Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.

Киреевский Иван Васильевич

Но въ это время въ Греческомъ народ особенно замтно было еще новое, необыкновенное напряженіе, ожиданіе чего-то неопредленнаго, небывалое нетерпніе противъ своихъ повелителей, между собою странное, неусловленное согласіе, мгновенная догадливость безъ объясненія. Часто на площади или на улиц, собравшись въ толпу передъ окнами своихъ господъ, они пли какія-то новыя псни про запрещенную любовь къ отечеству, про сладость мщенія, про торжество креста, про счастіе независимости, и все это вмст съ прямыми, восторженными проклятіями неврныхъ. А неврные властители ихъ равнодушно слушали музыкальные звуки, не понимая словъ, и безпечно курили табакъ, любуясь согласнымъ пньемъ своихъ рабовъ.

Тогда Александръ началъ догадываться, о какомъ великомъ дл говорилъ старецъ на остров.

Но странное устройство человческаго сердца! На остров Александръ страдалъ желаніемъ отъзда; ухавъ, онъ мучился мыслію объ остров. Какъ будто далекое ближе къ душ, чмъ близкое; какъ будто мысль сильне привлекается отсутствующимъ, чмъ окружающимъ настоящимъ.

Но чувства его къ Елен

были еще непонятне. Вмст съ нею провелъ онъ всю жизнь отъ самаго дтства, и съ перваго дтства до послдняго часа разлуки онъ любилъ ее одинакою тихою любовью, тмъ свтлымъ стремленьемъ сердца, которымъ любятъ сестру, друга, прекрасное созданіе Творца. Но въ минуту прощанья, мысль: „можетъ быть навсегда!” вдругъ раскрыла передъ нимъ незамченныя прежде сокровища ея существа. Какъ будто повязка снялась съ его зрнія. Тутъ въ первый разъ испыталъ онъ новое чувство: въ первый разъ понялъ, что въ любви прекраснаго созданія есть счастіе невыразимое; что есть другая краска для жизни; что въ согласіи душъ есть существенность теплая, полная для души; что, можетъ быть, вся жизнь на земл не стоитъ одной минуты этого согласія; что для одной души, для одного любящаго созданія, между всми милліонами другихъ существъ, есть только одна другая душа, одно другое созданіе, ему вполн отвчающее; что эта единственная — теперь передъ нимъ, теперь подаетъ ему руку и, можетъ быть, въ послдній разъ, и онъ самъ легкомысленною прихотью разрываетъ это прекрасное, теперь близкое, неуловимое посл, это таинственное счастье, Самимъ Богомъ для нихъ приготовленное.... Вс эти думы, не раздляясь на мысли, но вмст, какъ одно чувство, легли ему на сердце тяжело и сладко, и онъ прощался съ Еленой, самъ не понимая для чего. Еще одно мгновенье, онъ готовъ былъ остаться. Но новость чувства смутила его. Безъ мысли продолжалъ онъ начатое. Шелъ къ лодк, какъ будто къ мсту казни; голова его кружилась, память замерла, сердце упало, но не меньше того онъ ухалъ.

Есть глубокая, еще неизслдованная тайна въ нкоторыхъ минутахъ человческой жизни. Отъ чего, напримръ, минута перваго свиданья кладетъ иногда рзкое, неизгладимое клеймо на вс будущія отношенія двухъ людей? Отъ чего въ минуту смерти человкъ видитъ въ протекшей жизни своей то, чего никогда не видалъ въ ней прежде? Отъ чего иногда въ минуту душевной пустоты и разсянности, вдругъ, ни откуда, является человку желанная мысль, которую прежде онъ долго и напрасно искалъ въ постоянныхъ трудахъ размышленія? Отъ чего въ минуту сильнаго горя, вдругъ иногда мысль отрывается отъ своего предмета, разбгаясь, увлекаясь самыми мелочными явленіями, забавляясь игрою свта на зелени, шумомъ втра, переливами тней, узорами мороза на стеклахъ, стукомъ колесъ по мостовой, жужжаньемъ мухи?

