Семейство Доддов за границей
Шрифт:
— Я старался объяснить, сказалъ онъ, недоумвая:- старался самымъ деликатнйшимъ образомъ растолковать ей, какими низкими хитростями васъ обманывали; сказалъ, что, открывъ плутовство, я прискакалъ сюда изъ Бадена — къ счастью, еще во-время, чтобъ разоблачить его; но она почти не хотла и слушать меня: не обращая никакого вниманія на мои доказательства, она гнвалась на мою привычку мшаться въ чужія дла, на то, что я, не будучи никмъ прошенъ, занимаюсь тмъ, что до меня вовсе не касается; однимъ словомъ: она ршительно не хотла врить мн, приписывала участіе, принимаемое мною въ вашемъ семейств, низкимъ побужденіямъ, и сдлала нсколько невыгодныхъ замчаній о моемъ характер.
— А дочь была тутъ?
— Миссъ Доддъ удалилась
Я не могъ боле вытерпть и, не разспрашивая дале, бросился въ комнату жены. Одинъ взглядъ убдилъ меня, что убжденіе наконецъ овладло ею; жена лежала въ креслахъ, будто-бы съ нею обморокъ, а Мери Анна и Бетти растирали ей виски и давали нюхать разные спирты.
Мн было довольно времени наблюдать за Мери Анною въ продолженіе этихъ процедуръ; я увидлъ, къ величайшему изумленію, что она такъ спокойна, такъ холодна, какъ нельзя боле. Проницательнйшій глазъ не могъ бы подмтить на ея лиц ни малйшаго слда тоски или разстройства. Потому, видя, что мать ея совершенно постигла истину, я не могъ угадать, слышала ли что-нибудь Мери Анна, или не знаетъ еще ничего. Но мн вздумалось, что можно вывдать это съ помощью уловки, и я сказалъ:
— Если твою мать можно теперь снести по лстниц и посадить въ экипажъ, мы сейчасъ это сдлаемъ, Мери Анна. Намъ надобно хать отсюда, какъ можно скоре.
— Разумется, папа, отвчала она очень-спокойнымъ тономъ.
— Посл того, что случилось, каждая минута, проводимая нами здсь — униженіе.
— Совершенная правда, папа, сказала она хладнокровно.
Ахъ, милый Томъ, эти женщины — непостижимая загадка. Ни физіологи, ни романисты, не знаютъ ихъ ни на-волосъ. Главнйшія тэмы у этихъ умныхъ людей — нжная впечатлительность, слабонервность и тому подобное. Но, поврьте моему слову: силою характера, невроятною переносливостью женщины превосходятъ насъ. Он выдерживаютъ жесточайшіе удары съ истиннымъ геройствомъ и могутъ выносить разочарованіе въ гордыхъ надеждахъ, самое униженіе, съ непонятною для насъ энергіею.
Мн оставалось, не утшать Мери Анну, не соболзновать ей, а только подражать, но мр силъ, ея величественному спокойствію.
— Какъ ты думаешь, сказалъ я: можно будетъ намъ успть ухать на разсвт?
— Очень-можно, отвчала она:- Августина укладываетъ наши вещи; а когда мама будетъ лучше, и я пойду помогать ей.
— Она знаетъ все? сказалъ я, показывая на жену.
— Все.
— И наконецъ убдилась?
Наклоненіе головы замнило отвтъ.
Такое хладнокровіе ршительно поразило меня. Я только могъ съ изумленіемъ смотрть на дочь, не сводя глазъ, и думать: „неужели же она знаетъ все?“ Не обращая никакого вниманія на мое удивленіе, она продолжала ухаживать за матерью, отъ времени до времени отдавая шопотомъ приказанія Бетти Коббъ.
— Папа, не распорядитесь ли вы укладкою вещей? сказала она.
Это заставило меня опомниться, и я поспшилъ исполнить совтъ.
Патрикъ, по всегдашнему своему обыкновенію въ случа важныхъ событій, быль пьянъ и, вслдствіе того, завязалъ дятельное состязаніе съ вольфенфельзскою прислугою. Джемса я не могъ нигд отъискать; наконецъ узналъ, что онъ одинъ ускакалъ верхомъ, съ полчаса назадъ, по дорог въ лсъ, куда, какъ открылось, за нсколько минутъ передъ тмъ направился молодой баронъ. Я испугался бы результатовъ погони, еслибъ меня не уврили, что Джемсу не догнать бглеца.
Моррисъ сказалъ мн, что старый управляющій замка уже прогнанъ, такъ-что я по-крайней-мр утшенъ былъ скорымъ наказаніемъ ему. Графъ продолжалъ оказывать намъ всевозможную внимательность и всячески старался своею деликатностью смягчить наше униженіе. При помощи Морриса, я увязалъ вс вещи и передъ разсвтомъ стояла ужь у подъзда карета, готовая къ отъзду. Торопливость укладки произвела „ужасныя пожертвованія“ красотою элегантнаго приданаго:
Въ продолженіе сборовъ, мистриссъ Д. почла необходимымъ прикрыть невыгодность своей роли нсколькими истерическими припадками. Совершенная потеря голоса наконецъ прекратила ихъ. Тогда водворилась блаженная тишина и позволила намъ закусить передъ отъздомъ. Завтракъ былъ роскошенъ, и графъ сказалъ Моррису, что еслибъ его присутствіе не было для насъ стснительно, то онъ почелъ бы себ большою честью позволеніе засвидтельствовать свое уваженіе дамамъ. Когда я упомянулъ о томъ Мери Анн, она необыкновенно озадачила меня, сказавъ: „Ахъ, мы будемъ очень-рады; его внимательность обязываетъ насъ къ тому“. Каково, милый Томъ? Прибавьте, что и супруга моя, вопіявшая всю ночь, вышла къ завтраку съ улыбками и любезностями, опираясь на руку Мери Анны, которая, сказать мимоходомъ, одлась самымъ очаровательнымъ образомъ и, казалось, была совершенно готова къ новой побд. Ахъ, женщины, женщины! Разгадайте ихъ, если можете, милый Томъ. Умственныя способности бднаго К. Дж. оказываются тутъ совершенно-несостоятельными.
Вы, конечно, не потребуете отъ меня разсказа о завтрак. Возможно ли представить себ положеніе постыдне нашего? а между-тмъ, клянусь вамъ, кром меня и Морриса никто, кажется, и не думалъ о томъ. Мистриссъ Д. кушала, пила, улыбалась, длала глазки графу съ истиннымъ удовольствіемъ; Мери Анна болтала, хохотала съ графомъ, нисколько не конфузясь; онъ былъ, очевидно, пораженъ ея красотою и она съ наслажденіемъ принимала его любезности. Я старался держать себя такъ же развязно, какъ и другіе, но — увы! давился каждымъ кускомъ, плачевно запинался на каждой шутк. Бшенство, стыдъ кипли во мн; бойкое хладнокровіе жены и дочери усиливало мой позоръ. Я былъ бы довольне, еслибъ он рыдали и не скрывали своихъ страданій. Я почти увренъ, что Моррисъ думалъ то же; онъ смотрлъ на нихъ изумленными глазами. Еслибъ не онъ, то не знаю, чмъ кончилось бы это утро, потому-что мои дамы, казалось, ршились новою побдою загладить мысль о пораженіи, и смотрли на графа Адельберга какъ на „завидную добычу безъ всякой фальши“. Это заставило меня прибгнуть къ совтамъ и помощи Морриса, и — полная честь ему — онъ устроилъ нашъ отъздъ живо и умно.
Въ карет графа не было мста нашей прислуг; ее вмст съ багажемъ надобно было отправить вслдъ за нами; тутъ же надобно было посадить и Джемса. Все это было мною поручено Моррису.
Мы отправились въ восемь часовъ, хотя завтракъ кончился около шести. Лошади были готовы, но графъ упросилъ дамъ идти на главную башню замка, чтобъ посмотрть оттуда на восхожденіе солнца: видъ съ башни, по его увренію, восхитителенъ.
Наконецъ мы услись въ карету; графъ, прощаясь, обнялъ и поцаловалъ меня, поцаловалъ руку мистриссъ Д., руку Мери Анны, съ такою любезностью, что об мои дамы расчувствовались и принялись за платки въ первый разъ со времени достопамятной катастрофы. Но лицо Морриса напомянуло имъ о прискорбной существенности; мы пожали ему руку и поскакали въ галопъ.
— Гд моя шуба? не забыта ли моя муфта? Я не вижу своей гороховой шали. Мери Анна, куда пропало одяло? Я уврена, что вы оставили половину вещей. Да и какъ не оставить при безумной поспшности нашего отъзда! — Вотъ отрывки путевыхъ думъ мистриссъ Д.
Да, милый Томъ, среди позорнаго безславія, она печалилась только о томъ, что мы скоро ухали изъ проклятаго замка! Я твердо былъ намренъ ни слова не говорить о нашей непріятности, похоронить это дло въ архив множества подобныхъ воспоминаній, но, при изъявленіи такихъ чувствъ съ ея стороны, не выдержалъ. Женщины ли он? Люди ли он? эти вопросы требовали отвта. Напрасно я старался подавить въ себ искушеніе; наконецъ, чувствуя, что не могу смолчать, ршился по-крайней-мр удерживать свои выраженія въ границахъ умренности и тихимъ, кроткимъ голосомъ сказалъ: