Я — сын палача. Воспоминания
Шрифт:
Привезли и выгрузили в Симферополе. Кого куда, всех в центральную тюрьму, а меня спецрейсом прямо к знакомому дому на бульваре Франко. После месяца пути немедленно к следователю Лысову. Он меня встретил как родного:
— Что так долго, мы тебя давно уже ждем, соскучились, следствие-то в общих чертах уже закончено.
Ну, я рассказал. Старался пострашнее. Он не испугался. Только задержка в Харькове его удивила:
— Неделю в Харькове? Как же так? Мы ведь каждый день туда звонили, я лично, отвечают «нет, не прибыл еще…» Мы специально для тебя «Победу» держали, мигом бы за тобой туда
Туда и обратно в Харьков? «Победу»! Ради меня? Во здорово! Мне где-то в дороге только-только семнадцать исполнилось. Я, конечно, боялся, но меня еще от страха не трясло, держался Кибаль-чишем.
— Меня пересылка не приняла, пришлось везти в крытку.
— А, че-ерт! А мы туда позвонить не догадались. Больше недели потеряли. Будем догонять.
Допросы
Оказывается, была такая разнарядка, по которой 10-й пункт — «болтунов» бить на допросах не полагалось. Я этого не знал и сейчас не очень верю. Но правда — не били.
Лысов не обманул, следствие заканчивалось. Меня арестовали последним. Пока по этапу везли и допрашивать начали, всех уже в десять заходов прошли, во всем уличили, на очных ставках все нестыковки устранили. А меня все нет. Стали догонять. Допрашивали по два раза в день: утром четыре часа и вечером — три-четыре, с большим перерывом на сиесту.
Следствие вел капитан КГБ Лысов. Формальности, мои подписи, признание вины.
Пустяк. Только время.
Необходимо пояснение. Не буду скромничать: дело наше яйца выеденного не стоило. Мы ж не Чекатилы, кроме глупых школьных разговоров — ничего не делали. Ни в одном нормальном правовом государстве и внимания бы на нас не обратили. Пацаны, малолетки, в великих людей играют… Не преступно.
Но я сейчас не об этом. Не о беззаконности, об этом уже много написано.
Как себя следователям вести? Дела-то, по существу, нет, как же его на бумаге создать?
Получается, во-первых, реальный и, более того, страшный, а с другой стороны, еще более глупый вариант сказки про голого короля. Об этом уже кто-то писал, что добрый следователь все четыре или сколько часов допроса просто спал и разрешал делать то же самое подследственному. Трудно поверить. Но нет вариантов. Миллионы людей десятки миллионов раз говорили и слышали, что за анекдоты сажали. Строго осуждали чудовищную и одновременно глупую беззаконность.
Я хочу обратить внимание на процессуальную сторону дела.
Ума не надо, только немножко внимания.
Анекдоты
Заводится дело. На несколько томов бумаги.
Серьезные люди, с высшим секретным образованием, с погонами и без, ведут допросы и выясняют, выясняют, выясняют… А нечего выяснять! Дела никакого нет. Анекдот, а не дело.
И еще этому, напротив сидящему, врагу необходимо втемяшить, чтобы понял, какой вред он наносил стране и ее экономике своим анекдотом, и что именно за это злобное, умышленное вредительство он теперь отверженный, разоблаченный, отловленный, арестованный, подследственный, а будет еще на долгие годы — заключенный. На чью мельницу он льет воду (худенький пацаненок, на скольких допросах у двух следователей я только и делал,
Серьезное политическое дело. Это тебе не друга по пьянке зарезать. Значение общегосударственного масштаба! Анекдот, понимаешь. Насмешки, понимаешь.
А поскольку само государство — держава, в праве сказать — империя, то и значение, легко понять, — всемирное. Это для тебя, малявки, шутки-анекдотики. С тобой тут не шутят. Тут ни с кем не шутят. Нам народ поручил, нам не до анекдотов.
Анекдотчика-антисоветчика сначала отрывают от какой-никакой работы, которую он, как мог, делал, мастерил. Раньше он хоть какую пользу приносил, не зря хлеб ел, еще своих, может, детей кормил, зато теперь задарма народную баланду жрет.
И еще вокруг него масса людей непроизводительно подъедается. Поднимают его со шконки в шесть утра. Сперва выводят на оправку и утренний туалет, чтобы он не облегчился от страха по ходу гуманнейшего в мире следственного процесса. Потом получасовая прогулка, чтобы в себя пришел. И на допрос.
Ответственный человек, офицер, коммунист, чекист, муж и отец семейства, предлагает (или не предлагает) тебе (вам) закурить и начинает спрашивать.
С анализом каждого слова, особенно имен и регалий.
— Что в этой гнусной клеветнической шутке («анекдоте», как вы ее называете) вызывает ваш смех?
— Что именно смешно? Нет-нет, сделайте одолжение, объясните…
— Над чем, собственно, вы смеетесь?
— Понимаете ли вы, какой подрывной, вредоносный идеологический смысл заложен в этом так называемом анекдоте?
— Когда вы его рассказывали, не приходила ли вам мысль, что вы богохульствуете?
— Святотатствуете?
— Вы ведь, когда рассказывали, небось, озирались по сторонам, знали, чувствовали, что это противозаконно.
— С какой целью вы его рассказывали?
— На что именно направлено гнусное жало вашего анекдота?
— Что вы собирались высмеять?
— Как часто?
— Кому?
— Еще кому?
— Вы ведь надеялись, что именно этот вредоносный смысл дошел до ваших приятелей?
— Кто именно вам этот провокационный анекдот рассказал?
— С какой целью?
— Кто еще при этом присутствовал?
— Перечислите всех поименно.
— Нарисуйте схему, кто где сидел. Конечно, схему. Это же вам не хухры-мухры, а серьезное политическое дело. Мы вашу схему сличим с показаниями других обвиняемых.
— Часто ли он вам подобные анекдоты рассказывал?
— Приведите примеры подобных анекдотов.
— Еще примеры.
— Ха-ха-ха! Ну, этот и правда смешной…
— Кто из ваших знакомых чаще других анекдоты рассказывал?
— Вам это не казалось подозрительным?
— Кто первым засмеялся?
— Охарактеризуйте смех. Сочувственный, иронический, сатирический, одобрительный, злорадный?
— Кто и как комментировал?
— Какие до этого анекдоты рассказывали?
— Ха-ха-ха!.. Этот тоже ничего.