Похождения Тома Соуэра
Шрифт:
Опустимъ завсу милосердія на остальную часть сцены.
ГЛАВА V
Около половины одиннадцатаго, надтреснутый церковный колоколъ сталъ звонить, и народъ началъ собираться на утреннюю проповдь. Дти, посщавшія воскресную школу, разошлись по церкви, размщаясь съ своими родителями, чтобы быть подъ ихъ надзоромъ. Пришла тетя Полли, и Томъ, Сидъ и Мэри сли съ ней. Томъ былъ посаженъ у прохода съ цлью удалить его, по возможности, отъ окна и обаятельныхъ вншнихъ сценъ лтней поры. Толпа наполняла проходы; были тутъ: престарлый, обднвшій почтмейстеръ, видавшій когда-то лучшіе дни; мэръ съ женою, — потому что въ мстечк былъ заведенъ и мэръ вмст съ другими ненужностями; мировой судья; вдова Дугласъ, красивая, ловкая сорокалтняя женщина, добрйшая, щедрая душа и съ хорошимъ состояніемъ; ея домъ на холм былъ единственнымъ палаццо въ мстечк, притомъ самымъ гостепріимнымъ и самымъ роскошнымъ въ отношеніи празднествъ во всемъ Питерсборг; согбенный и почтенный
Пасторъ назвалъ гимнъ и прочелъ его съ возгласомъ, съ особой манерой, весьма нравившейся въ этихъ мстностяхъ. Онъ начиналъ съ средняго діапазона, все возвышая голосъ до извстной точки, длалъ сильную фермату на послднемъ слов и потомъ вдругъ ниспадалъ, точно прыгнувъ съ трамплина:
«Могу-ль на небо вознестись, покоясь межъ цвтами, Когда другимъ дается то кровавыми борьбами?»Онъ считался великолпнымъ чтецомъ. На церковныхъ «вечерахъ» его всегда просили почитать стихи, и когда онъ кончалъ, дамы поднимали руки и потомъ безпомощно опускали ихъ себ на грудь, закатывали глаза и трясли головой, какъ бы желая тмъ сказать: «Словами не выразишь; это слишкомъ хорошо, слишкомъ хорошо для нашей смертной земли».
Посл того, какъ гимнъ былъ проптъ, достопочтенный м-ръ Спрэгъ обратился въ страницу объявленій и прочелъ рядъ извщеній объ имющихъ быть митингахъ, собраніяхъ обществъ и о прочемъ, читалъ долго, такъ что отъ перечня этого должны были раздаться, казалось, самыя стны. Этотъ нелпый обычай существуетъ и до сихъ поръ въ Америк, даже въ городахъ, несмотря на крайнее распространеніе газетъ въ наше время. Но весьма часто, чмъ мене оправдывается какой-нибудь старинный обычай, тмъ трудне искореняется онъ.
Вслдъ затмъ пасторъ сталъ читать молитву. Хорошая была молитва, великодушная и исполненная подробностей: онъ просилъ милости на эту церковь и ея малыхъ дтей, молился за прочія церкви въ поселк, за самый поселокъ, за область, за государство, за служащихъ въ государств, за Соединенные Штаты, за церкви въ Соединенныхъ Штатахъ, за конгрессъ, за президента, за правительственныхъ лицъ, за бдныхъ моряковъ, подвергающихся бурямъ на мор, за милліоны угнетаемыхъ пятою европейскихъ государствъ и деспотизмомъ Востока, за тхъ, которымъ дается свтъ и благая всть, но у которыхъ очи не видятъ и уши не слышатъ, за язычниковъ на отдаленныхъ морскихъ островахъ; въ заключеніе онъ вознесъ молитву о томъ, чтобы слова, которыя онъ готовился еще произнести, были бы оснены благодатью и пали бы сменами на плодородную почву, принеся со временемъ добрую жатву. Аминь!
Раздалось шуршаніе платьевъ, и стоявшіе прихожане сли. Мальчикъ, исторія котораго разсказывается въ этой книг, не проникся молитвой, онъ только вытерплъ ее, — да и то едва-ли можно сказать. Онъ не могъ угомониться все время; подмчая безсознательно вс подробноcти молитвы, — потому что, хотя онъ и не слушалъ, но зналъ издавна эту, однажды проложенную, колею пасторской рчи, — онъ улавливалъ ухомъ всякое малйшее въ ней нововведеніе и возмущался тогда всмъ существомъ своимъ. Эти прибавленія казались ему нечестными, подлыми. А въ самой середин молитвы муха услась на спинку скамьи, стоявшей передъ нимъ, и стала его подзадоривать, перебирая спокойно своими лапками; она заносила ихъ себ на голову и терла ее ими такъ сильно, что была готова какъ будто оторвать ее вовсе отъ туловища; при этомъ тоненькая ея шейка такъ и выставлялась на видъ. Муха отряхала себ и крылья своими задними лапками, потомъ прижимала ихъ къ тлу, какъ фрачныя фалды; вообще, занималась своимъ туалетомъ такъ безмятежно, какъ будто считала себя въ полнйшей безопасности. И она не ошибалась, потому что, хотя у Тома руки чесались, но онъ не осмливался ее схватить, будучи убжденъ,
Пасторъ вычиталъ текстъ и принялся истолковывать его, но размазывалъ такъ свои доказательства, что многія головы стали, мало по малу, кивать, — между тмъ, въ рчи затрогивался весьма жгучій вопросъ, отъ котораго вяло срой и пламенемъ, и число предназначенныхъ къ спасенію сокращалось до того, что почти и не стоило стараться спастись. Томъ пересчитывалъ, сколько страницъ въ проповди; онъ всегда зналъ, посл службы, сколько ихъ было, но рдко помнилъ что-нибудь другое въ отношеніи рчи. Впрочемъ, въ этотъ разъ, онъ дйствительно немного заинтересовался. Пасторъ нарисовалъ большую и внушительную картину той минуты, когда исполнятся времена, вс полчища людскія стекутся во едино, левъ и ягненокъ будутъ лежать рядомъ и поведетъ ихъ малое дитя. Но величіе, смыслъ, поучительность подобнаго зрлища оставались мертвою буквой для мальчика; его манило только выдающееся положеніе главнаго лица въ этомъ собраніи народовъ, глядящихъ на него. Онъ такъ и просіялъ при мысли, что хорошо было бы ему самому быть тмъ ребенкомъ, разумется, если левъ будетъ ручной.
Ему стало тоскливо опять, когда возобновились сухія истолкованія. Но тутъ онъ вспомнилъ объ одномъ своемъ сокровищ и вытащилъ его. Это былъ большой черный жукъ съ громадными челюстями, — «кусалка», какъ называлъ его Томъ. Жукъ хранился въ коробк отъ хлопушки. Первымъ дломъ его было ухватить Тома за палецъ, послдствіемъ чего былъ естественно щелчокъ, благодаря которому жукъ отлетлъ на полъ въ проход и упалъ тамъ на спину, а укушенный палецъ очутился у Тома во рту. Жукъ лежалъ, безпомощно перебирая лапками, чтобы встать. Томъ смотрлъ на него и ему очень хотлось его снова взять, но ему нельзя было дотянуться до него; многіе другіе, наскучивъ проповдью, обрадовались жуку и тоже смотрли…
Въ это самое время забрелъ сюда праздный, тоскующій пудель, разнженный лтнею тишиною и сладостью, утомленный заключеніемъ и искавшій какого-нибудь развлеченія. Онъ замтилъ жука; обошелъ кругомъ его: принюхался къ нему на безопасномъ разстояніи, снова обошелъ, осмлился немного и сталъ нюхать уже поближе; приподнялъ губу и осторожно приноровился схватить жука, но промахнулся, повторилъ тотъ же пріемъ разъ, другой, видимо забавляясь игрою, припадалъ къ полу съ жукомъ между лапами и возился такъ нсколько времени; потомъ это ему надоло и онъ впалъ въ равнодушіе и разсянность, причемъ опустилъ мало по малу голову, такъ что коснулся мордой жука, а тотъ и вцпился въ нее… Раздался рзкій взвизгъ, пудель тряхнулъ головой и жукъ отлетлъ на два ярда въ сторону, упавъ снова на спинку. Сосдніе зрители тряслись отъ внутренняго удовольствія, многія лица прятались за верами и платками, Томъ былъ совершенно счастливъ. Пудель смотрлъ дуракомъ и, вроятно, сознавалъ это, но чувствовалъ обиду и горлъ желаніемъ отомстить. Поэтому онъ снова подошелъ къ жуку и повелъ осторожно атаку, прыгая на него съ каждой точки круга и попадая передними лапами на одинъ дюймъ отъ животнаго, скалилъ на него зубы, приближался еще и закидывалъ голову опять назадъ, такъ что уши хлестали. Но ему это снова скоро наскучило и онъ занялся погоней за мухой; это его тоже не развлекло, и тогда онъ началъ слдить, носомъ къ полу, за какимъ-то муравьемъ, но утомился и этимъ, сталъ звать, вздыхать, совершенно забылъ о жук… и слъ на него! Тутъ уже раздался дикій, смертельный вой и раненый заметался по проходу; вой становился все бшене, какъ и самъ пудель; онъ промчался передъ самымъ алтаремъ, потомъ кинулся къ другому проходу, мимо дверей, наполняя воплемъ все пространство. Испугъ его возросталъ по мр его скачки, такъ что, наконецъ, видна была только какая-то всклокоченная комета, вращавшаяся по своей орбит съ быстротою и мельканіемъ свтила. Наконецъ, обезумвшій страдалецъ свернулъ съ своего пути и прыгнулъ на колни къ своему хозяину; тотъ вышвырнулъ его за окно, и жалобный вой скоро ослаблъ и заглохъ въ отдаленіи.
Въ продолженіи всего этого времени присутствовавшіе краснли и давились отъ сдерживаемаго смха, а проповдь смолкла. Она возобновилась тотчасъ же, но пошла уже вяло, съ заминкой, потому что пропала всякая возможность придать ей внушительность. Самыя суровыя назиданія встрчались подавленнымъ кощунственнымъ смхомъ, срывавшимся съ какой-нибудь отдаленной скамейки, точно бдный пасторъ сказалъ дйствительно что-то очень забавное. И вс искренно вздохнули свободне, когда мука кончилась и было произнесено напутственное благословеніе.
Томъ Соуеръ шелъ весело домой, размышляя о томъ, что и церковная служба можетъ быть занимательна, если въ нее вносится нкоторое разнообразіе. Одно только смущало его: онъ охотно позволялъ пуделю играть съ «кусалкой», но честно-ли было то, что онъ и унесъ ее съ собою?
ГЛАВА VI
Утромъ въ понедльникъ Томъ оказался несчастнымъ. Такъ было всегда до понедльникамъ, потому что этимъ днемъ начиналась новая недля медленнаго мученія въ школ. Онъ всегда встрчалъ понедльникъ даже желаніемъ того, чтобы передъ нимъ не было воскресенья, которое только усугубляло ужасъ новаго тюремнаго заключенія и оковъ.