Янки при дворе короля Артура
Шрифт:
— Ахъ, великій Боже!
— Лордъ!
— Вы знаете, что у насъ очень мало времени для обсужденія такихъ вещей. Разв вы не знаете, что мы можемъ раздать по земл весь этотъ народъ въ боле короткое время, чмъ вы употребили на то, чтобы доказать, что этого невозможно сдлать. Намъ теперь некогда говорить, а слдуетъ дйствовать. Вы должны позаботиться объ этомъ, а не давать воли своей мельниц, когда на это нтъ времени. Теперь къ длу; постарайтесь обходиться безъ лишнихъ словъ. Кто отведетъ домой нашу аристократію?
— Конечно, ихъ друзья. Они прідутъ за ними изъ отдаленныхъ концовъ земли.
Это было такъ неожиданно, точно молнія, блеснувшая съ яснаго неба; такое облегченіе было подобно прощенію, дарованному преступнику. Она, вроятно, останется,
— Тогда слушайте, Сэнди; такъ какъ наше предпріятіе окончилось прекрасно и вполн успшно, то я отправлюсь и донесу объ этомъ; если же кто-либо другой…
— Я совершенно готова и поду съ тобою. Это было все равно, что отмна прощенія.
— Какъ? Вы хотите хать со мною? Къ чему это?
— Неужели ты хочешь, чтобы обо мн подумали, будто я измнница своему рыцарю? это будетъ безчестіемъ. Я не могу ухать отъ тебя, пока ты не встртишься въ битв съ какимъ-либо другимъ рыцаремъ. Тотъ побдитъ тебя и я ему достанусь, какъ добыча. Я даже заслуживаю порицанія, если стану думать о томъ, что можетъ произойти такой случай.
«Избранъ на продолжительный срокъ! — вздохнулъ я про себя; — нечего длать, придется и съ этимъ примириться». Тогда я сказалъ вслухъ:
— И такъ, пора опять въ путь.
Пока Сэнди ходила прощаться съ своими свиньями, я передалъ все это пэрство прислугамъ и просилъ ихъ все убрать и почистить, гд эти аристократы гуляли, ли и имли помщеніе; но слуги замтили мн на это, что ничего нельзя трогать, такъ какъ это было бы отступленіемъ отъ обычая, и заставитъ только праздные языки болтать объ этомъ. Отступленіе отъ обычая — вотъ что связывало ихъ; это такой народъ, который, казалось, былъ способенъ ради этого совершить преступленіе. Слуги сказали, что будутъ слдовать обычаю, который у нихъ считается священнымъ; они постелятъ свжій тростникъ въ залахъ и во всхъ комнатахъ, и тогда пребываніе въ дом аристократіи не будетъ почти и замтно. Это было нчто въ род сатиры природы; это былъ научный методъ, геологическій методъ; антикварій допытывается до всего этого и затмъ, по окончаніи каждаго столтія, разсказываетъ о тхъ улучшеніяхъ, которыя вводились въ семьи въ теченіе истекшихъ ста лтъ.
Первое, что намъ попалось на встрчу въ тотъ день, была партія странниковъ. Не смотря на то, что намъ было съ ними не по дорог, но я присоединился къ нимъ; я желалъ мудро управлять этою страною и мн необходимо было входить въ подробности ея жизни и узнавать эти подробности не изъ вторыхъ рукъ, а руководствоваться своими собственными личными наблюденіями.
Эта компанія странниковъ состояла изъ людей всхъ возрастовъ и всхъ профессій; точно также тутъ представлялось и большое разнообразіе костюмовъ; тутъ были и молодые люди и старики, молодыя женщины и старухи, веселый народъ и серьезный людъ. Тутъ хали на мулахъ и на лошадяхъ; только не видно было дамскихъ сделъ, такъ какъ это приспособленіе стало извстно въ Англіи только девятьсотъ лтъ тому назадъ.
Это была хорошая, дружная и общительная компанія; они вс были набожны, счастливы, веселы, отличаясь въ то же время безсознательной неучтивостью и наивною нескромностью. То, что они считали простымъ веселымъ разсказомъ, переходившимъ изъ устъ въ уста, былъ, конечно, пикантнаго свойства анекдотецъ, который смущачъ ихъ также мало, какъ мало смущалъ лучшее англійское общество двнадцать столтій поздне. Разныя шутки, достойныя англійскаго остроумія первой четверти девятнадцатаго столтія, разсказывались и тутъ, переходя изъ устъ въ уста по всей линіи и возбуждая всеобщія одобренія; иногда, если кто длалъ по этому поводу какое-либо остроумное замчаніе на одномъ конц всей процессіи, то его передавали другъ другу, оно доходило до слдующаго конца и часто возбуждало громкій взрывъ хохота.
Сэнди прекрасно знала цль такого странствованія и потому, обратившись ко мн, сказала:
— Они направляются въ Валлэй Голинессъ (Священную Долину) испить цлебной воды.
— Но гд находится это мсто?
— Оно лежитъ на разстояніи двухдневнаго пути, у границъ
— Разскажите мн что-нибудь о немъ. Это мсто пользуется большою славою?
— О, конечно; подобнаго ему не существуетъ.
— Тамъ часто недоставало воды; только по временамъ появлялся цлый потокъ чистой и свжей воды какъ бы чудесною силою въ этомъ пустынномъ мст. Но тутъ злой духъ сталъ искушать построить баню, которая и была выстроена. Но вдругъ вода перестала течь и потомъ совершенно исчезла.
— Молитвы, слезы, — все было напрасно; вода не появлялась.
Ничто не помогало и вс дивились такому чуду.
— И что же случилось дальше?
— Такъ прошелъ годъ и одинъ день, тогда приказали срыть баню. И вдругъ вода потекла снова и въ большомъ обиліи; съ тхъ поръ она не перестаетъ струиться для этого благословеннаго края.
— Такимъ образомъ, съ тхъ поръ никто и не мылся?
— Всякому предоставлена полная свобода; но врядъ-ли кто ею пользуется.
— И обитатели этой мстности благоденствуютъ съ тхъ поръ?
— Да, именно съ этого самаго дня. Слухъ о такомъ чуд распространился по всмъ странамъ. Отовсюду прибывали новые поселенцы, такъ что приходилось воздвигать постройку за постройкою.
Еще до полудня, мы встртили другую партію странниковъ; но тутъ не слышно было ни шутокъ, ни смха, ни громкихъ разговоровъ, не было замтно счастливаго настроенія духа ни между молодыми, ни между старыми. А тутъ также были и молодые, и старые; мужчины и женщины средняго возраста, мальчики и двочки и даже три грудныхъ ребенка. Одни дти только смялись, а между взрослыми не видно было ни одного лица, которое не выражало бы грусти и безнадежнаго унынія; ясно было видно, что эти люди подвергались жестокимъ испытаніямъ и давно были знакомы съ отчаяніемъ. Это были рабы. Ихъ руки и ноги были закованы въ кандалы и потомъ они были еще скованы по нсколько человкъ одною отдльною цпью; одни дти бгали на свобод: несчастные ихъ отцы и матери должны были и ходить скованными, и спать скованными, какъ свиньи. Они прошли триста миль пшкомъ въ восемнадцать дней, получивъ при этомъ самую скудную пищу. На нихъ были накинуты какіе-то лохмотья, но все же нельзя было назвать этихъ людей одтыми. Желзные кандалы стерли у нихъ кожу на рукахъ и на ногахъ, вслдствіе чего образовались гнойныя болячки. Ихъ босыя ноги потрескались, и каждый изъ нихъ шелъ прихрамывая. Сначала было около ста этихъ несчастныхъ въ одной партіи, но половина изъ нихъ была продана во время самого пути. Ихъ проводникъ халъ на лошади и держалъ въ рукахъ длинный бичъ съ короткою ручкою и съ длиннымъ плетенымъ ремнемъ, раздленнымъ въ конц на нсколько отдльныхъ частей, изъ которыхъ каждая оканчивалась узломъ. Этимъ бичемъ онъ стегалъ по плечамъ тхъ, которые отъ усталости не могли идти и останавливались на одно мгновеніе. Онъ не говорилъ ни слова, такъ какъ ударъ бичемъ былъ слишкомъ краснорчивъ и безъ словъ. Ни одинъ изъ этихъ несчастныхъ даже и не взглянулъ на насъ, когда мы прозжали; они, казалось, и не замтили нашего присутствія. Изъ ихъ устъ не вылетало ни одного звука; слышалось только однообразное бряцаніе цпей по всей линіи съ одного конца до другого, когда эти сорокъ три человка поднимали и опускали ноги. Вся партія шла въ облак пыли, которую она поднимала сама.
Вс эти лица были сраго цвта отъ слоя налегшей на нихъ пыли. Конечно, многимъ приходилось видть, какъ налипаетъ пыль на скульптурныя украшенія въ нежилыхъ домахъ и какъ по этой пыли какой-нибудь лнтяй напишетъ что-нибудь пальцемъ; мн припомнилось это, когда я смотрлъ на лица нкоторыхъ женщинъ, въ особенности на лица молодыхъ матерей, которыя несли своихъ дтей, близкихъ къ смерти и къ освобожденію; что происходило въ ихъ сердцахъ, то, казалось, было написано на ихъ запыленныхъ лицахъ; жаль было смотрть, а еще боле жаль было это читать. Одна изъ этихъ молодыхъ матерей была сама еще почти ребенокъ и грустно стала смотрть, какъ такое ужасное горе постило этого ребенка, которому слдовало бы только радоваться утру своей юной жизни. Безъ всякаго сомннія…