Трудное время

Слепцов Василий Алексеевич

Так просидела она с полчаса, отвернувшись в сторону и в раздумье перебирая пальцами свое платье; только глаза ее медленно переходили с одной вещи на другую, ни на чем не останавливаясь и ничего не выражая, кроме одной какой-то мысли, которая не давала ей покоя. Пасмурный свет из окна, проходя сквозь зеленую занавеску, бледно ложился на одну сторону ее красивого, но и без того печального лица, неясно обозначая щеку, висок с неподвижною бровью и далеко откинутую назад темную косу.

Вошла горничная.

–

Что ты, Поля?
– мельком взглянув на нее, спросила Марья Николавна.

– Блюзку запошить прикажете или только сметать пока вперед - иголку?

– Все равно. Сама увидишь, как лучше.

Горничная молчала.

– Ну, запошей, что ли.

– Там вон девочку привели, - улыбаясь, сказала горничная.

– Какую девочку?

– Да мать привела, крестьянскую. Больная.

Горничная фыркнула.

– Что ж ты смеешься?

– Очень уж смешно. У девочки в ухе...

Горничная опять засмеялась.

– Что ж у ней в ухе?

– Горох вырос.

– Как горох вырос?

– Да извольте сами посмотреть. Обыкновенно, ребятенки баловались, засунули ей в ухо горошину; он у ней там и вырос. Видно, извольте поглядеть, из уха росток торчит.

Оказалось, у девочки действительно из уха виднелся росток.

Марья Николавна достала шпилькою горошину и налила девочке в ухо деревянного масла. Баба вытащила из-за пазухи четыре яйца и подала их Марье Николавне.

– Зачем это? Мне не надо.

– Ну!
– сказала баба, все-таки отдавая яйца.

– Нет, право, мне не надо.

– Ну! Ничаво.

Баба старалась поймать ее руку.

– Ах, какая ты! Ведь я тебе сказала, что не возьму, - говорила Марья Николавна, спрятав свои руки.

– О? Ну, мотри же! А то возьми! Что ж?.. Ничаво.

– Не возьмет. Дура! Говорят тебе, - смеясь, прибавила горничная.

– Да ведь у нас денег нету. Какие у нас деньги?

Марья Николавна улыбнулась.

– А то я пзнички 1 принесу коли.

– Ничего мне не надо.

– Ну, благодарим покорно, - кланяясь, говорила баба.
– Целуй у барыни ручку, - сказала она своей девочке.
– Проси ручку! Сопли-то утри! Скажи: пожалуйте, мол, сударыня, ручку! Проси скорей!

– Нет, нет; и этого не надо, - конфузясь, говорила Марья Николавна.
– А ты лучше вот что послушай-ка!

– Чаво-с?

Баба самой себе утерла нос.

– Ты из какой деревни?

– Мы-то?

– Ну, да.

– А мы вот кaменски.

– Это недалеко ведь, кажется?

– Возлe. За речкой-то вот.

– Который год твоей девочке?

– Девочки-ти? Да, мотри, никак девятый годочек пошел.

Марья Николавна нагнулась к девочке и взяла ее за подбородок. Девочка пугливо вскинула глазами кверху и ухватилась за подол своей матери.

– Как тебя зовут?
– спросила девочку

Марья Николавна.

Девочка молчала.

– Что ж ты, дура, молчишь?
– говорила ей мать.
– Скажи: Фроськой, мол, сударыня. Говори скорей!

– Фроськой, - прошептала девочка, схватилась обеими руками за мать и уткнулась носом ей в живот.

– Послушай, милая, - вдруг как-то решительно заговорила Марья Николавна и улыбнулась.
– Отдай ее мне, я буду ее учить.

Баба взглянула на Марью Николавну и тоже улыбнулась и, нагнувшись к девочке, сказала:

– Вон, слышишь, барыня-то что говорит? Учить, говорит. Чу, мотри не балуй! Как забалуешь, учить.

Девочка взглянула на Марью Николавну и сейчас же опять спряталась.

– Ах, нет. Ты не понимаешь, - торопливо заговорила Марья Николавна.
– Я ведь это не нарочно говорю. В самом деле, давай я ее буду учить.

– Ох, уж барыня! Что только они выдумают!
– смеясь, говорила горничная.

Баба смотрела на них в недоумении.

– Грамоте учить. Знаешь, читать и писать, - толковала бабе Марья Николавна.

– Это на что же так-то?
– не понимая, спрашивала баба.

– Она у тебя грамотная будет; будет уметь читать и писать, сосчитать, когда что нужно, письмо написать...

Горничная фыркнула себе в руку.

– Какая ты... Странная! Что ж тут смешного?
– вспыхнув, заметила Марья Николавна.

– Ох, уж и не знаю...
– говорила баба, улыбаясь и посматривая на горничную.

– Чего ж тут не знать? Это очень просто, - зачастила Марья Николавна.

– Ох, нет. Ох, уж не замай же она... Нет, уж помилуйте, сударыня!

– Да отчего же?

– Нет, уж сделайте божескую милость, - низко кланяясь, говорила баба. Что с нее взять? Малый робенок.

Баба придерживала девочку, как будто у ней кто-нибудь хотел ее отнять. Девочка вдруг заревела.

– Ты, может, боишься, что ей здесь будет нехорошо?

– Нет, уж помилуйте, сударыня! Одна она у меня, девочка-то. Коли так, уж легче же я курочку вам принесу за лечение.

Марья Николавна молча постояла перед бабою, грустно улыбнулась, посмотрела на нее и сказала:

– Не надо. Ни курочки, ни девочки твоей мне не надо. Успокойся!
– и ушла опять в свою комнату.

Немного погодя она вышла на крыльцо с зонтиком в руке и отправилась в людскую.

В людской сильно пахло щами и горячим ржаным хлебом, который лежал на лавке, прикрытый полотенцем. У окна сидел кучер и курил трубку; стряпуха собралась было разуваться и поставила одну ногу на скамейку; по полу, отрывисто чавкая, бродил поросенок; рядом с кучером, на лавке же, сидела двухлетняя девочка и ковыряла большою деревянною ложкою в пустом горшке, из которого всякий раз шумно вылетали мухи.