Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Окончивъ молитву и утоливъ голодъ древесными плодами, они пошли осматривать островъ.
Нигд не замтно было слдовъ человка. Все было дико, но все прекрасно; садъ, устроенный безъ трудовъ и работы; все ярко и стройно, все наполнено красоты и благоуханія. Особенно вниманіе ихъ остановилось на теченіи одного красиваго потока, который бжалъ съ вершины небольшой горы и, живописно извиваясь по ней, безпрестанно падалъ съ камня на камень громкими порогами. Въ одномъ мст, гд паденіе его было значительне другихъ, сгибаясь въ широкую дугу, подъ которой, какъ подъ прозрачнымъ покрываломъ, зеленлись кусты и растенія, они замтили, что подъ этимъ радужнымъ сводомъ образовалась круглая пещера, у входа заросшая гибкими розгами винограда. Природа, казалось имъ, нарочно создала, въ этой жаркой стран, это отрадное убжище, и занавсила
На другой день, когда солнце выкатилось на небо, маленькая лодочка уже плыла вдаль отъ острова, по той же темной тропинк.
Легко было путникамъ, вчера замтивши дорогу, отыскать ее опять. Скоро выбрались они въ открытое море и, держась все прямо, достигли одного изъ острововъ Архипелага. Тамъ сли они на корабль и благополучно прибыли въ свой монастырь, во все продолженіе пути храня крпкую тайну о своемъ странномъ открытіи. Но въ монастыр они обо всемъ разсказали настоятелю, который, чувствуя, при бдственномъ состояніи Востока, всю важность независимаго убжища, также втайн сообщилъ объ немъ патріарху. Такимъ образомъ, извстіе о новомъ остров сберегалось между избраннымъ духовенствомъ Востока, и только не многимъ, мужамъ испытанной жизни и характера, передавалось оно вмст съ другими важными преданіями, которыя всегда хранились и теперь еще хранятся въ цлости, у извстной части Восточнаго монашества.
Между тмъ, многіе пустынники удалились на тайный островъ, навсегда скрываясь тамъ отъ свта и людей. Вскор, подл таинственнаго грота, въ тни кипарисовой рощи, основанъ Греческій монастырь и возвысилась церковь во имя Св. Георгія, отъ чего и весь островъ получилъ то же названіе между знавшими о его существованіи.
Въ теченіе времени, переселялись туда многіе изъ ученйшихъ людей Греціи и Палестины, такъ что, наконецъ, монастырь Св. Георгія, хотя извстный не многимъ, сдлался, однако же, однимъ изъ первыхъ на Восток и по духовной замчательности людей, его составляющихъ, и по богатству своей библіотеки, и по своему счастливому мстоположенію, и боле всего — по тому особенному духу глубины, который долженъ былъ возникнуть въ отдленномъ и сомкнутомъ кругу людей необыкновенныхъ.
Впрочемъ, не одни монахи населяли таинственную скалу; многія и свтскія семейства, преслдуемыя неврными, уходили туда, желая лучше сокрыться въ вчномъ уединеніи, чмъ промнять на Латинскую чужбину свою Православную родину.
Часто, на Греческихъ островахъ или въ Константинопол, когда отъ паши или отъ султана угрожала опасность какому-нибудь важному фанаріоту, за его подозрительную приверженность къ христіанамъ, или богатому купцу, за его завидныя сокровища, — то прежде, чмъ бда настигнетъ несчастнаго, у порога его жилища являлся какой-нибудь неизвстный прохожій, въ разорванномъ рубищ, и просилъ его гостепріимства. И получивъ его, за чашей меду, онъ разсказывалъ хозяину про свои далекія странствія, про Святую землю, угнетенную варварами; про Аонскую гору, свтильникъ христіанскаго просвщенія на Восток; про нкоторыхъ Святыхъ мужей, скрывавшихся въ пустыняхъ Азіи и Африки, — а между тмъ, тайно передавалъ ему извстіе объ опасности и приготовленныхъ средствахъ къ спасенію. Но нкоторымъ, особенно испытаннымъ, открывалось также о существованіи неизвстнаго острова.
По этой причин, островъ раздленъ былъ на дв части: въ одной стоялъ монастырь, и жили монахи; въ другой —
На этой послдней части острова образъ жизни былъ совсмъ необыкновенный. Земля была общая, труды совмстные, деньги безъ обращенія, роскошь неизвстна; а между тмъ, вся образованность древней и новой Греціи хранилась между жителями во всей глубин своей особенности, неизвстной Западу и забытой на Восток. Въ ихъ занятіяхъ работа тлесная смнялась умственною дятельностію. Въ собраніяхъ правдивость, доброжелательство и стремленіе къ возвышеннымъ наслажденіямъ духа. Въ семейномъ кругу глубокій миръ и чистота. Въ воспитаніи дтей развитіе душевныхъ силъ безъ насильственныхъ напряженій, — ненависть къ притворству и презрніе къ нелюбовному чувству соперничества. Высоко цнили они всякое достоинство, всякую способность; но для дтей своихъ скоре бы предпочли ихъ совершенное отсутствіе, чмъ, при нкоторомъ достоинств, еще больше лукавое его выказываніе. И они росли весело, юноши крпкіе духомъ и тломъ, двы стыдливыя, глубоколюбящія и во всей прелести неизнженнаго здоровья и Греческой красоты.
Не рдко, однако же, получали островитяне извстія объ остальномъ мір, и часто туда, гд нужна была помощь, тайно посылали деньги изъ своихъ сокровищъ, имъ не нужныхъ и только хранимыхъ для добрыхъ длъ и нкоторыхъ далекихъ предположеній. Не тревожила ихъ наружная мишура Европейской образованности, ни газетныя знаменитости, ни чужедворныя сплетни; но моремъ отдленные отъ міра, любовью къ человчеству съ нимъ соединенные, всегда съ любопытствомъ сердечнаго участія слдили они за судьбами просвщенія и народовъ, и съ трепетомъ ожидали, не воскреснетъ ли Греція, и не блеснетъ ли гд-нибудь лучь надежды къ избавленію Христіанства.
Такъ было на неизвстномъ остров, посреди невжественныхъ земель, угнетенныхъ варварами. Между тмъ, въ просвщенной стран человчества, въ образованной Европ, все, казалось, идетъ своимъ установленнымъ, твердымъ порядкомъ. Люди живутъ какъ обыкновенно, одинъ не заботясь о другомъ; каждый думаетъ, считаетъ, страдаетъ и утшается за себя. Т не многіе, на которыхъ лежитъ бремя общей заботы, также слдуютъ обыкновеннымъ правиламъ: въ прошедшемъ ищутъ уроковъ для будущаго, судятъ о завтра по вчера; смотря на заходящее солнце, разсчитываютъ о грядущемъ утр. И въ самомъ дл, разсчеты ихъ врны: по извстнымъ законамъ, извстныя силы играютъ и равновсятся, какъ играетъ въ парусахъ постоянный и попутный втеръ.
Но вдругъ на Запад переломился порядокъ: взволновался народъ, разыгралися страсти, рухнулъ престолъ, полилась кровь, падаетъ Церковь, законы ломаются, все устройство вещей ниспровергнуто, новое устройство возникаетъ и снова рушится, уставы смняются другими, все зыблется, все падаетъ, все подымается и снова падаетъ; топоръ работаетъ день и ночь, кровь льется рками, народъ пляшетъ, страсти не знаютъ границъ, клики восторга мшаются съ крикомъ отчаянія, съ громомъ пушекъ и барабановъ, съ отзывомъ славы и побдъ, воплями кровожаднаго зврства, съ глубокими воздыханіями глубокой любви къ человчеству, съ хохотомъ распутства и самозабвенія.
Вся Европа дрожитъ отъ волнующагося народа; вс царства соединились противъ него войною и не могутъ одолть его напряженныхъ силъ. Что-то будетъ съ просвщеннымъ человчествомъ?
На уединенномъ остров слухъ о переворотахъ Европейскихъ особенно занималъ одного изъ потомковъ древнихъ Греческихъ императоровъ, фанаріота Палеолога, прежде служившаго драгоманомъ при Порт и отъ того боле другихъ опытнаго въ длахъ Запада. Но эти извстія ни сколько не измняли его мирныхъ занятій и стройной, дятельной жизни, раздленной между ихъ дружескимъ обществомъ и его небольшою семьею, которую составляли: его молодая жена, маленькій сынъ и маленькая двочка, у нихъ воспитывавшаяся.
Олимпіада Палеологъ была одною изъ тхъ женъ, любимыхъ Небомъ, которыя видимо приводятъ благословеніе Божіе на душу ими любимаго. Чистая правильная красота была только свтлою тнью свтлаго, внутренняго существа ея. Со всею теплотою полнаго, не засыпающаго сердца, раздляла она съ мужемъ опредленныя заботы дня, и произвольныя мысли отдыха, и далекія надежды будущаго, и едва замтныя сердечныя думы, — и все въ его жизни, въ сердц и въ мысляхъ, получало новый, заманчивый видъ отъ ея гармоническаго прикосновенія. Неистощимая глубина ихъ душевнаго согласія могла только сравниться съ глубокою синевою теплаго неба надъ ихъ тихимъ островомъ.