Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Прощай, до свиданія.
Весь твой Киревскій.
В. А. ЖУКОВСКОМУ [30] .
(Почт. штемп.: 6 окт. 1831).
Милостивый Государь, Василій Андреевичъ,
Издавать журналъ такая великая эпоха въ моей жизни, что ршиться на нее безъ Вашего одобренія было бы мн физически и нравственно невозможно. Ни рука не подымется на перо, ни голова не освтится порядочною мыслію, когда имъ не будетъ доставать Вашего благословенія. Дайте жъ мн его, если считаете меня способнымъ на это важное дло; если жъ Вы думаете, что я еще не готовъ къ нему, или что вообще, почему бы то ни было, я лучше сдлаю, отказавшись отъ изданія журнала, то все-таки дайте мн Ваше благословеніе, прибавивъ только журналу not to be! — Если жъ мой планъ состоится, т. е. если Вы скажете мн: издавай! (потому, что отъ этого слова теперь зависитъ все), тогда я надюсь, что будущій годъ моей жизни будетъ небезполезенъ для нашей литературы, даже и потому, что мой журналъ заставитъ больше писать Баратынскаго и Языкова, которые общали мн дятельное участіе. Кром того, журнальныя занятія были бы полезны и для меня самого. Они принудили бы и пріучили бы меня къ опредленной дятельности; окружили бы меня mit der Welt des europ"aischen wissenschaftlichen Lebens, и этому далекому міру дали бы надо мной силу и вліяніе близкой существенности. Это нкоторымъ образомъ могло бы мн замнить путешествіе. Выписывая вс лучшіе неполитическіе журналы на трехъ языкахъ, вникая въ самыя замчательныя сочиненія первыхъ писателей теперешняго времени, я изъ своего кабинета сдлалъ бы себ аудиторію Европейскаго университета, и мой журналъ, какъ записки прилежнаго студента, былъ бы полезенъ тмъ, кто сами не имютъ времени или средствъ брать уроки изъ первыхъ рукъ. Русская литература вошла бы въ него только какъ дополненіе къ Европейской, и съ какимъ наслажденіемъ могъ бы я говорить объ Васъ, о Пушкин, о Баратынскомъ, объ Вяземскомъ, объ Крылов, о Карамзин, — на страницахъ, не запачканныхъ именемъ Булгарина; передъ публикой, которая
30
Съ подлинника. Было напечатано въ Рус. Арх. 1909 кн. 4.
Ршите-жъ участь Вашего И. Киревскаго.
А. И. КОШЕЛЕВУ [31]
(Вроятно, 1832 г.).
И мы съ Одоевскимъ также безпрестанно вспоминаемъ время, проведенное у васъ такъ дружески и такъ тепло, не смотря на непогоду вокругъ насъ. Это время должно отозваться намъ не въ одной памяти. Какъ несчастное предзнаменованіе три свчки на стол, такъ три друга за столомъ счастливое, особливо, когда они окружены милыми имъ людьми. Это не суевріе. Поцлуй за меня ручки у Дарьи Николаевны и поблагодари ее хорошенько за наше Ильинское житье. Чт`o ея нога, и когда вы въ Москву? Я очень радъ слышать, что ты продолжаешь свои занятія. Вотъ теб Шеллинговъ Идеализмъ, а Канта у меня теперь не имется. Постараюсь достать. Желалъ бы, чтобы ты пріхалъ сюда съ доконченнымъ сочиненіемъ, хотя не знаю, возможно ли работать такъ скоро надъ дломъ такимъ труднымъ. Dupin я искалъ во всхъ лавкахъ, и напрасно. Надобно выписывать изъ Риги или изъ Любека. Успемъ-ли? О Гельвеціи, я думаю, я самъ былъ бы такаго же мннія, какъ ты, если бы прочелъ его теперь. Но лтъ 10 назадъ онъ произвелъ на меня совсмъ другое дйствіе. Признаюсь теб, что тогда онъ казался мн не только отчетливымъ, яснымъ, простонародно-убдительнымъ, но даже нравственнымъ, несмотря на проповдованіе эгоизма. Эгоизмъ этотъ казался мн только неточнымъ словомъ, потому что подъ нимъ могли разумться и патріотизмъ, и любовь къ человчеству, и вс добродтели. Къ тому же мысль, что добродтель для насъ не только долгъ, но еще щастіе, казалась мн отмнно убдительною въ пользу Гельвеція. Къ тому же примръ его собственной жизни противорчитъ упрекамъ въ безнравственности. То, чт`o ты говоришь о 89 год, мн кажется не совсмъ справедливо. Двигатели мнній и толпы были тогда не только люди нравственные, но энтузіасты добродтели. Робеспьеръ былъ не меньше какъ фанатикъ добра. Конечно, это было не послдствіемъ тогдашней философіи, но можетъ быть вопреки ей; однако было. Можетъ быть, оно произошло только отъ сильнаго броженія умовъ и судебъ народныхъ, ибо и человкъ въ минуты критическія бываетъ выше обыкновеннаго. Россія, мы надемся, черезъ этотъ переломъ не пройдетъ; авось въ ней не будетъ кровопролитныхъ переворотовъ, но тмъ заботливе надобно пещись въ ней о нравственности системъ и поступковъ. Чмъ меньше фанатизма, тмъ строже и бдительне долженъ быть разумъ. И я заключу также, какъ ты: у насъ должна быть твердая и молодымъ душамъ свойственная нравственность, и стремленіе къ ней должно быть главною, единственною цлью всякой дятельности; въ ней патріотизмъ и любомудріе, въ ней основа религіи, — но надобно умть ее понимать. Потому пиши, я буду длать тоже, и потомъ посмотримъ. Твой И. Киревскій.
31
Съ подлинника. Было напечатано въ Рус. Арх. 1909 кн. 5.
17 Сентября, день Вры, Надежды, Любви и Софіи.
ЕМУ-ЖЕ [32] .
6 іюля (1833 или 1834 г.).
Вчера я писалъ къ теб, другъ Кошелевъ, потому что была оказія, и писалъ наспхъ; сегодня пишу безъ оказіи, только потому, что хочется потолковать съ тобой, и даже не знаю, застанетъ ли тебя письмо мое въ Ильинскомъ. Но все равно! Гд нибудь, когда нибудь ты его получишь; а если нтъ — не бда: я пишу такъ, не имя ничего сказать теб, хотя имю охоту говорить обо многомъ. Я сейчасъ изъ подъ д'yши, которую наконецъ добылъ; вечеръ славный: и свжо и тепло вмст; я сижу подъ окномъ; на окн чай, который я пью, какъ пьяница, понемногу, съ наслажденіемъ, съ сладострастіемъ; въ одной рук трубка, въ другой перо, — и я пишу, какъ пью чай, съ роздыхомъ, съ Турецкою нгою лни: хорошо и мягко жить на эту минуту! Какая-то музыка въ душ, безпричинная, Эолова музыка, не связанная ни съ какою мыслію. Зачмъ неспособенъ я врить! Я бы думалъ тогда, что это безпричинное чувство въ душ моей — чье нибудь вліяніе, что эта сердечная музыка не мое расположеніе духа, а отголосокъ, сочувствіе, физическое ощущеніе чужой мысли; но я этаго не думаю, потому что не врю такимъ чудесамъ; и еще по многимъ другимъ причинамъ. Странно: это чувство, покуда я говорилъ объ немъ, прошло. Видно я убилъ его словомъ, либо неловко зацпилъ какою нибудь несоотвтственною мыслію. Но все равно: давай пользоваться вечеромъ и чаемъ, и толковать, какъ бы мы были вмст. Вотъ теб отчетъ въ моихъ занятіяхъ съ тхъ поръ, какъ ты ухалъ. Не стану говорить объ нкоторыхъ хлопотахъ, объ безсмысленныхъ движеніяхъ ума, и тла, и языка, которыя дробили мое время и крошили мысли; объ нихъ говорить и вспоминать, значитъ продолжать ихъ силу. Но въ остальныя минуты, когда могъ быть самъ съ собою, я былъ въ одномъ изъ двухъ положеній: либо отдавалъ свою голову на произволъ судьбы (и это слишкомъ часто) и тогда строилъ себ на воздух разнаго рода Италіи; либо былъ господинъ своимъ мыслямъ, и тогда думалъ и писалъ объ воспитаніи женщинъ, — предметъ, который не знаю какъ ограничить, такъ онъ много захватываетъ другихъ предметовъ. Чтобы показать, что воспитаніе женщинъ не соотвтствуетъ потребностямъ времени и просвщенія, надобно показать характеръ времени и просвщенія, отдлить отъ существеннаго случайное, выказать мысль изъ подъ событій, привести къ одному итогу раздробленныя цифры, и это все изложить языкомъ общимъ, равно признаннымъ въ гостиныхъ и въ школахъ; изложить въ формахъ самыхъ простыхъ, чтобы женщина могла понять ихъ, и несмотря на эту ясность, изложить такъ, чтобы цензура не имла къ чему придраться, несмотря на подпись моего имени, — вотъ задача, которую исполнить такъ трудно, что эта одна трудность можетъ расшевелить къ работ, какъ къ пистолетной стрльб. Но этаго мало. Представивъ время, изобразивъ сердце человческое, какъ оно создано просвщеніемъ и нравственнымъ порядкомъ вещей, надобно показать еще, какое изо всего этого слдуетъ отношеніе между мужчиною и женщиною. Для этаго необходимо представить вообще исторію этихъ отношеній, отъ начала исторіи до нашихъ временъ, и показать, въ какой соотвтственности былъ всегда нравственный порядокъ вещей съ судьбою женщинъ; потомъ открыть общій законъ этой соотвтственности; потомъ, проведя его и умозрительно, и фактически черезъ вс моменты просвщенія, показать его примненіе къ настоящему; этотъ результатъ вывести столько же умозрительно, сколько жизненно; наконецъ для всхъ требованій, для всей системы найти, создать одно слово, имя, которое бы отдляло ее отъ всхъ другихъ системъ, чтобы въ ум читателей не смшивались отрывки изъ одной мысли съ отрывками изъ другой мысли несоотвтственной; чтобы вс слова мои не приписали ни безсмысленному требованію Сенсимонической эмансипаціи, ни плоскому повторенію понятій запоздалыхъ; и надобно все это сработать къ Сентябрю, и если удастся, буду молодецъ!
32
Съ подлинника. Было напечатано въ Рус. Арх. 1909 кн. 5.
7-е Іюля. Я долженъ былъ перервать мое письмо вчера потому, что у меня догорли свчи, и мой человкъ уже отправился спать. Я вчера простился съ Трубецкимъ, который детъ сегодня. Скарятину Влад. я до сихъ поръ не могъ доставить твоего письма потому, что онъ изволитъ забавляться на охот и до сихъ поръ не возвращался домой. Вотъ теб записку Чаадаева, на которую я отвчалъ: не знаю, и общалъ спросить у тебя. Прощай. Твой И. К.
А. А. ЕЛАГИНУ. [33]
33
Съ подлинника.
(Мартъ 1834 г.).
Милый другъ Папинька, я такъ полонъ чувствъ и мыслей, которыя бы хотлъ передать Вамъ, что не знаю съ чего начать письмо. — Я видлъ Наталью Петровну, — мы объяснились съ нею, Маминька согласна, и для нашего щастья недостаетъ теперь только Вашего благословенія. Ради Бога пришлите его скоре и такое сердечное, отеческое, дружеское, какаго я ожидаю отъ Васъ, и которое необходимо мн какъ одно изъ первыхъ условій щастья. — Щастье! это слово, отъ котораго я было отвыкъ, и которое вдругъ воскресло для меня съ полнымъ, глубокимъ смысломъ. Раздлите его со мною Вашимъ сочувствіемъ, — теперь дружба Ваша нужне для меня, чмъ когда нибудь. — Разсказать подробности всего я теперь не въ состояніи. При свиданіи можетъ быть я успю привести свою голову въ порядокъ. Можетъ быть на слдующей почт буду писать къ Вамъ. Теперь я похожъ на слпаго, который вдругъ увидлъ свтъ, и еще не уметъ отличать предметовъ отдльно, а только видитъ, что все вмст свтло и ясно. Вотъ почему и теперь могу длиться съ Вами только этимъ общимъ впечатлніемъ и для него даже не нахожу словъ. — Жду Вашего письма съ живымъ нетерпніемъ и безо всякаго безпокойства. Да, я увренъ и ни минуты не сомнвался, что мое щастье будетъ для Васъ щастливымъ чувствомъ, что Вы раздлите его вполн,
А. П. ЕЛАГИНОЙ [34] .
