Семейство Доддов за границей
Шрифт:
— Да, изъ этого видно, говорилъ лордъ Джорджъ, поспшными шагами ходя по комнат и разсянно крутя рукою волосы: — что вс дары счастливой судьбы: знатность, богатство, красота, прелесть, не избавляютъ отъ житейскихъ непріятностей. Еслибъ въ Лондон предложить пари, что мистриссъ Горъ Гэмптонъ будетъ такого-то числа завтракать здсь въ общей зал гостинницы, васъ назвали бы сумасшедшимъ, и вы могли бы выиграть мильйоны.
— Не-уже-ли жь она должна завтракать въ общей зал? вскричали мы вс трое, или четверо вмст: — возможно ли это?
— Черезъ десять минутъ это будетъ «совершившимся фактомъ», какъ говорятъ французы, вскричалъ онъ: — потому-что въ гостинниц нтъ уголка незанятаго.
Мы нсколько секундъ молча переглядывались,
— Я уврена, начала мама: — что и Мери Анна и Кэри, каждая охотно уступитъ свою комнату.
— Ахъ, съ удовольствіемъ, съ величайшимъ удовольствіемъ! вскричали мы. Но лордъ Джорджъ остановилъ насъ. — «Хуже всего здсь то, что она слишкомъ-деликатна, слишкомъ опасается обезпокоить кого-нибудь, тмъ боле людей незнакомыхъ. Я увренъ, что она не можетъ ршиться быть причиною такого безпокойства».
— Но какое же безпокойство?! Никакого безпокойства! Еслибъ ей могло быть достаточно одной комнаты.
— Одной комнаты! вскричалъ онъ: — одна комната въ такую минуту, цлый палаццо. Но именно потому-то и велико пожертвованіе.
Мы его увряли, убждали, что вовсе нтъ; что пріятность оказать услугу особ, которая принадлежитъ къ числу его друзей, не говоримъ ужь, особ, столь достойной всевозможнаго вниманія, съ избыткомъ вознаградитъ насъ за ничтожное безпокойство. Мы были краснорчивы, настоятельны, наконецъ мучили его, прося, чтобъ онъ предоставилъ самой леди ршить, согласится ли она принять наше предложеніе.
— Пусть же будетъ по-вашему, вскричалъ онъ и бросился внизъ передать наше приглашеніе.
Когда онъ покинулъ комнату, мы посмотрли другъ на друга, будтобы глубоко сознавая, что сдлали нчто великодушное и возвышенное, но въ то же время безпокоясь, что не соблюли всхъ условій тонкой деликатности. Мама выразила предположеніе, что папа долженъ былъ самъ отправиться передать наше приглашеніе. Онъ, напротивъ, говорилъ, что это обязанность мама или одной изъ насъ. Джемсъ думалъ, что приличне всего учтивая записка. «Мистриссъ Кенни Джемсъ Доддъ, изъ Додсборо, свидтельствуя свое глубочайшее почтеніе» и такъ дале, что и дастъ намъ случай выставить имя нашего родоваго имнія, не говоря ужь о той выгод, что наша односложная фамилія округлится благозвучнымъ дополненіемъ. Джемсъ отстаивалъ свое мнніе съ такимъ успхомъ, что я принесла свой письменный ящикъ и раскрыла его на стол, за которымъ завтракали мы, какъ лордъ Джорджъ отворилъ об половинки дверей и произнесъ: «мистриссъ Горъ Гэмптонъ!»
Ты будешь въ-состояніи судить о нашемъ замшательств, милая Китти, когда я скажу теб, что мама была въ пеньйор и безъ чепца; папа въ гадкомъ своемъ старомъ фланелевомъ шлафрок, съ черными пятнами, которыя называетъ онъ «рябинками», и въ мховыхъ сапогахъ, которые носитъ поверхъ брюкъ, такъ-что совершенно походитъ на калмыка, который нарисованъ на картин въ роман «Елисавета или сирота изгнанница»; мы съ Кэри были въ папильйоткахъ, безъ корсетовъ, а Джемсъ въ пестрой матросской блуз и охотничьихъ кожаныхъ брюкахъ, подпоясанъ краснымъ ремнемъ и съ огромною своею трубкою въ рук — живописная, если не изящная группа. Привожу эти подробности, милая Китти, не потому, чтобъ он были важны, а для-того, чтобъ ты лучше поняла восхитительный тактъ нашей дивной гостьи. Особа, не столь превосходно-воспитанная, нашла бы наше положеніе неловкимъ, можно сказать, почти-смшнымъ. Мама старается натянуть свою скудную драпировку хотя до половины чулокъ; папа хлопочетъ куда бы спрятать ноги; Джемсъ силится ускользнуть въ забитую наглухо дверь; мы съ Кери, покраснвъ, рвемъ съ себя бумажки — изъ всего этого выходила такая сцена, на которую особа, непривыкшая къ деликатнйшему великосвтскому обращенію,
Она въ этомъ затруднительномъ столкновеніи была образцомъ совершенства! Непринужденная граціозность ея походки, изящное спокойствіе манеръ, деликатность, съ какой она выразила признательность за «нашу заботливую доброту», какъ она сказала — все это было обворожительно! Казалось, будто она внесла съ собою въ комнату атмосферу свтскаго обращенія, потому-что мы, какъ-бы волшебствомъ, совершенно забыли дикость нашего костюма. У мама исчезло всякое воспоминаніе о смотрящихъ на зрителей чулкахъ; папа вытянулъ ноги съ развязностью слона, Джемсъ оперся рукою о спинку стула, говоря съ нею, такъ самоувренно, какъ будто на немъ полный мундиръ великолпнйшаго полка. Сказать, что она была очаровательна — это слишкомъ-мало; кром-того, что она почти идеально-прекрасна, въ ея манер столько граціи, деликатности, женственной утонченности, что самая красота къ ней уступаетъ изящности, и, наконецъ, въ ней казалось инстиктивнымъ то, какъ она умла гармонировать съ каждымъ изъ насъ, съ острою живостью слушая рзкія и потшныя замчанія папа о чужихъ краяхъ и заграничныхъ людяхъ, мннія мама о модахъ и домохозяйств, идеи Джемса о «лихихъ малыхъ» и «милыхъ малыхъ» вообще.
Она говорила при всякомъ случа, что во всемъ совершенно согласна съ нами, и привела т же самыя причины предпочитать чужіе края Англіи, какіе приводили мы; и, какъ осязательное доказательство, представляла чуждое всякой тяжелой церемоніальности начало нашего знакомства: «еслибъ мы были въ отели „Звзды и Подвязки“ въ Виндзор или отели „Альбіонъ“ въ Брайтон, говорила она, „вы наврное предоставили бы меня моей судьб, и я не наслаждалась бы теперь удовольствіемъ знакомства, которому, надюсь, не суждено окончиться здсь“.
Ахъ, Китти, еслибъ ты слышала, съ какою проникающею въ душу нжностью произнесла она эти слова! Но, другъ мой, истинная очаровательность хорошихъ манеръ состоитъ именно въ томъ, что общія мста облекаются интересомъ, и самымъ ничтожнымъ фразамъ сообщается какое-то значеніе и важность. Она искренно похвалила насъ за то, что мы путешествуемъ безъ разсыльнаго — недостатокъ, котораго мы краснли въ ту минуту, и который мама старалась прикрыть всми неправдами. „Это съ вашей стороны чрезвычайно-разсудительно, сказала она, чрезвычайно независимо и показываетъ, что вы совершенно понимаете чужіе края. Конечно, въ моемъ положеніи (тутъ въ ея голос зазвучала такая грустная задумчивость, что на глазахъ моихъ показались слезы), въ моемъ положеніи“… она остановилась на минуту и продолжала, съ трудомъ успокоиваясь: „путешествовать безъ разсыльнаго — невозможность; но для васъ нтъ такой необходимости.“
— И Gr'egoire вроятно желаетъ показать вамъ, какъ обходиться безъ него, вскричалъ лордъ Джорджъ:- онъ прохалъ въ Боннъ и оставилъ васъ на произвелъ судьбы здсь.
— Ахъ, этотъ старичокъ такъ добръ, такъ заботливъ, сказала она: — что хотя онъ дйствительно длаетъ ужасныя ошибки, но я не могу на него сердиться.
— Это показываетъ вашу доброту, возразилъ онъ:- но еслибъ я сказалъ ему, что хочу остановиться въ Кёльн, и онъ проскакалъ бы приготовлять комнаты въ Бонн, я, при встрч, свернулъ бы ему шею.
— Будьте же уврены, я не сдлаю этого, отвчала она, снимая перчатки и показывая, какъ несозданы ея прекрасные тонкіе пальчики, сіяющіе камнями, для подобныхъ длъ.
— И теперь вы должны дожидаться здсь Фордейса? сказалъ онъ почти съ досадою.
— Конечно, должна! отвчала она съ кроткой улыбкой.
Лордъ Джорджъ возразилъ что-то, но я не разслышала его словъ, и такимъ-образомъ было ршено, Китти, что мы не сейчасъ вызжаемъ въ Боннъ, а обдаемъ съ мистриссъ Горъ Гэмптонъ и остаемся съ нею до вечера — доброта, отъ которой она, казалось, пришла въ восторгъ, по нскольку разъ благодаря каждаго изъ насъ „за наше милое, доброе расположеніе“.