Приходите за счастьем вчера

Darena

– Элайджа? – тихий голос потянувшей за рукав Катерины вывел его из прострации: – Пойдём попить чаю. Энтони сказал, что нам тут нельзя быть долго – ветер и холодно, палатку лучше ставить на спуске.

Он обернулся, взглянул ещё раз на восток, чувствуя комок в горле и ничего не сказав в ответ, первым пошёл по тропинке. Обязательно привезти с собой сюда Деймона в другой раз. Проводник рассказывал им что-то про древний тракт и Большой и Малый народ из легенд, Катерина кивала…

– Ауч!

– Что случилось? – Выглянув из подпола,

Майклсон увидел расстроенное лицо жены.

– Нам не в чем будет готовить еду. Тут нет кастрюль.

– Зато тут двухлитровые жестяные банки. Сейчас открою и посмотрим. Принеси из рюкзака открывалку.

Двое суток после посещения верхней точки перевала, они оказались на стоянке – наспех сколоченном деревянном бараке с подполом, где хранился запас еды. Энтони они всё же подвели со временем, когда прибыли, машина его здесь уже ждала и он уехал почти сразу, отдав только основные указания по безопасности и показав внутреннее устройство домика.

В подполе было прохладно даже для одетого в тёплый свитер человека. Поёжившись и поморгав, чтобы привыкнуть к режущему свету фонаря, Кет принялась рассматривать «сокровища». Хотя глядеть особенно было нечего – бесконечные банки с консервами и никаких понятных ей опознавательных знаков. Точнее написано было тем же стилем, что и пользовались в Болгарии, но понятнее не стало. Тем временем, вскрыв банку побольше – около двух или двух с половиной литров, – наполненную чем-то светлым и вязким, Элайджа сказал:

– Побудь тут, а я пока найду куда перелить. Рядом оставлять нельзя, может привлечь животных, поэтому выльем ниже по течению.

Она осталась в одиночестве с фонариком. От нечего делать Кетрин принюхалась. Пахло сладким и едой. Она сунула палец внутрь и предположив, что вряд ли в продукты закинут несъедобное, слизнула белую вязкую жидкость. Потом повторила действие. До Майклсона донёсся ликующий голос: – Это можно есть. Даже вкусно. По-моему это мягкая основа для шербета.

– Катерина, ты не знаешь, что это и как это нужно обрабатывать…

– Да не нужно ничего обрабатывать. Попробуй. – Она кивнула, отобрав у него миску. – Срок годности нужный, эти консервы – просто что-то сладкое.

– Даже если еда, то, наверное, нужно взять ложку, а не руками лазить по банкам…

– Ой, ладно… – Она пожала плечами и в очередной раз обмакнула палец. – Как будто кроме нас кто-то позарится на неё, а ты знаешь, что я только что мыла руки. Ну, будешь?

Перехватив её запястье, Элайджа оглядел пальцы по которым стекала вязкая жидкость. Фруктами она не пахла, скорее уж чем-то сливочным вроде помадки.

– Буду. – Кет растерянно замерла, вопросительно разглядывая мужа, потом свой при свете фонарика прозрачно-розовый палец и ладошку, с которых он тщательно облизал «еду». Но Элайджа и сам не знал, почему сделал это. – Ты права, съедобно, только приторно.

За всё восхождение ему и в голову не пришло, что он благодаря ей здесь – слишком

много нужно было увидеть и запомнить в этом месте, где он раньше никогда не бывал и вряд ли рассчитывал очутиться, слишком далеко от Англии теперь были его мысли и слишком сильно он отключился ото всех переживаний, чтобы думать о Катерине, как о чём-то большем, чем сопровождающем товарищем за исключением как по утрам, из-за чисто физиологической реакции или по ночам, когда жена прижималась к его боку, но и не более того. И Элайдже не хотелось менять это положение из-за ерунды, поэтому он предпочёл пожать плечами.

Внезапно брюнетка отдёрнула руку.

– Значит мы будем это есть, а из банки сделаем котелок, как ты и хотел. А я пока пойду к той жимолости, наберу миску. Думаю, вместе с этой белой штукой будет здорово… Ещё успеем порыбачить.

– Ну-ка, стоп. А кто будет обметать паутину, мыть стол и всё остальное? Я принесу тебе воду, займусь котелком, а ты берись за тряпку и приступай к домашнему труду. – Она замерла с раскрытым ртом. – У нас впервые за две недели возможность хорошо выспаться на ровном полу, и я не хочу упускать комфорт из-за каких-то ягод.

– Ты… гадкий.

– Зато ты не в меру милая.

– Я не считаю, что нам важна какая-то паутина, – склочно ответила Кет.

– А меня совсем не привлекает перспектива искать твою свежеобгрызенную тушку по медвежьим берлогам. – Он поднялся на верх, а Кет всё ещё стояла, обдумывая его слова. – Ты там долго? В конце концов, я цивилизованный человек и не заставляю тебя стирать мне носки за еду и вбитый гвоздь, как мог бы.

– Рабская жизнь, – ворча, Катерина схватила упавшую на верхнюю ступеньку тряпку.

– Я так и знал, что моё полное объяснений письмо никто не прочтёт.

Потерев глаза, Кет села. Сегодня они спали почти в райских условиях – доски пола были, конечно, жёсткими, но спальник смягчал, и никакие мелкие камешки и коряги не впивались в бока, не налетало порывов ледяного ветра с вершин Джугджура, а если положить голову на Элайджу, то и вовсе не хуже, чем на массажном матрасе в Мистик Фоллз. К тому же вечер прошёл в трудах, и к закату она так вымоталась, приводя в порядок хижинку, что не грех разоспаться. Поёжившись – в домике было тепло, печка работала, но спросонья бил озноб, – она осоловело смотрела на находящегося в прекрасном расположении духа Элайджу.

Когда всё ещё фыркая и вздрагивая от ледяной воды, которой умывалась, Катерина вернулась, то застала накрытый стол. Вяленое мясо, хлеб, чай, белая тянучка и… При виде большой миски полной серебристо-фиолетовых ягодок брюнетка восхищённо всплеснула руками.

– Жимолость? Так много? Где ты её взял?

– Нашёл на склоне, про который говорил Энтони. Садись, я буду тебя кормить.

Устроившись на сделанной им вчера лавке – длинной необструганной доске, положенной на две чурки она зачерпнула жимолость всей ладонью.