалъ Джимми Годжсу, недавно умершему. Должно быть пріятно, думалось ему, лежать, спать и грезить, вчно и вчно, подъ втеркомъ, который шелеститъ въ деревьяхъ и колышетъ травкою и цвточками на могил, - и не знать
Но юное, упругое сердце не можетъ оставаться подавленнымъ на слишкомъ продолжительное время. Томъ сталъ понемногу переходить къ размышленіямъ о житейскихъ длахъ. Что, если бы теперь удрать и исчезнуть таинственно? Что, если бы отправиться далеко… очень, очень далеко, въ невдомыя заморскія земли… и не возвращаться сюда уже боле никогда! Какъ восчувствуетъ она это?.. Онъ вспомнилъ о своемъ намреніи сдлаться клоуномъ, но такая карьера показалась ему теперь уже противной. Кривлянья, паясничанье и пестрые штаны представлялись лишь чмъ-то позорнымъ для духа, парившаго въ смутной, но величественной области романтизма. Нтъ, онъ будетъ военнымъ и возвратится черезъ долгіе годы, посл боевыхъ трудовъ и покрытый славою. А то, еще лучше, примкнетъ къ индйцамъ, будетъ охотиться съ ними за бизонами, пробираться по дикимъ тропинкамъ среди горныхъ хребтовъ и по безпредльнымъ равнинамъ далекаго Запада, и потомъ, черезъ долгое время, воротится уже великимъ вождемъ, украшеннымъ перьями, страшно размалеваннымъ, и ввалится такъ въ воскресную школу, какимъ-нибудь скучнымъ лтнимъ утромъ, испуская боевой кличъ, отъ котораго кровь стынетъ въ жилахъ… То-то вс товарищи глаза себ выдятъ отъ зависти! Но, нтъ, можно придумать еще что-нибудь повыше: онъ будетъ морскимъ разбойникомъ. Вотъ оно! Онъ теперь ясно усматривалъ свою будущность, и она озарялась невыразимымъ блескомъ. Имя его прогремитъ по вселенной и заставитъ трепетать вс народы! Какъ славно будетъ рыскать по волнующемуся морю на длинномъ, низкомъ, быстроходномъ, черномъ судн, которое будетъ называться «Духъ Бурь» и выкинетъ свой грозный флагъ на фокъ-мачт! И, достигнувъ верха своей славы, Томъ появится на родин и войдетъ въ церковь весь загорлый, загрублый отъ непогоды, въ своемъ черномъ бархатномъ колет и такихъ же шароварахъ, въ большихъ ботфортахъ и съ малиновой перевязью, съ блестящими громадными пистолетами за поясомъ, съ заржаввшимъ въ крови ножомъ на боку, и въ мягкой шляп съ разввающимися перьями, и распустивъ черный флагъ, на которомъ будетъ вышитъ черепъ съ скрещенными подъ нимъ костями! И кругомъ будетъ раздаваться шепотъ: «Это Томъ Соуеръ, пиратъ! Черный мститель испанской рати!»
Да, было ршено; карьера его избрана. Онъ бжитъ съ родины и потомъ вступитъ въ нее… Надо пуститься въ путь завтра же по утру и начать готовиться тотчасъ же къ этому. Прежде всего собрать свои средства. Онъ подошелъ къ одному сосднему павшему дереву и началъ ковырять землю у одного изъ его концовъ своимъ «барлоускимъ» ножомъ. Вскор ножъ ударился о что-то деревянное, пустое, судя по звуку; Томъ сунулъ руку въ ямку и произнесъ съ удареніемъ слдующій заговоръ:
— Чего нтъ еще тутъ — явись! Что есть — оставайся!
Посл этого онъ порылся въ грязи и среди нея показалось что-то изъ сосновой дранки. Онъ открылъ этотъ коробокъ — хорошенькую маленькую копилку, стнки и дно которой были изъ дранокъ. Въ ней лежалъ камешекъ. Томъ пришелъ въ неописанное изумленіе. Онъ почесалъ у себя въ голов съ самымъ озадаченнымъ видомъ и проговорилъ:
— Это что-то непостижимое!
Потомъ онъ сердито швырнулъ прочь камешекъ и принялся размышлять. Дло было въ томъ, что его постигало разочарованіе въ одномъ поврь, которое всегда считалось имъ и его товарищами за непреложную истину. Стоило зарыть камешекъ съ извстными заговорными пріемами, оставить его въ земл на дв недли и потомъ вырыть, произнося т слова, которыя Томъ тотчасъ произнесъ, и вс камешки, когда-либо утраченные вами, должны были оказаться тутъ на лицо, какъ бы далеко они ни были разсяны передъ тмъ. Но теперь вся штука оказывалась явно и безповоротно несостоятельной. Вс врованія Тома были потрясены до самаго основанія. Онъ слыхалъ даже часто объ удач подобнаго колдовства, но ни разу еще не слыхивалъ, чтобы оно обмануло чьи-либо ожиданія. Ему не приходило, однако, въ голову, что онъ продлывалъ это уже не разъ, но только никакъ не успвалъ потомъ найти то мсто, въ которомъ схоронилъ камешекъ. Онъ долго раздумывалъ о случившемся и ршилъ, наконецъ, что какая-нибудь вдьма вмшалась тугъ и нарушила заговоръ. Ему захотлось убдиться въ этомъ и онъ сталъ оглядываться, пока не нашелъ песчанаго мстечка съ виднвшимся на немъ небольшимъ, воронкообразнымъ углубленіемъ. Онъ прилегъ на землю лицомъ къ самому углубленію и сталъ взывать: