Прогулка заграницей
Шрифт:
На всемъ холм нтъ ни одного дома, который бы стоялъ вн стны: нтъ даже и признаковъ, которые бы указывали, что такіе дома существовали когда-либо раньше. Вс постройки находятся внутри стнъ, гд буквально нтъ ни клочка свободнаго мста. Это, по истин, вполн законченный городокъ и законченный, притомъ, за долго до нашего времени. Между первымъ рядомъ строенія и наружною стною не только нтъ какого-нибудь промежутка, но самая эта стна составляетъ вншнія стны строеній, концы крышъ которыхъ образуютъ, такимъ образомъ, что-то врод навсовъ надъ городскою стною. Изъ общей массы крышъ городскихъ домиковъ живописно поднимаются башни разрушеннаго замка и большія колокольни двухъ церквей; вслдствіе этого, съ отдаленія Дильсбергъ походитъ скоре не на шапку, а на королевскую корону. Этотъ высокій зеленый холмъ и внчающая его масса остроконечныхъ крышъ, особенно, при вечернемъ освщеніи, представляетъ поистин поразительное зрлище.
Переправившись на лодк, мы начали
Самъ разсказывали, что случаевъ эмиграціи почти неизвстно среди жителей Дильсберга; они, вроятно, находятъ, что гораздо лучше жить вверху надъ всмъ остальнымъ свтомъ, въ своемъ мирномъ гнзд, чмъ внизу среди этого шумнаго свта. Вс семьсотъ человкъ жителей находятся въ кровнымъ родств другъ съ другомъ, и такой порядокъ вещей ведется у нихъ уже цлыхъ сто пятнадцать лтъ; это не что иное, какъ одно громадное семейство, члены котораго любятъ другъ друга боле, нежели постороннихъ, ни поэтому не выходятъ изъ своего домашняго кружка. Говорятъ, что Дильсбергъ въ теченіе многихъ годовъ представлялъ громадную фабрику, выработывающую идіотовъ. Правда, я не видалъ здсь идіотовъ, но капитанъ объясняетъ это тмъ, что «послднее время правительство поразселило ихъ по больницамъ и другимъ разнымъ учрежденіямъ; и что правительство давно уже собирается уничтожить этотъ разсадникъ и воспретить жителямъ Дильсберга вступать въ бракъ въ близкихъ степеняхъ родства, что совсмъ придется имъ не по вкусу».
Нашъ капитанъ, вроятно, все это выдумалъ, такъ какъ современная наука отрицаетъ вредныя послдствія браковъ между близкими родственниками.
Войдя внутрь городскихъ стнъ, и свернувъ въ какой-то узкій, извилистый переулокъ, вымощенный еще въ средніе вка, мы увидли обычную деревенскую картину. Вотъ въ риг молотятъ ленъ, или что-то на него похожее, стройная румяная двушка, легко и свободно размахивая своимъ цпомъ; впрочемъ, я настолько мало знакомъ съ сельскимъ хозяйствомъ, что не буду утверждать. дйствительно ли это былъ цпъ. Вонъ смуглая, босоногая двочка гонитъ съ палкою въ рукахъ съ полдюжины гусей, стараясь не дать имъ разбрестись по дворамъ. Вонъ бондарь трудится надъ чмъ-то въ своей лавочк; ужь во всякомъ случа, это не бочка — для такой большой посудины тамъ не нашлось бы и мста. У дверей своихъ жилищъ двушки и женщины занимались стряпнею или пряжею, и тутъ же подъ ногами у нихъ бродили цыплята и утки, подбирая крошки и весело перекликаясь между собой; у порога своего дома дремалъ сморщеный старикъ, свсивъ голову на грудь и уронивъ на колна погасшую трубку; чумазые ребятишки ползали въ пыли до всему переулку, не обращая вниманія на палившее ихъ солнце.
За исключеніемъ дремавшаго старика вс были за работой, и тмъ не мене, надъ деревней царилъ такой миръ и тишина, что мы явственно слышали, какъ гд-то на задворкахъ кудахтаетъ потревоженная чмъ-то насдка. Намъ тотчасъ бросилось въ глаза отсутствіе одного изъ главнйшихъ предметовъ каждой нмецкой деревни; а именно — насоса съ его большимъ каменнымъ резервуаромъ или желобомъ для воды, съ его кучками сплетничающихъ женщинъ, пришедшихъ съ кувшинами за водою. Дло въ томъ, что на всемъ этомъ большомъ холм нтъ ни одного ручейка, или колодца, вслдствіе чего приходится пользоваться цистернами, въ которыхъ скопляется дождевая вода.
Наши альпенштоки и муслиновыя повязки привлекли всеобщее вниманіе и около насъ скоро образовалась цлая свита маленькихъ мальчиковъ и двочекъ, въ сопровожденіи которыхъ мы прошли черезъ всю деревню и добрались, наконецъ, до замка. Развалины представляютъ какой-то хаосъ осыпавшихся стнъ, арокъ и башенъ, покрытыхъ мхомъ и весьма живописно сгруппированныхъ. Дти служили намъ проводниками; они провели насъ по гребню самой высокой стны, затмъ заставили подняться на самый верхъ одной изъ башенъ, гд глазамъ нашимъ представилась такая прекрасная картина, что мы не могли отъ нея оторваться. Прямо подъ нами, налво, разстилалась ровная, какъ ладонь, зеленая равнина; направо громоздились причудливыя скалы и холмы, имющіе видъ какихъ-то замковъ, а между ними искрились на солнц излучины вьющагося, какъ змя, Неккара. Холмы простирались до самаго горизонта, гд покрывающіе ихъ лса сливались въ общую сплошную дымку. Но главною достопримчательностью и предметомъ
Дти взялись даже доказать, что на дн колодца дйствительно существуетъ какой-то подземный выходъ. Они принесли большой пукъ соломы, зажгли ее и бросили въ колодезь, а мы облокотились на парапетъ и наблюдали за паденіемъ его. Достигнувъ дна, солома продолжала горть, и, наконецъ, погасла, при чемъ къ намъ вверхъ не поднялось ни малйшей струйки дыма. Дти захлопали въ ладоши и закричали:
— Вотъ, видите. Ничто не даетъ столько дыму, какъ солома; если тамъ подъ землей нтъ выхода, то куда же длся весь дымъ?
Пожалуй, они правы; возможно, что подземный ходъ и дйствительно существуетъ. Но самое лучшее, что мы видли среди этихъ развалинъ — это благородная липа, которой, по словамъ дтей, не мене четырехъ сотъ лтъ; и этому не трудно поврить. Что за могучій стволъ, какая развсистая листва! Нижнія втви ея были толщиною чуть не въ добрую бочку.
Дерево это было свидтелемъ бшеныхъ штурмовъ, закованныхъ въ желзо солдатъ; оно помнило еще т времена, когда эти разрушившіяся арки, осыпавшіяся бойницы были крпки и представляли неодолимую твердыню; когда на нихъ весело разввались знамена и толпились храбрые воины. Какія давно прошедшія времена! А липа попрежнему стоитъ на старомъ своемъ мст и будетъ стоять, грясь на солнц и вспоминая былое, когда и настоящій день отойдетъ во времена «давнопрошедшія».
Мы сли подъ деревомъ и закурили трубки, а капитанъ не утерплъ, чтобы не разсказать намъ легенды, которая связана съ этими развалинами.
Дло было такъ. Однажды, въ старыя времена, въ этомъ замк собралось большое общество, проводившее все время въ пышныхъ празднествахъ. Въ замк имлась, конечно, заколдованная комната, и вотъ, какъ-то зашелъ разговоръ и о ней. Говорили, что всякій, кто ляжетъ спать въ ней, проспитъ цлыхъ 50 лтъ. Услышавъ это, молодой рыцарь, по имени Конрадъ фонъ-Гейсбергъ, сказалъ, что на мст владльца замка онъ приказалъ бы разрушить эту комнату, чтобы какой-нибудь неосторожный хотя бы случайно не подвергся подобному несчастію и не опечалилъ бы тхъ, кто его любитъ. Тогда у собесдниковъ возникла мысль подшутить надъ этимъ суеврнымъ юношей и уложить его спать именно въ заколдованной комнат. Чтобы выполнить свое намреніе, они уговорили племянницу владтеля замка, бывшею невстою юноши, молоденькую и довольно капризную двушку, помочь имъ. Отведя его въ сторону, она стала просить его, чтобы онъ легъ спать въ этой комнат. Долго юноша не соглашался, говоря, что онъ твердо вритъ, что проспитъ тамъ цлыхъ 50 лтъ. и одна мысль о возможности этого нагоняетъ на него трепетъ. Катерина принялась плакать, что оказалось самымъ лучшимъ аргументомъ для ея жениха; Конрадъ не устоялъ и общалъ, что желаніе ея будетъ исполнено, пусть только она улыбнется и будетъ весела попрежнему. Она охватила своими руками его за шею и поцлуями старалась показать ему, какъ велика ея благодарность и радость. Затмъ она весело побжала объявить остальной компаніи о своей побд, и общее восхищеніе было принято ею, какъ законное вознагражденіе за успхъ въ такомъ дл, въ которомъ потерпли пораженіе вс остальные.
Въ тотъ же день въ полночь посл обычнаго пиршества Конрада отвели въ заколдованную комнату и оставили тамъ одного.
Проснувшись на слдующее утро, онъ оглядлся, и сердце его замерло отъ ужаса, до того перемнился видъ всей его комнаты. Стны были покрыты плсенью и старою, пыльною паутиною; занавсы и постельное блье сгнили; расхлябанная мебель грозила развалиться въ куски. Онъ вскочилъ съ кровати, но дрожащія колни его подогнулись, и онъ упалъ на полъ.
«Эта слабость есть слдствіе старости», — подумалъ онъ.