Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2
Шрифт:
быть две вступительные статьи: одна из них пишется
историком литературы и должна давать сведения о жизни
и литературной деятельности поэта, а другая статья
должна быть написана непременно поэтом. Пусть оценку
поэта читатель получит через поэтическое же восприятие.
— Хорошо, если бы вы согласились взять на себя Лер
м о н т о в а , — сказал мне Ч у л к о в . — А из поэтов следовало
бы пригласить Брюсова — для Пушкина, Блока — для
Лермонтова.
Через
мне о нашем разговоре.
— На днях в Москву приезжает Б л о к , — сказал о н , —
поговорите с ним о Лермонтове.
— Но я незнаком с ним и даже никогда не видел
его.
— Тем лучше: познакомитесь.
В мае 1920 года Блок был в Москве, и у меня была
блоковская неделя. За эту неделю с 11 мая по 17-е я че
тыре раза видел его и слышал, один раз говорил с ним
по телефону и один раз был у него.
В воскресенье 9 мая 1920 года состоялось первое пуб
личное выступление Блока в Москве. Я на этом вечере не
был, так как все билеты были расхватаны моментально и
я не успел достать. Да и не до того было: в этот день, с
семи часов вечера, в Москве, в районе Пресни и улицы
Герцена, началась такая страшная канонада, что многие
выходили на площади, боясь, что дома от сотрясения бу
дут разрушаться. Но, кажется, дело ограничивалось
только разбитыми окнами. Это взрывались пороховые
380
склады в Хорошеве, в нескольких километрах от площади
Восстания.
Не попав на первый литературный вечер Блока, я ре
шил не упустить следующего его выступления и заблаго
временно купил (это стоило триста рублей керенками)
билет на блоковский вечер 16 мая в зале Политехниче
ского музея. Но потом неожиданно узнал, что Блок еще
раньше выступит во Дворце искусств.
Этот второй блоковский вечер в Москве состоялся в
пятницу 14 мая в том доме на улице Воровского, где те
перь помещается Союз писателей, а тогда был Дворец ис
кусств. На этом вечере я впервые увидел и услышал
Блока. Он поразил меня художественной простотой чте
ния стихов. Энтузиазм поклонников, а еще более поклон
ниц был неописуемый. Обстановка для делового разгово
ра о Лермонтове показалась мне неподходящей, и в этот
вечер я не искал случая познакомиться с ним лично.
Когда впервые видишь лицо, хорошо знакомое раньше
по портретам, обычно испытываешь чувство какого-то не
соответствия: очень похоже, но то, да не то. Кажется, что
скорее
брат, очень на него похожий. У меня запечатлелся в во
ображении зрительный образ Блока по портрету Сомова.
На этом портрете больше всего бросались в глаза губы, и
это было неприятно; когда я впервые увидал Блока
14 мая во Дворце искусств, на его вечере, первое впечат
ление, которое он на меня произвел, можно было бы выра
зить так: «Нет, он не похож на сомовский портрет, к
счастью, не похож!» А потом, когда я в него вглядывался,
думалось, неужели этот человек, такой простой на вид и
такой реальный, тот самый, по поводу которого мне не
раз приходилось слышать вокруг себя: «Какое счастье,
что у нас есть Блок!»
В зале, как я уже сказал, царила атмосфера влюблен
ности в Блока. Больше всего было женской молодежи, ко
торая знакомилась с его поэзией, когда он был уже при
знан, знакомилась не как я, по отдельным сборникам, по
степенно, как они выходили, а по мусагетовским трем то
микам. Эта молодежь знала стихов Блока наизусть боль
ше, чем я.
Голос у Блока был несколько глухой, и сначала его
манера чтения, показавшаяся слишком уж простой и
381
невыразительной, разочаровывала. Это было совсем не
эстрадное чтение стихов, к какому приучили публику
поэты за десятилетия: тут не было ни эстетного жеман
ства Игоря Северянина, ни клоунады Андрея Белого, ко
торый, читая стихи, отчаянно жестикулировал, приседал
и подпрыгивал; не было ничего похожего и на могучий,
властный голос Маяковского. Блок читал тихо, как бы же
лая не поражать слушателей, а приглашая их самих
вслушиваться в то, что он говорит... втягиваться. И чем
больше он читал, тем более и более овладевал аудито
рией. Постепенно его чтение все более и более нравилось:
оно все было основано на тончайших нюансах. И то, что
он не жестикулировал, а был неподвижен, тоже начинало
нравиться. Не было ничего отвлекающего внимание от
главного — от лирических стихов, которые сами за себя
должны были говорить.
В результате некоторые из прочитанных им стихотво
рений, например «О доблестях, о подвигах, о славе...»,
так запечатлелись в моей памяти в его чтении, что мне
неприятно было потом слышать чтение их с эстрады дру
гими. То же повторилось потом и с произведениями