Винный склад
Шрифт:
Наконецъ они остановились вблизи ряда кустарниковъ, у большого отверстія въ стн, откуда виднлся оливковый садъ, сквозь листву котораго прорывались лучи заходящаго солнца.
Ферминъ усадилъ сестру на холмикъ, самъ же, стоя передъ ней, сказалъ съ ласковой улыбкой, чтобы пробудить въ ней доврчивость къ нему:
— Ну, маленькая сумасбродка, скажи мн, почему ты порвала сь Рафаэлемъ, и прогнала его отъ себя, какъ собаку, нанеся ему такое rope, что, повидимому, бдняга умретъ отъ него.
Марія де-ла-Лусъ, казалось, желала обратить въ шутку
— Потому, что я его не люблю, потому что онъ мн надолъ, вотъ почему. Онъ дуракъ, наскучившій мн. Не вольна я разв не любить человка, который мн не нравится?…
Ферминъ заговорилъ съ ней, какъ съ мятежной двчонкой. Она не уметъ скрыть, что любитъ Рафаэля. Во всемъ этомъ есть нчто, что ему необходимо знать для блага ихъ обоихъ, чтобы снова уладить дло между ними. Она не злой человкъ и не можетъ такъ жестоко обойтись со своимъ женихомъ. Какъ, такимъ образомъ топтать любовь, начавшуюся чутъ ли не съ дтства? Какъ, такимъ образомъ, гоняютъ отъ себя человка, продержавъ его долгій рядъ годовъ, какъ говорится, пришитымъ къ своей юбк. Что-то есть необъяснимое въ ея поведеніи, и необходимо, чтобы она во всемъ открылась бы ему.
Но двушка не поддавалась, на ласкающій и убждающій тонъ брата.
— Ничего таого нтъ, — отвтила она энергично, выпрямившись, какъ бы желая встать. — Все это твои выдумки. Другого ничего нтъ, кром того, что всякое ухаживаніе мн надоло, я вообще не желаю выходить замужъ и ршила провестии свою жизнь съ отцомъ и съ тобой.
И такъ какъ двушка, чтобы скрыть свое смущеніе, возвысила голосъ, повторяя, что она вольна надъ своими чувствами и можетъ поступать, какъ ей заблагоразсудится, Ферминъ сталъ раздражаться.
— Ахъ ты, обманщица, съ жесткой душой и каменнымъ сердцемъ! Думаешь ли ты, что можно такъ бросать человка, когда взбредетъ на умъ, посл того, какъ въ теченіе долгихъ годовъ вели съ нимъ любовные разговоры у ршетчатаго окиа, довели его до безумія медовыми рчами, и посл того, какъ ты утверждала, что любишь его больще, чмъ жизнь? За меньшее, чмъ это, убивали двушекъ ударомъ кинжала… Кричи: повторяй, что ты сдлаешь то, что теб вздумается… мои мысли обращены лишь къ тому несчастному, сердце котораго, когда ты болтаешь, словно безразсудная, исходитъ кровью и онъ плачетъ какъ ребенокъ, несмотря на то, что онъ самый храбрый мужчина изъ всхъ мужчинъ въ Херес. И все изъ-за тебя… изъ-за тебя, которая ведетъ себя хуже цыганки, изъ-за тебя, флюгеръ!..
Возбужденный порывомъ гнва, онъ говорилъ о гор Рафаэля, о слезахъ его, когда онъ молилъ Фермина о помощи, о терзаніяхъ, съ которыми онъ ждетъ исхода его посредничества. Но ему пришлось прервать свою рчь.
Марія де-ла-Лусъ, внезапно переходя отъ сопротивленія къ унынію, разразилась слезами и стонами, все увеличивающимся по мр того, какъ Ферминъ подвигался въ разговор о любовномъ отчаяніи ея жениха.
— Ахъ, бдняжка! — стонала двушка, забывъ о всякомъ притворств. — Ахъ, Рафаэль
Голосъ брата смягчился.
Ты любишь его, видишь ли, что ты ero любишь? Ты сама выдала себя, зачмъ заставляешь ты его страдатъ? Зачмъ это упрямство, доводящее его до отчаянія и тебя до слезъ?
Двушка молчала, она крпко сжимала губы, боясь сказать лишнее и только плакала.
— Говори! — крикнулъ повелительно Ферминъ. — Ты любишь Рафаэля, быть можетъ, даже больше, чмъ прежде. Отчего ты разсталась, отчего порвала съ нимъ? Говори, или, мн кажется, я убью тебя!
И онъ грубо встряхнулъ Марію де-ла-Лусъ, которая, словно она была не въ состояніи вынести тяжесть своего волненія, упала на холмик, спрятавъ лицо въ свои руки.
Солнце садилось. Послдніе его лучи, ложась по земл, обливали оранжевымъ сіяніемъ стволы оливковыхъ деревьевъ, верескъ, росшій кругомъ, и изгибы тла двушки, лежащей на земл.
— Говори, Марикита! — загремлъ голосъ Фермина. — Скажи, почему ты это длаешь? Бога ради, скажи! He то я сойду сь ума! Скажи твоему брату, твоему Фермину!
Голосъ двушкт раздался слабый, словно далекій, стыдливый.
— Я не люблю его потому что слишкомъ сино люблю его… Я не могу его любить, потому что слишкомъ его люблю, чтобы сдлать его несчастнымъ.
И Марикита приподнялась, пристально устремивъ на Фермина глаза, наполненные слезами.
Онъ можетъ ее убить, но она не вернется къ Рафаэлю. Она клялась, что если будетъ считать себя недостойной его, то броситъ его, хотя бы погубила этимъ душу свою. Было бы преступленіемъ наградить эту столь сильную любовь, внеся въ будущую ихъ совмстную жизнь нчто, что могло бы оскорбить Рафаэля, такого добраго, благороднаго и любящаго.
Водворилось продолжительное молчаніе.
Солнце зашло. Теперъ черная листва оливковыхъ деревьевъ вырисовывалась на фіолетовомъ неб съ легкой золотой бахромой на краю горизонта.
Ферминъ молчалъ, точно сраженный тмъ, что онъ предчувствовалъ.
— Значитъ, — сказалъ онъ съ торжественнымъ спокойствіемъ, — ты считаешь себя недостойной Рафаэля? Ты избгаешь его, потому что въ твоей жизни есть нчто, могущее оскорбить его, сдлать его несчастнымъ?
— Да, — отвтила она, не опуская глаза.
— Что же это такое? Говори: я думаю, что брату это должно быть извстно.
Марія де-ла-Лусъ снова спрятала голову свою въ рукахъ. Нтъ, она ничего не скажетъ. Мука эта превосходитъ ея силы. И она опять расплакалась.
Монтенегро заговорил мягко, нжно, напоминая двушк тсную дружбу, соединявшую ихъ.
Они не знали своей матери, и Ферминъ заступилъ ея мсто для малютки. Сколько разъ сидлъ онъ у ея колыбели, сколько разъ отдавалъ ей свой кусокъ хлба, когда она была голодна, ухаживалъ за ней во время ея болзней, и она никогда не имла тайнъ для него. А теперь? Ты дурная сестра… Какъ плохо я тебя зналъ!
— Ферминъ, я бы хотла быть нмой, чтобы ты не страдалъ, потому что я знаю, что правда истерзаетъ тебя.