Похождения Тома Соуэра

Твен Марк

— Неужто? Такъ-ли?.. Я знаю кое-что получше для этого.

— Бьюсь объ закладъ, что не знаешь. Ну, что?

— А гнилая вода.

— Гнилая вода! Не дамъ и соринки за гнилую воду.

— Не дашь?.. Не дашь?.. А пробовалъ ты ее?

— Нтъ, я не пробовалъ. А Бобъ Таннеръ пытался.

— Кто сказалъ это теб?

— Да онъ разсказывалъ Джэффу Татшеру, а Джэффъ — Джонни Бэкеру, а Джонни — Джиму Голлису, а Джимъ — Бену Роджерсу, а Бенъ — одному негру, а негръ — мн. Довольно теб?

— Что изъ всего этого? Вс они

лгутъ. По крайней мр, вс, кром негра, котораго я не знаю. Но тоже не видывалъ я еще ни одного негра, который не лгалъ бы!.. Все вранье!.. А ты разскажи мн, Гекъ, какъ же продлывалъ это Бобъ Таннеръ?

— Да просто взялъ да и обмокнулъ руку въ воду, которая застоялась въ гниломъ пн посл дождя.

— Днемъ?

— Разумется,

— И лицомъ къ пню?

— Да. По крайней мр, полагаю, что такъ.

— И произносилъ что-нибудь?

— Не думаю… Почему мн знать?..

— То-то и есть! Хотятъ свести бородавки гнилою водою, когда не знаютъ, какъ взяться! Нтъ, такъ ничего не добьешься, конечно. Надо пойти одному въ самый лсъ, гд уже знаешь, что есть гнилая вода въ какомъ-нибудь пн; потомъ, ровно въ полночь, надо стать спиною къ этому пню, обмокнуть руку и говорить:

«Ячмень — зерно, ячмень — зерно, мука спянная, Вода — гниль, вода — гниль, проглоти бородавки»,

потомъ пройти скоро, скоро, одиннадцать шаговъ, зажмуря глаза, потомъ перевернуться на мст три раза и пойти домой, не говоря ни слова ни съ кмъ, потому что если ты заговоришь, весь тотъ заговоръ и пропалъ.

— Что же, это похоже на дло, но Бобъ Таннеръ врно не такъ…

— Можете объ закладъ побиться, что не такъ, сэръ! Вдь онъ самый бородавистый у насъ здсь изъ всхъ мальчиковъ, а если бы онъ зналъ по настоящему, какъ надо продлать съ гнилою водой, у него не было бы ни одной бородавки. Я свелъ у себя съ рукъ тысячи бородавокъ такимъ образомъ, Гекъ. Я вожусь съ лягушками такъ часто, что у меня вчно пропасть бородавокъ. Иногда свожу ихъ бобами.

— Да, бобы хорошо. Я это испыталъ.

— Да? Какъ же ты длаешь?

— А надо взять бобъ и расколоть его пополамъ, потомъ подрзать бородавку такъ, чтобы кровь показалась, капнуть ею на одну половинку боба, вырыть ямку на какомъ-нибудь перекрестк и зарыть туда эту половинку въ полночь и въ новолуніе, а другую половинку сжечь. Ты понимаешь, что та половинка, что съ кровью, будетъ все тянуться, тянуться, чтобы соединиться опять съ другою, а это помогаетъ крови стягивать прочь бородавку, и та, взаправду, скорехонько отпадетъ.

— Врно, Гекъ, все это такъ, только, когда ты зарываешь, ты долженъ приговаривать: «Прочь, бобъ, сгинь бородавка! Не переди меня впередъ!» Такъ лучше, и такъ длаетъ всегда Джо Гарперъ, а онъ здилъ до самаго Конвилля, былъ и въ разныхъ мстахъ. Но разскажи, какъ ты-то лечишь дохлыми кошками?

— А

вотъ: возьми ты кошку и иди съ нею задолго до полуночи на кладбище, туда, гд схороненъ былъ какой-нибудь злодй. Какъ пробьетъ полночь, явится бсъ, можетъ быть, даже два или три бса, но ты ихъ не можешь видть, слышишь только какъ бы втеръ, а случается, и разговоръ слышишь… А когда они станутъ тащить того молодца, ты швырнешь кошку имъ вслдъ и проговоришь: «Бсы за мертвецомъ, кошка за бсами, бородавки за кошкою, пропадай вс вы!» Это сведетъ всякую бородавку.

— Должно быть, дйствуетъ. Ты пробовалъ, Гекъ?

— Нтъ, но старуха Гопкинсъ сказывала.

— Если такъ, то наврное, потому что она слыветъ за колдунью.

— Слыветъ! Я-то знаю наврняка, что оно такъ. Она заколдовала моего отца. Онъ самъ говорить. Идетъ это онъ одинъ разъ и видитъ, что она на него «напускаетъ»; онъ и схватилъ камень и попалъ бы въ нее, если бы она не успла увернуться. Что же, въ ту самую ночь онъ и скатился съ навса, на которомъ спалъ, напившись, и сломалъ себ руку.

— Страсти какія!.. Но почему онъ зналъ, что она «напускаетъ?»

— О, онъ говоритъ, что это легко узнать. Если кто смотритъ на васъ очень пристально, это значитъ, что «напускаютъ», особенно, если при этомъ бормочутъ. Если бормочутъ, то это они говорятъ «Отче нашъ» на выворотъ.

— Слушай, Гекъ, когда ты пойдешь продлать это съ кошкою?

— Да въ эту же ночь. Я увренъ, что т явятся за старымъ Госсъ Уильямсомъ сегодня ночью.

— Но его схоронили еще въ субботу, Гекъ. Отчего они не пришли за нимъ въ ту же ночь?

— Вотъ сказалъ! Вдь бсъ властенъ только съ полуночи, а въ полночь-то было уже и воскресенье. Бсамъ въ воскресенье не очень-то привольно, я полагаю.

— Мн это въ голову не приходило. Разумется, такъ. Можно мн съ тобой?

— Отчего же не такъ, если ты не боишься.

— Я боюсь?… Похоже на меня!.. Ты мяукнешь?

— Хорошо, а ты мяукни тоже тотчасъ въ отвтъ, если можно. Послдній разъ ты заставилъ меня мяукать до того, что старикъ Гэйсъ принялся швырять каменьями въ меня, приговаривая: «Чтобъ ихъ разорвало, этихъ котовъ!..» За это я пустилъ ему кирпичемъ въ окно… Ты это не разсказывай.

— Не буду. Я не могъ мяукнуть въ ту ночь, потому что тетя меня стерегла. Но теперь мяукну. А это что у тебя, Гекъ?

— Такъ себ, клещъ.

— Гд ты взялъ?

— Въ лсу.

— На что обмняешь?

— Не знаю… Да и вовсе обмнивать не желаю.

— Какъ хочешь. Клещъ-то маленькій.

— О, конечно, всегда можно охаить чужого клеща. А по мн, онъ хорошъ. Будетъ съ меня и этого.

— Да ихъ пропасть! Могу набрать тысячу, если захочу.

— Отчего же не наберешь?.. Оттого, что отлично знаешь, что не набрать теб. Этотъ клещъ изъ очень раннихъ. Первый, котораго я увидлъ въ этомъ году.

— Слушай, Гекъ, я дамъ теб мой зубъ за него.