(1836).
Поблагодарите хорошенько нашего добраго Жуковскаго. Стало быть и здсь, между собакъ, картъ, лошадей и исправниковъ, можно жить независимо и спокойно подъ крыломъ этого генія-хранителя нашей семьи. Пожалуйста напишите объ немъ побольше, его словъ, его мнній, всего, куда брызнетъ его душа....
Мы послали вамъ стихи подъ именемъ Бенедиктова. Однако это была мистификація, въ которой прошу и васъ участвовать, сохраняя всевозможную тайну. Вотъ въ чемъ дло: наканун нашей присылки стиховъ мы смялись тому, какъ наша публика и Шевыревская партія восхищаются Бенедиктовымъ и прочими рифмоплетеньями, гд поэты безъ мыслей притворяются мыслящими потому только, что прочли нсколько Нмцевъ, не понимая, можетъ быть, половины, похоже на то, какъ покойный П., пробывъ нсколько лтъ подл Ермолова, выучилъ нсколько его словъ, принялъ у него книжный языкъ и важную фигуру и поразилъ весь почтамтъ своимъ умомъ и тонкою прозорливостью. Въ доказательство, какъ легко писать такіе стихи, мы втроемъ съ женой и братомъ начали піесу за ужиномъ и кончили, не выходя еще изъ за стола. Къ тому же до самаго послдняго стиха мы не знали, куда зайдемъ, ни о чемъ пишемъ. Къ тому же насъ еще затруднила Наташа, которая непремнно требовала вставить осину, какъ еще никогда не восптую. Теперь, милая маменька, такъ какъ вы обманулись, то слдовательно и всякій обманется. Нельзя ли вамъ исполнить наше желаніе и обмануть Шевырева, такъ чтобы онъ помстилъ ее въ первомъ номер, однако безъ имени, а только поставилъ бы В. Б..., это будетъ Варвара Боровкова, ваша бывшая прачка, отъ имени которой мы ему и еще пришлемъ стиховъ, если онъ до нихъ разохотится. Велите пожалуйста переписать незнакомой рукой и черезъ кого нибудь передать ему. Пожалуйста, постарайтесь объ этомъ. Если эпиграфъ покажется вамъ уже слишкомъ глупъ, то вмсто Гете подпишите Тикъ, подъ фирмою котораго всякая безсмыслица сойдетъ.
34
Руск. Арх. 1909 кн. 5.
В. А. ЕЛАГИНУ [35] .
(1842 г.).
Любезный братъ Вася. Это письмо получишь ты отъ князя Гагарина, который взялся доставить его, и съ которымъ ты долженъ познакомиться непремнно. Это одинъ изъ людей рдкихъ по внутреннимъ и вншнимъ качествамъ. О мнніяхъ его не говорю, ты самъ увидишь и оцнишь хорошее, а въ чемъ не сойдешься, то конечно извинишь ему ради чистоты намреній. — Я люблю его и уважаю и желалъ бы только чтобы нкоторыя особенности не мшали намъ вполн сочувствовать другъ другу. — Напиши мн объ немъ и пожалуйста не откладывай, какъ я, который до сихъ поръ не собрался къ теб писать, хотя многое нужно переговорить. Теперь спшу и потому оставляю до слдующаго письма по почт. — Одно только необходимымъ считаю сказать теперь не по почт, чтобы ты посовтовалъ Попову и другимъ русскимъ быть поосторожне въ ихъ разговорахъ. — Поповъ наговорилъ что то о движеніи умовъ въ Москв, о какомъ то новомъ стремленіи, о какомъ то дух и пр., все вещи, которыя здсь пугаютъ и могутъ быть вредны и ему и его пріятелямъ здшнимъ и тамошнимъ. Нмцы ужъ собирались объ этомъ толковать въ журналахъ, что вышло бы и вздорно, и смшно, и не безвредно. Урезонь его и поклонись ему отъ меня.
