Поле Куликово
Шрифт:
При виде великого князя от дверей светлицы порхнули сенные девушки, пожилая нянька растворила покой.
– Пожалуй, государь-батюшка, полюбуйся на сынка, да на голубицу свою, уж извелась, глазки на дверь проглядела, тебя ожидаючи.
Дмитрий вошёл в освещённый покой, на розовой подушке увидел разметавшиеся золотистые волосы, бледное лицо и сияющие глаза жены. На той же подушке в голубом свёртке виднелось сморщенное личико спящего младенца. Руки Евдокии на розовом одеяле шевельнулись.
– Митенька... Пришёл-таки... Дождалась.
Князь
В доме Владимира - столпотворение. Дворский боярин кинулся навстречу, князь, не слушая его вопросов, распорядился:
– Казну, оружие, справу, какая нужна в походе, погружай сколько можно. С заутрени поведёшь обоз на Волок-Ламский, догоню тебя с полком. Всех слуг вооружить. Ключи от терема, амбаров и погребов отдай боярину Морозову.
– Как можно, государь? Растащут, пограбют, винные погреба опустошат...
– Ты слышал, што сказано? А погреба - разбить, вина и меды выпустить до капли.
– Баб-то и ребятишек куды?
– Кто хочет - в обоз. От них тут будет мало проку.
Проходя через гостевую залу, Владимир в изумлении остановился перед картиной на свежеокрашенной бледно-золотистой стене: всадник, одетый в чешуйчатую броню, вздыбил крылатого коня, поражая копьём царственного дракона, скалящего зубастую пасть. Ниже, под облаками, вздымались каменные башни крепости, напоминающие Московский Кремль. Из отверстых ворот текли конные рати, сливаясь в одно бесконечное тело, только ряды островерхих шлемов и копий обозначали витязей. Выделялись на картине двое в княжеском облачении. При трепетном свете свечей казалось - ряды всадников шевелятся, устремляясь к дальним лесам и холмам. Картина была набросана тонкими тёмными линиями, она представлялась началом какого-то громадного полотна. Ей пока не хватало красок, но живыми глазами смотрел на князя крылатый всадник, поражающий змея, и в фигурах предводителей войска чудилось странно знакомое.
– Грек рисует, - пояснил дворский.
– Он задумал изобразить поход на Дон и нашу победу над Мамаем.
– Где - он?
– спросил Владимир.
– В тереме, тебя всё поджидал.
– Позови его ко мне в столовую палату.
Скинув броню и умывшись, Владимир прошёл в столовую, осушил ковш белого пенистого кваса, пододвинул к себе блюдо жаркого. Появился невысокий человек в монашеской рясе и тёмном клобуке. Его лицо обрамляла кудрявая бородка с серебряной прядкой посередине. Тёмные глаза смотрели спокойно и внимательно. Поклонясь, стал у двери. Владимир по-гречески пригласил:
– Проходи, отче Феофаний, садись со мной.
– Указал глазами место напротив.
– Принимаешь ли ты скоромное?
Грек улыбнулся и ответил по-русски:
– Богомазам, государь, как и попам, сиё дозволено, ибо среди мирских людей вращаемся. Но я поужинал, слава Богу.
– Тогда испей со мной - тут квас, тут - меды,
Грек улыбнулся, налил себе в кружку мёд.
– Видал я твою работу, отче Феофаний. Изрядно.
– То - лишь проба, государь, одна из многих.
– Феофан перешёл на греческий, догадавшись, что князю доставляет удовольствие поговорить на его языке.
– Жалко, но работу придётся тебе отложить. Москва садится в осаду. Государь уходит нынче в ночь, я - завтра. Тебе негоже оставаться здесь. Вот соберём войско, выбьем Тохтамыша в степь, тогда и распишешь терем. Пока в Новгород, что ли, возвращайся, а хочешь - ступай со мной в Волок-Ламский.
– Долго ли Москве быть в осаде, государь?
– Кто знает? Да и в недобрый час попадёшь под стрелу или под камень катапульты. Уходи завтра же, отче.
– Я пойду в Троицу, к Сергию. Давно уж собирался. Говорят, татары обителей не трогают?
– Не трогали. До Куликовской сечи.
Грек помолчал и заговорил:
– Поиздержался я, Владимир Андреевич. Деньги есть у меня в Новгороде, у Святой Софии на сохранении. Да время такое - не скоро до них доберёшься.
– Вот забота! Я позвал тебя, я и содержать обязан.
Владимир вышел, скоро вернулся, неся окованный ларец, отпёр ключом и высыпал на стол пригоршню серебра.
– Здесь талеры, денги, наши полушки.
– Он показал новые блестящие монеты с изображением петуха и встающего солнца.
– Двух рублей хватит?
– Премного благодарен, столько не заслужил.
– Заслужишь, как Орду вышибем.
– Ещё просьбу имею, государь: отпусти со мной отрока Андрея, коего приставил пособником. Великий дар вложил в него Господь - всех нас он превзойдёт искусством живописи.
– Ишь ты!
– Владимир от удивления перешёл на русский.
– Так бери его, рази я запрещаю?
– Не хочет уходить, брат у него - здесь и сёстры.
– А ты скажи: князь велит ему следовать за тобой неотступно, хотя бы в Царьград али Ерусалим. Да со всем прилежанием учиться твому искусству, не помышляя о прочем.
– Спаси тя Бог, Владимир Андреич, - сказал Феофан, вставая и кланяясь.
– Прощай, отче. Кончим войну - жду тебя снова. Да помни: где бы ни стоял князь Храбрый, ты у него найдёшь защиту.
Грек удалился. Доведётся ли снова увидеться со знаменитым живописцем, порасспросить его об увиденном в долгих странствиях, о вечном и бессмертном, чему служит этот грек? Снова опасны - русские дороги, даже охранная грамота патриарха Константинополя не спасёт от стрелы ордынского разъезда. Но как принуждать художника идти с войском, а не в одиночку, странствующим чернецом? Такие люди - вольны в своём выборе, принуждать их к чему-либо даже ради их же блага - не есть ли богохульство? Великих людей ведёт судьба и, только следуя ей, они остаются великими.