Полное собраніе сочиненій въ двухъ томахъ.
Шрифт:
Къ этому прибавлю еще, что я зналъ нкоторыхъ отмнно почтенныхъ людей, между ними назову К. . Муравьеву, которые также хотли заключить съ своими крестьянами условіе, по которому они имли бы право выкупаться въ свободные хлбопашцы; но разобравъ дло вблизи и посовтовавшись съ людьми знающими, хотя и сдлали они многія для того предварительныя дйствія, и употребили много хлопотъ, и крестьяне были согласны и правительство позволило, но однако они убдились, что это условіе будетъ во вредъ обимъ сторонамъ, и оставили дло по прежнему.
Въ дополненіе этаго я еще скажу теб, что правительство теперь вольныхъ хлбопашцевъ уничтожаетъ и обращаетъ ихъ въ Государственные крестьяне. Вчера еще слышалъ я, что огромное Демидовское имніе (кажется 6 т. душъ), которое было вольными хлбопашцами, теперь обращено въ Государственныхъ крестьянъ подъ общее управленіе окружныхъ чиновниковъ. — Каково будетъ твоимъ крестьянамъ, заплативши теб 100 т. вдругъ очутиться подъ властію чиновника, который заставитъ ихъ платить двойной оброкъ противъ того, который они платятъ теб? Потому
Вотъ мое мнніе. Обсуди его безъ страсти и пристрастія. Если же, разсудивъ, ты останешься при своемъ намреніи, то прошу написать ко мн, и я тотчасъ же поду къ знающимъ это людямъ и пришлю теб форму условія и пр.
Еще одно считаю теб не лишнимъ сказать: Если ты боишься, что посл твоей смерти положеніе крестьянъ твоихъ измнится, то ты можешь сдлать какое хочешь завщаніе и положить его для врности въ Опекунскій Совтъ, такъ, что крестьяне твои во всякомъ случа и несмотря ни на какихъ наслдниковъ будутъ посл тебя или обязанными на такихъ или другихъ условіяхъ, или совершенно свободными, смотря по тому, какъ ты сочтешь за лучшее. — Но для этаго хорошо бы было, чтобы завщаніе твое сдлано было въ тайн, чтобы не возбудить у крестьянъ мыслей, которыя могутъ быть имъ вредны прежде времени. — А покуда ты жива продолжай управлять ими какъ длала до сихъ поръ, бери съ нихъ легкій оброкъ, дай имъ свободу управлять собою, не предай ихъ въ обиду чиновниковъ, и они будутъ благословлять тебя такъ всегда, какъ теперь благословляютъ.
Обнимаю тебя. Твой братъ И. Киревскій.
(Приписка П. В. Киревскаго).
Я было хотлъ также писать къ теб нынче объ этомъ дл, но братъ прочелъ мн свое письмо и такъ какъ я съ этимъ мнніемъ совершенно согласенъ, какъ я уже и говорилъ теб прежде, то и не считаю уже нужнымъ повторять тоже. Пуще всего желаю, чтобы ты обдумала это какъ можно больше, и не спшила.
Крпко тебя обнимаю. Мы вс, слава Богу, здоровы.
10 марта.
Твой братъ Петръ К.
(Опять рукою И. В.)
Написавши это письмо, я отдалъ его Кошелеву, и при томъ разсказалъ, въ какомъ положеніи твои крестьяне находятся. Онъ сказалъ мн, что хотя онъ и эманципаторъ ex officio, однако теб ни какъ не посовтуетъ освобождать, а оставить какъ есть. Потомъ онъ написалъ прилагаемое письмо, въ которомъ совсмъ его немного запуталъ, я думаю отъ желанія проповдовать свою любимую тему. Посл того я его видлъ, и онъ тоже говоритъ, что теб никакъ не слдуетъ и нтъ причины эманципировать, и что ты сдлаешь этимъ только вредъ, а не пользу твоимъ крестьянамъ. А въ письм его это не такъ ясно.
Обнимаю тебя еще разъ.
(МОСКОВСКИМЪ ДРУЗЬЯМЪ) [49] .
(Мартъ—апрль 1847 г.).
28-го Марта [50] въ день 700 лтія Москвы, не смотря на ужасную дорогу, не смотря на нкоторыя домашнія обстоятельства, которыя требовали моего присутствія дома, я отправился черезъ всю Москву на Двичье поле къ М. П. Погодину, потому что зналъ, что у него собираются въ этотъ день нкоторые изъ моихъ друзей, люди, соединенные между собою, кром многихъ разнородныхъ отношеній, еще особенно общею имъ всмъ любовью къ Москв, съ именемъ которой смыкается боле или мене образъ мыслей каждаго изъ насъ, представляя съ этой стороны преимущественно точку взаимнаго сочувствія. Я надялся, что когда такіе люди соберутся вмст во имя Москвы, и безъ того соединяющей ихъ мысли, то самое это обстоятельство оживитъ въ нихъ сознаніе ихъ взаимнаго сочувствія. Сознаніе это, думалъ я, возбудитъ въ нихъ потребность отдать себ отчетъ въ томъ, чт`o именно есть общаго между всми и каждымъ; узнать, чт`o остается еще разногласнаго, искать средства разршить это разногласіе и наконецъ понять возможность сочувствія боле полнаго, боле живого, боле живительнаго и плодоноснаго. Я ожидалъ много отъ этого дня. По камнямъ и грязи, въ саняхъ, шагомъ, тащился я полтора часа, довольно мучительно подпрыгивая на толчкахъ и ухабахъ. Но чмъ трудне было путешествіе, тмъ боле утшался я мыслію, что люди, которые ршатся на такой трудъ, вроятно, сдлаютъ это не безъ цли.
49
Рус. Арх. 1904, кн. 8, стр. 495.
50
1847
Какъ часто прежде, находясь въ кругу этихъ людей, проникнутыхъ однимъ благороднымъ стремленіемъ, но раздленныхъ тысячью недоразумній, страдалъ я внутренно отъ тхъ однообразныхъ повтореній нкоторыхъ, всмъ общихъ, но всми различно понимаемыхъ, фразъ, отъ той недоконченности всякой мысли, отъ тхъ безконечныхъ, горячихъ и вмст сухихъ, ученыхъ, умныхъ, и вмст пустыхъ споровъ, которые наполняли вс ихъ взаимныя отношенія и явно свидтельствовали о томъ, что темныя сочувствія между ними не только не развились въ единомысліе, но что даже они и не видали этого разногласія, или видвши не тяготились имъ; не чувствовали потребности углубиться въ самый корень своихъ убжденій и, укрпившись единомысленно въ начал, согласиться потомъ и во всхъ его существенныхъ приложеніяхъ, и такимъ образомъ сомкнуться всмъ въ одну живую силу, на общее дло жизни и мысли.
Чт`o могли бы сдлать эти люди, думалъ я, если бы они отдали себ послдній отчетъ въ своихъ убжденіяхъ и сознательно соединились вмст. Сколько лтъ жизни погибло понапрасну отъ того только, что, соединясь случайно, они никогда не думали о соединеніи сознательномъ! Но вотъ теперь наконецъ собираются они во имя одной общей имъ мысли: наконецъ начнется новая жизнь въ ихъ избранномъ кругу.
Нужно ли продолжать? Каждый изъ васъ знаетъ, въ чемъ состояло это соединеніе ваше во имя общей вамъ мысли. По камнямъ и грязи, по толчкамъ и ухабамъ тащились вы ровно безъ всякой цли. Когда же я видлъ, что собраніе ваше кончается ничмъ, хотлъ я напомнить вамъ о причин, насъ соединившей, о необходимости большей связи между нашими мнніями, о неясности, въ которой убжденія наши находятся, не только относительно другихъ, но даже и относительно насъ самихъ: тогда нкоторые изъ васъ не могли разсуждать объ этомъ, потому что должны были слушать Плесси, другіе хать на вечеръ, третьи по дламъ, а нкоторые даже выразили ту мысль, что между нами недоразумній никакихъ нтъ; что если есть нкоторыя разномыслія, то они несущественны и происходятъ единственно отъ различія нашихъ индивидуальностей, и, слдовательно, никогда разршены въ согласіе быть не могутъ; что впрочемъ мы вс отдали себ самый полный и крайній отчетъ въ нашихъ убжденіяхъ и, слдовательно, ни сами узнать, ни другъ другу сообщить ничего новаго не можемъ, кром нкоторыхъ, случайно тмъ или другимъ узнанныхъ, фактовъ.
Противъ этого мннія, которое я полагаю не только несправедливымъ, но и прямо тлетворнымъ, разрушительнымъ для всякой возможности общаго дла между нами, не безполезно будетъ, я думаю, выяснить т разногласія, которыя находятся въ нашихъ мнніяхъ, и пояснить т противорчія, которыя доказываютъ неразвитость нашего внутренняго сознанія.
Во-первыхъ, мы называемъ себя Славянами, и каждый понимаетъ подъ этимъ словомъ различный смыслъ. Иной видитъ въ славянизм только языкъ и единоплеменность, другой понимаетъ въ немъ противоположность Европеизму, третій — стремленіе къ народности, четвертый — стремленіе къ православію. Каждый выдаетъ свое понятіе за единственно законное и исключаетъ все выходящее изъ другого начала. Но противорчатъ ли эти понятія и стремленія одно другому, или есть между ними что-либо общее, чт`o связываетъ ихъ въ одно начало? Этого до сихъ поръ между нами не объяснено. Если въ самомъ дл наши различія въ этомъ отношеніи только различные виды одного общаго начала: то, сознавъ это, мы подчинили бы ему свои частныя воззрнія и не ослабляли бы другъ друга безконечными противорчіями.
2. Самое понятіе о народности между нами также совершенно различно. Тотъ разуметъ подъ этимъ словомъ одинъ, такъ называемый простой народъ; другой ту идею народной особенности, которая выражается въ нашей исторіи; третій — т слды церковнаго устройства, которые остались въ жизни и обычаяхъ нашего народа, и пр. и пр, и пр. Во всхъ этихъ понятіяхъ есть нчто общаго, есть и особенное. Принимая это особенное за общее, мы противорчимъ другъ другу и мшаемъ правильному развитію собственныхъ понятій. Къ тому же каждое изъ этихъ особыхъ понятій противорчитъ само себ и потому доказываетъ неразвитость сознанія. Такъ, напр., въ стремленіи къ народности полагаютъ условіе, такъ сказать, нашего спасенія, и возможность просвщенія Русскаго, и спасенія Европы, и развитія науки и изяществъ и пр., и пр., а между тмъ народность ограничивать простонародностью значитъ: отрзывать отъ начала народнаго все то, чего въ этой простонародности не заключается, а чт`o въ ней заключается дйствительно народнаго, то принимать въ вид одностороннемъ, т. е. особенное отраженіе его въ простонародности почитать за его нормальное выраженіе. Если же прибавимъ, что при этомъ понятіи требуется отъ каждаго, кто не хочетъ погибнуть какъ хворостъ въ печи, чтобы онъ вс усилія своего духа употребилъ на то, чтобы умиротворить въ себ все, чт`o можетъ быть противно этой народности и образовать себя и внутренно и вншне согласно понятіямъ и вкусамъ простого народа: то нельзя не согласиться, что въ этомъ требованіи заключается еще боле несознательности. Ибо если можно требовать отъ человка, чтобы онъ работалъ надъ самимъ собою въ виду первообраза истины, то это понятно потому, что дло идетъ о первообраз истины; а работать надъ собою для достиженія простонародности можно бы было въ такомъ только случа, если бы простонародность эта была непосредственнымъ воплощеніемъ самой истины. Но какъ это предположить несообразно, то и требованіе остается какъ невозможное.