Последний фюрер рейха. Судьба гросс-адмирала Дёница

Малютин Николай Николаевич

Фоном этих и, без сомнения, других обсуждений, когда Дёница просили или он сам испытывал желание подвергнуть сомнению политику Гитлера, были его повторяющиеся угрозы в сторону «пораженцев»; существовал также приказ фюрера номер один, согласно которому никто не имеет права выдавать информацию, касающуюся его службы, представителям других служб; все сведения должны были поступать только наверх, лично ему, и только он обладал совокупной картиной. И как Гитлер напомнил Гудериану, неисполнение этого фундаментального приказа является изменой; ужасающие свидетельства того, какие именно меры предпринимаются против предателей, не прекращались демонстрироваться со времени июльского мятежа. И свирепое лицо со шрамами главного подручного

Гиммлера, огромного Кальтенбруннера, главы Службы безопасности, часто можно было заметить на совещаниях в ставке в эти последние месяцы войны. Террор был основой системы, и его требовалось все больше, и он, безусловно, добавлялся к тем и без того мощным силам, которые уже искажали видение реальности Дёницем.

Документальные записи с конца 1944 года показывают, что его способом ухода от реальности было увеличение и так перегруженного рабочего дня и усиление его обычных методов самоизнурения. Теперь он совершенно отгородился от внешнего мира, сконцентрировавшись на решении проблем внутри своего собственного вакуума; его решения были практичными и работали бы безупречно, но они никак не соответствовали тому, что происходило снаружи этого вакуума.

Одним из ярких примеров этого является программа строительства флота. 29 сентября он составил меморандум, призывающий обратить внимание на то, что начиная с лета потери в морских частях опережают строительство на 60 боевых единиц; если так будет продолжаться, флот станет неспособен выполнять стоящие перед ним задачи, поэтому следует ускорить реализацию программы.

Так как изначальный великий план застопорился из-за серьезного дефицита сырья и рабочей силы, усугубленных его собственными добавлениями в строительстве, такими как мини-флот и дополнительные миноносцы, а также постоянными бомбардировками и саботажем на оккупированных территориях, а ресурсы были нужны и для других родов вооруженных сил, все это оказывалось не более чем чистой фантазией. Но он продолжал настаивать и приводил все новые аргументы, отказываясь что-либо уменьшить: «Мы не уступим ни пяди», — и в ноябре получил одобрение Гитлера. Но цена этого одобрения была не большей, чем те подробные и практические предложения, которыми он подкреплял свои доводы. Ресурсов просто не было. Еще до конца января все работы на верфях надводного флота остановились из прекращения поставок угля.

Одной из практических мер, которые он предлагал, было использование на верфях труда 12 000 заключенных концлагерей. Также он предлагал свои способы для прекращения саботажа на верфях Дании и Норвегии, приводя в пример то, как замечательно службы безопасности справились некогда с саботажем во Франции. Об использовании труда заключенных он заговаривал снова и снова, и, наконец, 23 января он поднял этот вопрос на совещании небольшой группы, состоящей из Гитлера, Риббентропа, Геринга, Кейтеля, Йодля, Ламмерса и Бормана, уже после того, как была прекращена даже видимость продолжения строительных работ. После совещания он записал: «Фюрер решил прибегнуть к энергичным мерам, которые предлагал главнокомандующий флотом».

Расширение системы рабского труда на северных территориях было жесткой мерой для выполнения программы, которую просто невозможно было исполнить; повторять это предложение после того, как встали все верфи надводного флота, было чистым фанатизмом. Источник этого фанатизма находился внутри Дёница, но записи совещаний последних месяцев войны не оставляют никаких сомнений в том, что он играл исключительно для фюрера — профессор Залевски даже предположил, что все это было нужно исключительно для того, чтобы доказать свои стойкость и преданность.

Снова и снова, с детским желанием понравиться, он предъявлял разные мелкие эпизоды, которые могли повысить доверие фюрера к флоту или к нему самому. После обрушения жизненно важного моста через Рейн у Ремагена — уже после того, как по нему прошли американские

войска, — он поведал Гитлеру о «многократных попытках отрядов моряков разрушить мост в очень опасных условиях». Он не только делал сверхоптимистичные прогнозы и безосновательные предсказания по поводу будущей подводной войны, но и указывал, насколько лучше обстояли бы дела, владей они по-прежнему бискайскими базами, — совершенно бесполезное замечание, которое он несколько раз повторял в апреле, когда русские войска практически стояли у стен Берлина. В своем журнале он записал: «Главнокомандующий флотом указывает, как велики были бы наши шансы на успех в подводной войне, если бы мы по-прежнему владели бискайскими базами».

Он постоянно обращал внимание Гитлера на примерный фанатизм контр-адмирала Фридриха Хюффмайера, недавно назначенного главой штаба командования на островах Ла-Манша. В марте 1945 года он порекомендовал его как настоящего руководителя: «Вице-адмирал Хюффмайер надеется, что сможет удерживать острова в Ла-Манше еще один год». Через несколько дней после обсуждения, держать ли острова до последнего человека или оставить, командир гарнизона был уволен, и на его место назначен Хюффмайер, а затем Гитлер приказал назначить командирами всех крепостей на западе моряков. «Многие крепости сдали, — сказал он, — но не было ни одного корабля который мы потеряли и на котором не сражались бы до послед него».

Вот к чему в конце концов свелся фанатизм Дёница. Все другие надежды к этому дню, 26 марта, были уже сметены уже не оставалось никаких упований на то, что производство истребителей воздвигнет «крышу над Германией», на что, по словам его нового адъютанта, Вальтера Людде-Нойрата, он надеялся всю предшествующую осень. Вместо этого Германия была практически превращена в руины атаками с воздуха. На центр Берлина обрушивались бесконечные ковровые бомбардировки, которые вынудили жителей превратиться в пещерных жителей. Сам Гитлер нашел себе убежище в катакомбах из бункеров на глубине 18 метров под зданием Рейхсканцелярии, где он и пытался удерживать при помощи единственного коммутатора и радиотелефона связь с военными. Именно в этот бетонный кроличий садок Дёниц являлся с рапортом каждый день.

Никаких надежд на то, что новые подлодки примут какое-либо участие в боевых действиях, уже не было. Слухи о «тайном оружии», которыми Геббельс одно время пытался поднять боевой дух, и довольно успешно, были ни на чем не основаны. Черчилля и Рузвельта между тем, казалось, совсем не тревожила угроза того, что большевизм охватит Европу; разрыв между союзниками, который предсказывали Гитлер и Геббельс, так и не произошел; и союзники продолжали требовать безоговорочной капитуляции в таких терминах, которые не оставляли сомнений в их грубых намерениях. С другой стороны, в немецких войсках кончались оружие и горючее. Систематическое производство прекратилось; Шпеер сконцентрировался на экономии того, что он мог наскрести после политики «выжженной земли» Гитлера для послевоенной жизни, чудесным образом избегая судьбы, которая предназначалась для любого генерала, открыто высказывающего свои пораженческие взгляды.

Все знали, что война уже проиграна; дороги с востока были заполнены беженцами; жуткие колонны двигались через Берлин на запад, оставляя на обочине замерзшие тела. На западе дух гражданских пал, по словам Геббельса, «очень низко, если вообще не достиг нуля». Солдаты дезертировали толпами.

В ответ на все это Гитлер установил систему разьездных военных судов. У них была власть расследовать дела и карать тех командиров. которых признавали виновными в отсутствии преданности. Были придуманы и другие методы для удержания солдат в строю; способ обращения с дезертирами генерал-полковника Фердинанда Шёрнера, Геббельс описал Гитлеру 13 марта: «Их вешают на ближайшем дереве с табличкой на шее “Я дезертир. Я отказался защищать немецких женщин и детей и поэтому был повешен”».