Время жнецов
Шрифт:
— Что же, Пётр Апполинарьевич, с вашей юридической трактовкой вещественных доказательств я вполне согласен и, поверьте, с глубоким уважением отношусь к вашему научному подходу к делу, — не приминул заметить Сушко. — Только вот результаты судебно-медицинских экспертиз в суде доказательствами вины преступника не являются и таковыми не воспринимаются. Стороне обвинения потребны лишь улики, изобличающие преступника сразу и с головой.
— Хорошо, Лавр Феликсович, — отдавая дань профессиональной напористости сыскного и потому, потеплев голосом, ответил Вяземский. Теперь Сушко не казался ему таким уж самодовольным или самомнительным. — Этот вопрос мы обязательно обсудим в более приватной обстановке. А сейчас мне нужно работать.
Сушко направился к околоточному
— Итак… Кисти рук с потёртостями на ладонях от настойчивых попыток ползти или подняться, под ногтями та же грязь, три ногтя обломаны. На подушечках правых пальцев и ногтевой фаланге левого указательного — следы швейной иглы и напёрстка, — личный осмотр Вяземский проводил по годами выверенной методике. Сначала проговаривал всё, что видит, потом делал пометки в блокноте, а разум его сам воспроизводил нужные выводы. — На шее и подбородке те же кровоподтёки, что и в первых двух случаях. Слева чёткий след осаднения от сдёрнутой металлической цепочки. Разрез одежды и тела произведён уже знакомым лезвием. Он ровный и непрерывный, скорее всего, одномоментный. Крови вокруг тела немного, характер истечения по вертикали к мостовой. В брюшной полости визуально определяются большие сгустки крови, которые ещё не успели организоваться. Мерзавец, опять резал по живому. Вот и место пересечения брюшной аорты, прикрытое большим сгустком крови.
— Боковой свет с обеих сторон! — бросил Вяземский помощнику-осветителю и достал из саквояжа большую лупу, пинцет и бумажный конверт. — Так-так… Свет ближе! Ага, волосок теперь рыжего цвета. Уверен, из очередного парика. Опять лепестки розы, один наклеен на губы. Так… Вот и стебель с тёмно-бурым налётом на шипах. Его в отдельный конверт. На задне-наружной стороне каблуков ботильонов следы грязи и сточенность о камни мостовой. Результат волочения? Безусловно…
— Любезный, дайте мне один из фонарей, — прозвучала следующая просьба Вяземского. — Теперь светите себе под ноги, будем двигаться параллельно, искать следы мужской обуви по бокам полос волочения.
На половине пути к подворотне дома, где в отдалении от места расположения трупа стояли полицейские и Сушко, Вяземский скомандовал помощнику:
— Стой, служивый! След мужской обуви здесь виден лучше всего, очень чётко. И опять скошенность каблука вовнутрь. Следы крови ведут к подворотне — в тёмное и тихое место. Это точно Цветочник. Сомнений нет… Один и тот же преступный почерк, ошибиться невозможно.
Обогнув полицейских, Вяземский приблизился к воротам, ведушим во двор дома, откуда слышался приглушенный собачий лай и звон собочьей цепи. С этого места он снова обратился к осветителю с просьбой:
— Голубчик, здесь дай боковой свет. Поставь оба фонаря справа от меня.
Потом Вяземский опустился на корточки и посмотрел вниз. В свете керосиновых фонарей тёмно-багровой лужей маслянисто поблёскивала кровь. Поверхность её уже студенилась от времени, а часть впиталась в землю, тут уже не было камней мостовой.
— Здесь! Здесь он, придушив женщину, нанёс свой роковой удар, — сделал заключение Пётр Апполинарьевич и, выпрямившись, сделал глубокий вдох. Свежий ночной воздух вернул ему трезвость рассудка. Вяземский готов был поделиться впечатлениями с Сушко. Тот в это время беседовал с околоточным надзирателем Коломенской части, которого всё ещё познабливало то ли от ужаса увиденного — не часто в его околотке так зверски режут женщин, то ли от предутреннего майского холодка.
— Терентий Давыдович, во сколько и кем обнаружено тело жертвы, — задал очередной вопрос Сушко.
— Два часа тому назад… Тело обнаружено конным нарядом полицейской ночной стражи… Городовой по приказу старшего наряда сообщил в участок, и меня доставили на место происшествия. Это мой околоток… Б-р-р, да что же за холод такой, с воды что ли ветром
— Известна ли вам убитая? Имеются ли свидетели убийства? Есть ли сведения о её месте проживания и роде занятий? — не сбавляя темпа, продолжал спрашивать Сушко, не давая околоточному сосредоточиться на собственных ощущениях. — Что сделано за эти два часа и каков результат поисков преступника вы можете предоставить?
— Лавр Феликсович, побойтесь Бога! Да не знаю я эту девку… В этом доме селятся и живут только благонадёжные… А ночь, хоть глаз выколи, какие уж тут свидетели? Спят все… Мне что их среди ночи будить? Не дело это! — разводя толстопалыми руками, возопил околоточный. — Уже два часа стою на холоде да ветру, выших распоряжений дожидаючись… Вечно Сыскная воду мутит, всех работать напрягает, а сама руки в боки, только лавры собирать горазда…
— Что я слышу? Полицейскому на службе да по месту его надзора холодно и голодно? — даже Вяземскому со стороны стало видно, как сузились глаза и напряглись скулы Сушко, а голос приобрёл металлические нотки. — Слышали ли вы, господин околоточный надзиратель, об убийствах молодых женщин с волочением тел на набережную в вашей же, Коломенской части? Или вы думали, что дело это лично вас не коснётся? Нижние чины уже три часа мёрзнут, ни один не пикнул и на долю свою не пожаловался. Стыдитесь, Терентий Давыдович…
Вяземскому импонировали профессиональное отношение Сушко к деталям, манера общения с должностными лицами на месте происшествия, его розыскной задор, по которому можно отличить специалиста своего дела от начинающего или дилетанта. И Пётр Апполинарьевич, приблизившись к полицейским, покашливанием обратил на себя внимание Сушко. Лавр Феликсович, в ожидании вопроса, глянул на Вяземского, и тот спокойным, уравновешенным голосом произнёс:
— Прошу прощения за то, что прерываю ваш разговор, Лавр Феликсович. Я закончил осмотр тела и места происшествия, провёл первичный анализ полученной информации, потому готов им с вами поделиться. А околоточного надзирателя домой отошлите, иначе завтра он от насорка, кашля и чихания с постели не встанет. Городовых за ненадобностью распустите, пусть дальше городской порядок охраняют. Нам, мне кажется, и одной пролётки хватит. А на обратном пути и о «вещественных доказательствах» мнениями обменяемся. Так вас устроит?
— Непременно, Пётр Апполинарьевич. А говорите, что не доктор, — ответил Сушко, и губы тронула тёплая улыбка: Вяземский нравился ему всё больше и больше. Хотелось, наконец, освободиться от лентяя околоточного и поговорить с умным и содержательным человеком, во мнении которого Лавр Феликсович крайне нуждался.
Через десять минут они остались втроём: Сушко, Вяземский и городовой — извозчик пролётки из Сыскной. Тело убитой женщины уже забрала труповозная карета, направившаяся по набережной в сторону морга Обуховской больницы.
И Пётр Апполинарьевич, не спеша, не ограничивая себя в словах и действиях, показал Сушко место преступления, указал на лужу крови у забора, провёл по следам волочения, не забыв описать характерные мужские следы, до тела жертвы. Потом показал и подробно описал повреждения на теле убитой женщины, не утаив особенности лезвия ножа и умения убийцы им пользоваться. Лавр Феликсович слушал взахлёб, не проронив ни звука, весь обратившись в слух. Он впервые встречался с судебным медиком на месте преступления, впервые видел его работу наяву, а не по бумажным заключениям разнообразных, но порой совсем непонятных экспертиз. Вяземский подробно, но понятно и просто говорил об обыденных вещах судебной медицины и патологической анатомии. Действительно, эксперт-консультант. Закончил Пётр Апполинарьевич утверждением, что профессия убитой, судя по следам на пальцах, скорее всего, швея-надомница или модистка средней руки, не имеющая швейной машинки. И ещё судебный медик порекомендовал Сушко внимательно изучить посланные им в Сыскную документы, потому что это убийство, как две капои воды, похоже на два предыдущих, а это уже почерк или визитная карточка убийцы. Когда Сушко понял, что Вяземский закончил свой аналитический отчёт, сам стал задавать уточняющие вопросы: