Трудное время
Шрифт:
– Так что ж?
– Ну, поедем!
– У тебя дело, что ли, там есть?
– Какое, к черту, дело? На кой мне их!
– Так зачем же ты меня зовешь?
– Да я тебя зову, видишь ли, зачем...
Щетинин отошел к окну.
– Я тебя, любезный друг, зову...
– продолжал он, поднимая с полу книгу и перелистывая ее, - чтобы... Понимаешь, не скучно было. И мне веселей, и тебе веселей. Понял? Ну да. Коптеть тут в деревне. Что хорошего? Так ведь? говорил Щетинин, складывая книгу и отдавая ее Рязанову.
Рязанов пристально
– Что ты такое мелешь?
– наконец спросил он.
– Ты, должно быть, болен, болен, что ли?
– Да, брат; у меня ужасно голова болит. Прощай!
Рязанов посмотрел ему вслед, пожал плечами, опять раскрыл книгу и принялся читать.
Щетинин, вернувшись домой, прошел прямо в спальню, зажег свечу и сел на стул у кровати. На подушках лежала ночная кофта и чепчик Марьи Николавны. Постель, как была постлана, так и осталась неизмятою. На столике, рядом с подушками, стоял графин с водою. Щетинин налил стакан, выпил и долго, со стаканом в руке, глядел на подушку, потом поставил его на столик, поправил одеяло и ушел в кабинет.
На другое утро приказчик несколько раз приходил за делом, - Щетинин все спал. Часов в девять подали самовар, Марья Николавна вышла в столовую, заварила чай; в передней показались мужики. Наконец разбудили Щетинина, приказчик вошел в кабинет. Барин сидел за письменным столом, протирая глаза, и ничего не понимал. Приказчик постоял у двери, поглядел, сделал шаг вперед, поклонился, подождал и, кашлянув, решился спросить:
– Лексан Васильич.
– А?
– Во флигаре прикажете потолки настилать, или погодить до вас?
– Погодить, погодить...
– Стало быть, сами изволите быть?
– Ну, да. Конечно.
Щетинин все протирал себе глаза и никак не мог их протереть.
Приказчик еще немного помолчал.
В это время Щетинин уж начал дремать, облокотившись на стол. Приказчик кашлянул еще раз; Щетинин вздрогнул и открыл глаза.
– Насчет крюковских мужиков будет ваше приказание?
– спросил приказчик погромче.
– Как же, как же, брат...
– Леску позволите им отпустить?
– Что ж, пусть их!..
– Все маненько почистится лесок.
– А?
– Почистится, мол.
– Ну, да. Чего тут еще...
– Глядеть так-то быдто лучше, веселей.
– Хх! отличная, брат, штука!
Щетинин улыбнулся и сейчас же опять задремал.
Через несколько минут приказчик спросил:
– Так когда же изволите приехать?
– Куда?
– А на футор-с?
– Ну, вот еще! за коим чертом я туда поеду? Не видал я тваво футора, говорил Щетинин недовольным голосом и опустил голову на стол.
– Что ты к нему пристаешь?
– из столовой вполголоса сказала приказчику Марья Николавна.
– Разве ты не видишь, что он спит?
– Кто спит? Я сплю? Это неправда!
– вскочив со стула, говорил Щетинин.
– Я не сплю.
Приказчик все еще стоял в дверях. Щетинин широко открыл глаза, потянулся, посмотрел вокруг, наморщил
– Да, - как будто припоминая что-то, произнес он.
– Это так...
– потом, заметив приказчика, прибавил: - Ты, брат, вот что: ты там... Как это сказать?.. Ты, любезнейший... Ну, да; ты вели лошадей поскорее заложить, говорил он, уже совершенно очнувшись.
– А насчет дел, это там после, мы увидим. Ступай!
– Мужички тоже было...
– заговорил приказчик, указывая на мужиков, стоявших в передней.
– Гони их, - крикнул Щетинин.
Пришел Рязанов; Щетинин наскоро выпил стакан чаю, умылся. Во все это время никто из них не сказал ни одного слова. Как только выехали в поле, Щетинин заснул и проспал до самого города.
V
Действительно, в городе был мировой съезд и к тому же - крестьянская ярмарка. По улицам бродили пьяные мужики и разряженные бабы; на базарной площади стояли палатки и шалаши с товарами; в подвижном трактире играла музыка и пели песни; солнце пекло, пыль тучею стояла над толпою мужиков, двигавшейся во все стороны; между возов пробирался на паре караковых исправник 1, с верховым полицейским служителем позади. В толпе ходили управляющие, барыни с узлами и с раскрасневшимися лицами.
В сторонке, у весов, стояло шесть человек гарнизонных солдат в суконных галстухах и в белых холщовых мундирах. Перед ними прохаживался капитан: он делал им смотр и ругался, а сам был пьян. Солдаты тоже были пьяные и, вздыхая, равнодушно посматривали на проходящих.
Тут же стояли дрожки 2, на которых приехал капитан. Он все собирался уехать, несколько раз подходил к дрожкам и поднимал ногу, но сейчас же опять возвращался и опять принимался ругаться. На правом фланге стоял солдат с заплаканным лицом. Он был пьянее всех; стоя ввытяжку, он плакал и не сводил глаз с своего командира.
– Я тебе по-ка-жу, твою мать, я тебе покажу!
– кричал капитан, наступая на солдата.
– Готов, завсегда готов, - Вытягивая лицо вперед, отвечал солдат.
– Молчать!
– Слушаю, васскрродье.
– В гррроб заколочу!..
– С радостью...
Бац.
Солдат заморгал глазами и выставил свое лицо еще больше вперед. Проходящие мужики останавливались. Солдат всхлипывал и, не утирая слез, прямо смотрел в глаза начальнику.
– У! Рраспротак, - рычал капитан, косясь на солдата и подходя к дрожкам.
– С моим с удовольствием!
– крикнул солдат.
– Молчать!
– заревел капитан, снова подлетая к солдату.
По улицам ездили и бродили помещики; в домах тоже везде виднелась водка и закуска; из отворенных окон вылетал табачный дым вместе со смехом и звоном графинов.
В этот день назначено было открытие по возобновлении дворянского клуба, с переименованием его в соединенный, так как в новом клубе предполагалось соединить все сословия.
Мировой съезд помещался в том же здании, а потому у ворот и на крыльце толпились мужики, вызванные посредниками в город по делам.