Но минута прощанья особенно богата сердечными откровеньями. Часто не подозрваетъ человкъ, какія блага хранятся вокругъ него, и съ удивленіемъ узнаетъ объ нихъ только въ тотъ часъ, когда долженъ сказать имъ: прости! Сколькихъ чувствъ, сколькихъ понятій, сколькихъ радостей лишился бы онъ, еслибъ не зналъ утратъ, или не боялся ихъ! Можетъ быть, для того въ здшнемъ мір все такъ перемнчиво, такъ не твердо, такъ неуловимо-минутно, что сердце человческое не уметъ цнить врнаго, наслаждаться неизмннымъ и вчнымъ, какъ только больной чувствуетъ цну здоровья, и, только выздоравливая, наслаждается этимъ чувствомъ, и забываетъ здоровый. Опять законъ предустановленнаго разногласія души съ жизнію…

Объхавъ всю Грецію (такъ называлъ Александръ Европейскую Турцію, по старой памяти), осмотрвъ все замчательное на земл и на островахъ, онъ особенно старался вникнуть въ жизнь посщаемыхъ имъ людей, принять участіе въ ихъ занятіяхъ, оцнить причины ихъ дятельности, смыслъ и характеръ трудовъ, цли ихъ стремленій, и больше всего: понять то основное чувство, которое каждый носитъ въ глубин души, какъ общее слдствіе его борьбы съ жизнію, какъ итогъ бытія. Но здсь вс ожиданія его были обмануты. Вмсто сочувствія съ жизнію людей, въ сердц своемъ нашелъ онъ къ нимъ только чувство сожалнія. Поступки ихъ казались ему безпричинными, мысли недодуманными, намренія смшанными, чувства неврными, жизнь изорванною, взаимныя отношенія то жалко безразсудными, то страшно предательскими.

Но не вс же люди въ этомъ искаженномъ положеніи (думалъ онъ), и съ этою мыслію отправился въ Константинополь, чтобы тамъ ссть на корабль и плыть на Западъ. Но въ Константинопол прежде всего пошелъ онъ къ патріарху получить отъ него благословеніе.

Къ удивленію Александра, патріархъ уже былъ предувдомленъ объ немъ. Впрочемъ, Александръ не меньше удивленъ былъ и его необыкновенною простотою обращенія, посреди всеобщей напыщенности Грековъ. Онъ принялъ его въ особой комнат, съ большимъ участіемъ разспрашивалъ объ остров, говорилъ о Греціи, о Европ, далъ нсколько полезныхъ совтовъ, и между прочимъ сказалъ: „По несчастію, твоя правда, сынъ мой! Человкъ искаженъ въ нашемъ бдномъ отечеств; но въ просвщенныхъ земляхъ онъ не лучше. Такихъ людей, такой жизни, какъ у васъ на остров, не найти нигд! Впрочемъ, посмотри самъ; опытъ убдительне. Да! и въ другомъ замчаніи ты не ошибся: только, кажется, въ народ нашемъ готовится что-то новое, есть какое-то броженіе, которое предвщаетъ перемну... Но я не знаю, радоваться ли этому, или бояться? Если что будетъ, то будетъ не безъ крови; а кто знаетъ, на пользу ли? Прежде всхъ наружныхъ перемнъ, я желалъ бы видть перемну

внутреннюю, которая возможна при всхъ обстоятельствахъ и, можетъ быть, даже и легче при тяжелыхъ. Но, авось, Богъ не оставитъ Своего народа, который и безъ того много, много страдалъ! Видишь ли: вся бда отъ того, что просвщеніе теперешнее выросло подъ вліяніемъ ереси. Отъ того заронилась въ него ложь, а ложь привела къ неврію. Что-жь вышло? Истина и умъ стали врагами. Чего тутъ ждать? Но самъ увидишь! Ахъ! не то бы было, если бы нашу православную Грецію не задавили неврные! Все воля Божія: Онъ знаетъ лучше, куда и какъ вести человка и человчество! Наше дло только молиться, чтобы Онъ смягчилъ праведный гнвъ Свой и помиловалъ Свой бдный народъ. Впрочемъ, мы страдаемъ, мы убиты; но святое дло, но святая Церковь — она жива и будетъ жить. Не одни мы православные: подл насъ есть братья наши, которые составляютъ великое государство, богатое надеждами. Прежде и они задавлены были неврными; но теперь проснулись, отдохнули, и для человчества готовится у нихъ новая судьба. Правда, и къ нимъ уже нашли дорогу ослпленіе, ереси и заблужденія неврія, и у нихъ уже святая правда и умное просвщеніе начинаютъ приходить въ разногласіе; но Провидніе не обманетъ: придетъ время, Оно пошлетъ имъ людей, которые поймутъ истину, и тогда все перемнится. Тогда, можетъ быть, и намъ можно будетъ надяться воскреснуть для жизни.... Если же у насъ случится что-нибудь прежде.... тогда я прошу Бога объ одномъ: чтобъ далъ мн умереть, исполняя долгъ мой, и умереть съ надеждою, не видавъ обмана и новой гибели моего народа!”

„Впрочемъ, это еще не скоро. Покуда прощай! Да благословитъ тебя Богъ. Мы не забудемъ тебя въ молитвахъ нашихъ, а ты вспомни иногда обо мн. Вотъ теб паспортъ: онъ будетъ теб нуженъ; я нарочно приготовилъ его для тебя прежде. Вотъ еще письма отъ многихъ здшнихъ фанаріотовъ и банкировъ ко многимъ важнымъ лицамъ въ Европ. Они теб пригодятся. Чмъ скоре ты узнаешь, что теб любопытно знать, тмъ скоре излчишься отъ любопытства. Оставайся здсь какъ можно меньше; долго жить здсь теб не безопасно: лучше сядь-ка на первый корабль — и съ Богомъ! Когда же воротишься на родину, — а ты врно воротишься, — можетъ быть, меня уже не будетъ на свт; ты не забудь, однако, что былъ старикъ, который предсказывалъ теб разувреніе въ мысляхъ и возвращеніе назадъ, и который отпустилъ тебя съ благословеніями и съ любовью.”

Но ссть на корабль въ эту минуту было не совсмъ легко. Случилось такъ, что кораблей въ Константинопол стояло не много, а попутчиковъ явилось вдругъ такое множество, что некуда было помстить ихъ. Это необыкновенное стремленіе въ Европу произведено было перемною политическихъ обстоятельствъ на Запад. Съ трудомъ и за дорогую цну могъ Александръ отыскать себ мсто на одномъ купеческомъ корабл, который хотя шелъ въ Италію, однако на пути своемъ долженъ былъ сдлать еще многія уклоненія.

На корабл было много народу всякихъ націй и сословій. Были Турки, Греки, Итальянцы, Нмцы, Французы и Поляки. Были также и женщины — между прочимъ, дв дамы, принадлежавшія къ одному изъ Европейскихъ посольствъ въ Константинопол. Он возвращались въ свое отечество, соскучивъ жизнію на Восток: одна была баронесса Вес...., другая ея племянница, графиня Эльм.... Одна молодая, прекрасная; об знатнаго рода и сильныхъ связей. Он скоро замтили Александра. Его молодость, его прекрасная наружность, живой умъ, непринужденный разговоръ, явная неопытность жизни и чистота воображенія понравились имъ. Но его рдкія познанія, пріобртенныя посредствомъ уединенія, книгъ и страсти, заставляли предполагать въ немъ необыкновенное, тщательное воспитаніе и, слдовательно, обнаруживали еще и знатность происхожденія, и богатство, и вс т преимущества, которыя образованный міръ привыкъ почитать высшими достоинствами, называя ихъ пустою случайностью.

Об дамы показывали ему живое участіе, и скоро онъ сдлался почти неразлучнымъ ихъ собесдникомъ на корабл. Он разсказывали ему о чудесахъ своего отечества, о жизни образованныхъ народовъ, о удовольствіяхъ избраннаго общества, о блеск баловъ, о волшебств театра, о свобод и достоинств, о законахъ чести, о правилахъ поединка, о преимуществахъ красоты и пола женщинъ, о слабостяхъ нкоторыхъ, о замчательныхъ происшествіяхъ, о нкоторыхъ смшныхъ и странныхъ приключеніяхъ, о Риме, о вр, о своей значительности при Двор, о своемъ знаменитомъ родств, богатыхъ владніяхъ и загородномъ замк, и великомъ Наполеон, о кофе съ сахаромъ и молокомъ — однимъ словомъ, обо всемъ, что, по ихъ мннію, должно было ему казаться новымъ и любопытнымъ, или могло дать ему высокое мнніе объ нихъ. Онъ слушалъ, спрашивалъ, длалъ свои замчанія, — и время проходило непримтно.

Путешествіе ихъ продолжалось довольно долго: корабль, для нкоторыхъ торговыхъ оборотовъ, долженъ былъ приставать къ островамъ, гд оставался по нскольку дней; а къ тому же и противный втеръ длалъ плаваніе весьма медленнымъ.

Графиня обладала такого рода красотою, которую обыкновенно называютъ величественною, но которую скоре можно назвать чувственною красотою. Высокій ростъ, полнота и стройность, голубые глаза, полузакрытые черными рсницами, маленькое лицо, выраженіе котораго безпрестанно измнялось, маленькій ротикъ, носъ, немножко поднятый къ верху съ видомъ беззаботности и легкомыслія, въ движеніяхъ гордое выраженіе достоинства, вмст съ какою-то роскошною мягкостью, голосъ чистый и бархатный, во всемъ существ сліяніе нжности и силы, величія и слабости. Однимъ словомъ, графиня принадлежала къ числу тхъ женщинъ, которыхъ можно и любить и ненавидть, которыхъ одно присутствіе дйствуетъ электрически даже на равнодушныхъ, о которыхъ воспоминаніе хранится въ отдльномъ ряду воображенія, и которыхъ ласки, какъ говорилъ N..., могутъ задушить живаго и одушевить мертваго.