35
Нынче Маменькино рожденіе. Поздравляю тебя и обнимаю отъ всей души. До слдующаго раза, надюсь скоро.
Твой братъ И. Киревскій.
Пожалуйста не скупись извстіями о Шеллинг.
А. С. ХОМЯКОВУ [36] .
Долбино. 1844. 10-е Апрля.
Письмо твое, любезный другъ Хомяковъ, отправленное изъ Москвы 21-го Марта, я получилъ 5-го Апрля, вроятно отъ того, что оно шло черезъ Тулу. — Предложеніе твое доставило мн истинное, сердечное удовольствіе, потому что я ясно видлъ въ немъ твое дружеское чувство, которое, въ послднемъ итог, есть чуть ли не самая существенная сторона всякаго дла. Что же касается собственно до этого дла, то если въ немъ и есть другая сторона, дловая, то такъ завалена затрудненіями, что врядъ ли и вашей дружб возможно будетъ откопать ее. Впрочемъ представляю мое полное и подробное мнніе объ этомъ предмет на судъ теб, братьямъ Петру и Вас [37] , и тмъ, кто вмст съ вами интересуется объ этомъ дл.
36
Съ подлинника. Было напечатано въ Рус. Арх. 1909 кн. 5.
37
Василію Алексевичу Елагину.
Я думаю, что лучше и полезне, и блестяще, и дльне всего издавать журналъ теб. Тогда во мн нашелъ бы ты самаго врнаго и дятельнаго сотрудника. Потому, что хотя мн запрещено было издавать Европейца, но не запрещено писать и участвовать въ журналахъ. Если же ты ршительно не хочешь оставить свою куклу Семирамиду [38]
(потому что зайцы бы не помшали: на время порошъ могъ бы завдывать журналомъ другой), то отчего не издавать Шевыреву? Нтъ человка способне къ журнальной дятельности. Къ тому же Москв. держался имъ, и слд. теперь при отъзд Погодина всего справедливе журналу перейти къ нему. Но такъ какъ ты объ этомъ не пишешь, то вроятно есть какія нибудь непреодолимыя затрудненія, т. е. его ршительный отказъ, и пр. и пр. Въ этомъ послднемъ случа вотъ что я скажу о себ: издавать журналъ было бы для меня самымъ пріятнымъ занятіемъ, и можетъ быть самымъ дльнымъ, потому что я по несчастію убдился, что для возбужденія моей дятельности необходимо вншнее и даже срочное принужденіе. Но противъ этого много затрудненій: 1-е, я общалъ Сем'eну Исторію; 2-е, мн былъ запрещенъ журналъ, и неизвстно, позволятъ-ли теперь. Примръ Полеваго, которому запретили одинъ и позволили другой, не знаю, приложится ли ко мн. Разв 12-ти-лтняя давность послужитъ мн замной другихъ заслугъ. Но безъ яснаго и формальнаго позволенія я издавать не стану, именно потому, что уже разъ мн было запрещено. 3-е. Если мн и позволятъ, то можно ли найти гарантіи противъ того, что опять Петербургскіе журналисты меня оклевещутъ, донесутъ и выхлопочутъ новое запрещеніе? Подвергнуться во второй разъ тому, чтобы быть жертвой Булгариныхъ, было бы уже черезчуръ глупо съ моей стороны и въ мои лта! Чт`o, кажется, благонамренне Погодина и его Москвитянина? Я такъ думаю, хотя и не читалъ его. А между тмъ сколько было на него доносовъ, и сколько разъ рисковалъ онъ быть запрещеннымъ, если бы не спасалъ его министръ. У меня этой опоры не будетъ, и никакой, а между тмъ Булгарины съ братіей будутъ на меня еще зле, чмъ на Погодина, потому что я имлъ неосторожность еще въ 29-мъ году обидть самолюбіе большей части Петербургскихъ литераторовъ и сдлать ихъ своими личными врагами. Противъ этого могло бы быть одно спасеніе: если бы человкъ благонамренный и неподкупный, и вмст сильный, взялъ журналъ подъ свое покровительство, т. е., говоря покровительство, я разумю не послабленіе цензуры, но напротивъ увеличеніе ея строгости, только не безтолковой, и вмст защиту отъ доносовъ и заступленіе отъ запрещенія. Такимъ человкомъ я разумю Строгонова, но не знаю, согласится ли онъ на это. Вотъ какъ я воображаю себ это дло: если бы кто нибудь изъ нашихъ общихъ знакомыхъ сказалъ ему слдующее: Вашему сіятельству извстно, что П. узжаетъ за границу и продаетъ свой журналъ. Купить его желалъ бы К., надясь, что посл 12-ти лтняго молчанія ему позволено будетъ говорить, тмъ боле, что когда онъ черезъ знакомыхъ своихъ справлялся о томъ, то ему отвчали, что запрещенъ Европеецъ, а не онъ, и поставили въ примръ Надеждина и Полеваго, находившихся въ томъ же положеніи. Но К. естественно не хочетъ въ другой разъ подвергнуться той же участи, и потому не ршается просить позволенія прежде, чмъ узнаетъ, можетъ ли, въ случа разршенія, надяться на ваше покровительство журналу. Образъ мыслей его вамъ извстенъ. Подъ покровительствомъ разуметъ онъ одно: увренность, что при самой строгой цензур, какую вамъ угодно будетъ назначить, отвтственность затмъ будетъ лежать на ней, а не на немъ.
38
Записки о Всемірной Исторіи Хомякова.
Если Строгоновъ будетъ общать это, то тогда надобно пустить Валуева въ переговоры съ Семеномъ. Если Семенъ не сочтетъ себя обиженнымъ за то, что я не пишу Исторіи, то въ такомъ случа надобно будетъ условиться съ Погодинымъ такимъ образомъ, чтобы онъ не длалъ ни малйшей жертвы, а высчиталъ бы, чт`o стоитъ изданіе журнала, сколькими подписчиками оно покрывается, отчислилъ бы сверхъ того 50 экземпляровъ на безденежную раздачу, и затмъ назначилъ бы себ такое число ежегодно, какое считаетъ достаточнымъ. Объ этомъ надобно будетъ сдлать формальное условіе тогда, когда и если я получу позволеніе, которое впрочемъ онъ же долженъ будетъ мн исходатайствовать, т. е. частными письмами узнать прежде черезъ своихъ знакомыхъ, возможно ли это, и если скажутъ — да, то подать прошеніе министру, чтобы позволено ему было передать Москв. мн. Или можетъ быть мн самому надобно будетъ подать о томъ прошеніе, въ такомъ случа пришлите мн форму, какъ и кому писать, тоже списавшись съ людьми знающими и поговоря съ гр. Строгоновымъ. Я думаю впрочемъ, что это прошеніе должно будетъ дойти до Государя, потому что отъ его имени объявлено мн было запрещеніе. Но можно ли просить Государя объ этомъ? и какимъ образомъ? Я думаю, въ этомъ случа надобно мн будетъ писать къ гр. Бенкендорфу. Оправдываться въ прошедшемъ было бы теперь не кстати. Но тогда ты знаешь, что я не оправдывался (оправданіе мое, которое ходило тогда по Москв, было писано не мною, и не по моимъ мыслямъ, и распущено не по моему желанію). Теперь я могъ бы сказать только одно: что съ тхъ поръ прошло 12 лтъ; что, разбирая свой образъ мыслей по совсти, я не нахожу въ немъ ничего возмутительнаго, ни противнаго правительству, ни порядку, ни нравственности, ни религіи, и потому осмливаюсь думать, что не недостоинъ того, чтобы молчаніе, наложенное на меня съ 32-го года, было наконецъ снято, и пр. и пр. Какое можетъ быть изъ этого слдствіе, я не знаю; но ты видишь по крайней мр, что я не упрямлюсь отказываться, но, развивая мысль, невольно встрчаюсь съ столькими затрудненіями, что врядъ ли ты самъ найдешь ихъ преодолимыми. Спшу кончить, чтобы не опоздать, хотя о многомъ хотлось бы поговорить съ тобой.