Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2

Коллектив авторов

мэтра — ни голосом, ни манерами, ни походкой.

Меня предупреждали, что в наружности Блока нет со­

ответствия с его стихами. Легко можно было представить

его себе нежным и хрупким, а он высок, силен и муску­

лист. К такому несоответствию я подготовился, почему

его внешность и не поразила меня ничем 14-го во Дворце

искусств. Но здесь меня поразила в нем какая-то застен­

чивость. Он показался мне ребенком-переростком, кото­

рый стыдится, что он такой не по возрасту

большой.

Мне казалось, что он не очень интересуется тем, что

читают Бальмонт и Вяч. Иванов, и очень скоро я убе­

дился, оглянувшись, что он и его спутница так же не­

ожиданно исчезли, как и появились. Впоследствии

384

H. A. Нолле объяснила, почему они исчезли: вечером ему

надо выступать в Политехническом, и он с утра волно­

вался и не находил места, хоть и старался казаться спо­

койным.

Однако на самом вечере в Политехническом музее он

вполне овладел собой и читал свои стихи, ни разу не

переходя в театральную декламацию, так же просто и про­

никновенно, ничего резко не подчеркивая, но великолепно

владея искусством нюансов, как читал и на вечере во

Дворце искусств.

На следующий день я был у него. Он остановился у

своих знакомых на Арбате в восьмиэтажном доме, самом

высоком на этой улице. Ход был со двора. Помню, как от­

перли мне дверь, как он вышел ко мне в переднюю и по­

вел в маленькую комнату, сейчас же направо от входной

двери.

Усадив меня, Блок начал просматривать оглавление

моей книги «Русская лирика». Он особенно задержался на

трех главах: V — «Вослед Радищеву», VI — «Поэзия не­

бесных упований» и XII — «Отверженные».

— Многих я тут совсем не з н а ю , — сказал о н , — но как

хорошо, что, помимо Жуковского и Батюшкова, вы вос­

крешаете целый ряд второстепенных, забытых поэтов.

Еще интереснее будет, когда дойдете до послепушкинских

поэтов. Ведь кроме тех, которые есть у Гербеля (то есть

в сборниках «Русские поэты в биографиях и образцах»),

было много других, заслуживающих внимания.

Не помню в точности слов Блока, но таков был смысл.

Затем он стал перелистывать сборник «Венок Лермон­

тову». Здесь были статьи «Земля и небо в поэзии Лер­

монтова», «Поэзия одинокой души».

— Как жаль, что я не знал этого р а н ь ш е , — сказал

Б л о к , — но я должен признаться, что не только этого сбор­

ника до сих пор не знал, но, хорошо зная Лермонтова, я

совсем почти не знаю юбилейной лермонтовской литерату­

ры 1914 года. Меня когда-то давно отпугнула от литера­

туры

о Лермонтове книга Котляревского. Он не понял

самого главного, что Лермонтов — поэт 1. А в 1914 году я

весь был поглощен Аполлоном Григорьевым...

Вероятно, из вежливости он стал мою статью «Отзву­

ки Лермонтова» перелистывать медленнее, чем предыду­

щие.

13 А. Блок в восп. совр., т. 2 385

Я напомнил Блоку, что в поэме Аполлона Григорьева

«Олимпий Радин» есть лермонтовская строчка:

Грозой оторванный листок 2.

— И что з а м е ч а т е л ь н о , — подхватил Б л о к , — этот

образ одинаково характерен и для того и для другого...

Впоследствии я не раз думал, что у Блока, вероятно,

бывали минуты, когда он и себя осознавал таким же оди­

ноким, носимым бурей листком.

Да, конечно, он был близок к Лермонтову, как был

близок к Пушкину и ко всем другим великим поэтам.

У Блока не было ни самовлюбленности Бальмонта, ни

экзальтированности Белого, ни той четкости и стреми­

тельности, какими удивлял Валерий Брюсов. Всего пора­

зительнее в Блоке было то, что в нем не было ничего

бросающегося в глаза, ничего сразу поражающего, но ско­

ро вами овладевало обаяние простоты его обращения. Он

был прост, как, вероятно, был прост в своих манерах и

обращении Пушкин, прост, как все великие люди.

Прошел год. В мае 1921 года Блок снова приехал в

Москву. Тут я его видел и слышал два раза: в четверг

5 мая на вечере в Политехническом музее и на следу­

ющий день, 6 мая 3, в Доме печати на Никитском буль­

варе.

Меня поразила мрачность его репертуара 4. 5 мая, не­

смотря на усиленные просьбы слушателей, он категори­

чески отказался прочесть «Двенадцать»5. Запомнился

ряд концовок прочитанных им стихотворений:

Доколе матери тужить —

Доколе коршуну кружить.

Или:

О, если б знали, дети, вы

Холод и мрак грядущих дней!

Или:

Что тужить? Ведь решена задача:

Все умрем! 6

Произнесение им этих строк главным образом оста­

лось в памяти.

В дневнике у меня записано, что в публике были Па­

стернак и Маяковский 7 и что я в первый раз увидал тут

Чуковского.

386

На следующий день, в пятницу 6 мая 8, я был на ве­

чере Блока в Доме печати. В дневнике у меня перечис­