Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
4. Грація манеровъ. Но это качество, безъ котораго нтъ ни платья хорошо сшитаго, ни платья хорошо надтаго, эта грація манеровъ, которая разливаетъ такую обворожительную атмосферу вокругъ женщины, дйствуетъ, какъ обманъ, только на первую минуту, если не соединена съ другою, съ душевною граціею. И потому, чтобы нарядъ женщины былъ прекрасенъ больше одной первой минуты, должна она имть еще
5. Внутреннюю грацію, грацію ума и душевныхъ движеній, которая предполагаетъ внутреннюю жизнь стройную, гармоническую, прекрасную, т. е.,
6. Поэзію сердца.
Но для того, чтобы чувствовать красоту и постигать ее во всей глубин и во всхъ утонченностяхъ, кром поэзіи
7. Познаніе человческаго сердца, которое (замтимъ между прочимъ) есть основаніе всей житейской мудрости и котораго нельзя имть безъ
8. Познанія самихъ себя, которое есть, ни больше ни меньше, какъ основаніе всякой мудрости и всякой добродтели.
Но всего этого еще мало для того, чтобы хорошо одваться. — Чтобы красивый нарядъ женщины былъ вмст и прекраснымъ выраженіемъ ея внутренней красоты, мало имть красоту, понимать красоту и любить красоту; кром красоты она должна имть еще
9. Постоянную возвышенность ума и характера. Ибо безъ того нтъ силы человческой, которая бы могла отвлечь женщину отъ суетности; а гд суетность, тамъ желаніе нравиться сильне необходимости внутренней гармоніи; тамъ желанье нравиться на счетъ истины; тамъ можетъ быть блескъ, можетъ быть даже минутное очарованіе, но не можетъ быть прелести глубокой, поэтической жизни, гармонически выражающейся въ прекрасной наружности. Безъ особенной, врожденной и тщательно воспитанной возвышенности ума и характера, всякая женщина будетъ больше или меньше тщеславною, и предпочтетъ одобреніе многихъ немногимъ, и количество поклонниковъ будетъ ей дороже ихъ качества. Она захочетъ блестть предъ всякимъ, кружить головы слабыя, и однется прекрасно для людей обыкновенныхъ, но безсмысленно для мыслящаго. Толпа будетъ отъ нея безъ ума, т. е., въ натуральномъ своемъ положеніи; человкъ мыслящій пройдетъ мимо ея равнодушно: человкъ съ душей не замтитъ ее.
Такимъ образомъ одежда иметъ свою физіономію, предполагаетъ своихъ Лафатеровъ и, такъ же какъ лицо, можетъ служить зеркаломъ души. Но для того, чтобы одежда служила зеркаломъ души, не мшаетъ женщин имть, между прочимъ, еще одно качество —
10.Душу.
Вы видите изо всего сказаннаго, что одваться со вкусомъ, со смысломъ, изящно, поэтически, гармонически, и пр. и пр., однимъ словомъ: одваться хорошо, — не можетъ быть общею принадлежностью женщинъ нигд, ни въ какомъ государств. Потому я надюсь, что Московскія красавицы не примутъ себ въ особенную обиду, когда я скажу имъ, что Бронскій, герой моей повсти, въ цлый вечеръ не могъ найти на Тверскомъ бульвар ни одной дамы хорошо одтой, хотя дамъ было много, потому что это былъ день гулянья.
Впрочемъ я думаю, что безъ оскорбленія Московской чести можно признаться, что дамы здсь одваются особенно дурно. Это живо чувствовалъ Бронскій, который недавно возвратился изъ чужихъ краевъ, съ еще свжими воспоминаньями и съ несчастною охотою сравнивать.
Онъ находилъ больше изысканности, чмъ вкуса, больше небрежности, чмъ простоты, и вообще въ нарядахъ больше противорчій, чмъ украшеній. Подъ модною шляпкой неразглаженное платье. Тамъ платье стройное, но поясъ на одинъ бокъ и нескладный башмакъ. Тамъ въ одной одежд смшенье десятилтнихъ уборовъ, и едва раждающаяся мода на развалинахъ давно забытаго наряда. Тамъ нтъ анахронизмовъ, но за то нтъ и простоты. Тамъ простота, но нтъ опрятности: либо букли не на мст, либо смяты, либо перчатки нечистыя, либо башмаки изношенные, а иногда даже стоптанные на одну сторону! — Тамъ шелкъ, и блонда, и брилліанты, и перья, и блескъ и мода, и все вмст нестройно и безвкусно. Тамъ и вкусъ и простота, но корсетъ такъ стянутъ,
здсь показываются красивыя ножки.
Иногда, рдко, находилъ Бронскій весь нарядъ прекраснымъ, — но только при другомъ лиц; иногда онъ былъ и къ лицу, но такъ строго по мод, такъ рабски новъ, что на въ немъ казалась тою куклою, которую всякій день посылаютъ съ модами изъ Парижа въ Лондонъ. И это рабство, эта кукольность, давали личику хорошенькому, часто не глупому, оттнокъ какой-то машинальности, ни сколько не плнительной для глазъ, и еще меньше привлекательной для воображенія.
Вообще, чмъ больше Бронскій разсматривалъ наряды гуляющихъ, тмъ меньше находилъ ихъ по сердцу, и уже въ досад готовъ онъ былъ оставить бульваръ, когда вдругь передъ его глазами мелькнули дв ножки, которыя сильно взволновали его любопытство; — ножки невыразимо стройныя и обутыя со всею красивостью самаго утонченнаго вкуса. Онъ поднялъ глаза выше, дама между тмъ прошла мимо, опираясь на руку кавалера, такъ что Бронскій уже не могъ разсмотрть лица ея, но за то видлъ ея талію, ея стройную талію, аристократически граціозную и тонко обхваченную широкимъ, голубымъ и свободнымъ поясомъ. Невольное чувство заставило Бронскаго идти за нею.
Нтъ ничего легче, какъ описать ея нарядъ: блое платье безъ прихотливыхъ затй, соломенная шляпка безъ перьевъ, безъ цвтовъ, безъ бантовъ, безо всякихъ украшеній; турецкая шаль, накинутая небрежно, — и вотъ все, чт`o можно разсказать объ ея наряд. Но какъ выразить эту гармонію и стройность, эту благородную простоту, эту музыкальную красивость, которыми, казалось, проникнуто все существо ея, такъ, что ея одежда, ея гибкій станъ, ея стройныя движенія и грація ея поступи, все казалось однимъ изящнымъ созданіемъ, одною прекрасною мыслію, однимъ счастливымъ сномъ.
Въ покро ея платья и въ живописности ея прически, вс требованія моды были какою-то удачею, или правильне, какимъ-то волшебствомъ соглашены съ требованіями самаго разборчиваго, самаго художественнаго вкуса. Не было ничего въ ея наряд, гд бы можно было замтить границу между модою и вкусомъ, между искусствомъ и природою, и смотря на нее, свтскій наблюдатель, конечно, задумался бы о томъ: лицо ли красавицы такъ счастливо пришлось къ сегоднишней мод, или нарядъ былъ съ умньемъ и вкусомъ принаровленъ къ прекрасному ея лицу.
Лицо ея, когда Бронскій разсмотрлъ его, возбудило въ немъ такое чувство, въ которомъ соединялись два обыкновенно различныя движенья души: удовольствіе и грусть; — удовольствіе эстетическое, которое внушаетъ намъ все свтлое въ природ, все правильное въ искусствахъ; грусть музыкальная и еще неназванная, которую возбуждаетъ въ насъ тоже явленіе искусствъ или природы, только тогда, когда посреди прекрасныхъ формъ его мы открываемъ такое чувство, которое можемъ понять только одинокимъ движеніемъ сердца, но не въ силахъ ни передать его, ни даже назвать другому; ибо для рдкаго, для избраннаго, часто нтъ у людей ни общаго понятія, ни готоваго имени.