Барон Семитьер: Мясорубка
Шрифт:
Снова скрип ступеней и холод. Несмотря на то, что первый ужас перед святилищем своего хозяина у девушки понемногу отступал, ее ноги все равно подгибались от страха перед мертвецами. Барон ушел вперед, а Роза все никак не могла найти в себе силы переступить порог покойницкой. Перед глазами стояло разверстое тело, над которым с ножом и пилой в руках колдовал могильщик.
Наконец, взяв себя в руки, Роза вошла в морг. И вновь, как и в прошлый раз, она ощутила липкие объятия страха. Его костлявые, цепкие руки сдавили грудь, не позволяя стылому воздуху проникнуть в легкие. Внезапно ощущение удушения
Ей тогда было лет десять. Гимназисты всегда относились свысока к дочери учительницы, хоть открыто и не травили. Если, конечно, не принимать в учет едких замечаний по поводу ее бедной одежды. Но было и исключение. Огненно-рыжий хулиган Патрик, которому тогда исполнилось года на три больше. Уж он-то никогда не упускал возможности поставить подножку, толкнуть или даже ударить. Его боялись все. В тот день она не сдержалась и, после того, как в столовой он опрокинул ее тарелку с супом, пожаловалась инспектору. Патрик получил взбучку, а его дружки решили ей отомстить. Ее поймали, когда она шла домой. Двое мальчишек держали ее за руки, а третий принялся выкручивать ей нос. Внезапно он отлетел в сторону - как бог свят, метра на два. За его спиной возвышался верзила Патрик.
– Эй, ты чего? Это же она тебя заложила! А мы…
– А вы - трусливое дерьмо. Втроем напали на мелкую. Дерьмо, на которое ни один апаш не посмотрит с уважением. Слышь, мелкая, беги домой. И не боись - тут тебя больше никто не тронет.
Долгие годы потом Роза гадала, что послужило толчком к такому поступку Патрика. Но так и не нашла ответа. А потом спросить было уже не у кого - рыжего верзилу зарезали на ночной улице в драке.
То, что она испытала сейчас, было сродни тем чувствам, когда ее вечный обидчик вступился за нее. И точно так же, как и он, что-то подтолкнуло ее в спину по направлению к столу. Будто сломанная кукла, Роза подошла к мраморному подиуму и осторожно убрала с лица трупа простыню. Чуть не до крови закусила зубами указательный палец:
– Марианна? Марианна Корви? Боже мой…
Барон тихо подошел к девушке и обнял ее за плечи. В этот раз в его голосе не было ни капли обычного сарказма, только лишь тихое участие и тепло:
– Ты знаешь ее, дитя?
Роза закивала.
– У нее есть родственники?
В этот раз кивки были отрицательными.
– А близкие? Друзья?
Девушка судорожно вздохнула и вцепилась в руку Семитьера:
– Нет. Только я с нею и дружила. Она сирота, работала в прачечной… - именно сейчас Роза заметила, насколько странным образом простыня лежит на ее груди. — Ее…убил…
– Да, мон шер. К сожалению, да. Никто не в силах уже был ей помочь, даже само Провидение. Но я обещаю, что тот, кто это сделал с нею скоро будет пойман.
– Она была такой наивной и доброй…
Роза вспомнила, как они делили последний кусок хлеба в прачечной, смеясь над глупыми шутками. Марианна всегда улыбалась, даже когда ее руки кровоточили от щелочи. Теперь ее смех замолк навсегда, а вместо улыбки — оскал смерти. Она посмотрела Барону прямо в глаза. Взгляд ее был полон ненависти:
– Я
Она сжала кулаки так, что ногти до крови впились в ладони, а глаза сверкнули, как у хищника, почуявшего добычу. Гведе молча погладил ее по голове. А вместе с его рукой, как показалось Розе, к ее волосам прикоснулось еще одна ладонь. Призрачная. Успокаивающая. Не сдерживая слез, девушка кинулась прочь.
Семитьер подошел к переговорной трубке и позвал Лютена:
– Ее зовут Марианна Корви, прачка. Телефонируй Раффлзу и сообщи эту информацию ему. Передай также, что погребение несчастной я беру на себя.
***
По серой утренней улице Лютеции, где туман стелился по мостовой, будто саван, медленно двигалась похоронная процессия, величественная, как шествие древних королей. Мартовское утро выдалось холодным, но ясным - тот редкий день, когда солнце пробивало свинцовые облака, отражаясь в позолоте катафалка и бросая блики на траурные ленты. Впереди, запряженная парой вороных коней, чьи гривы струились, как черный шелк, катилась колесница смерти - массивный экипаж из полированного дуба, украшенный резными лилиями и позументами. Стеклянные стенки открывали взорам гроб, в котором покоился месье Родерик Дрейфус, банкир, чья жизнь оборвалась из-за непреодолимого желания продлить свои годы на земле.
Тело его, уложенное на бархатную подушку цвета полуночи, выглядело так, будто он сладко спит. Кожа покойного, слегка припудренная, обрела мягкий персиковый оттенок, скрывая желтую печать болезни. Щеки, искусно подрумяненные, выглядели так, словно он только что вернулся с зимней прогулки, а подкрашенные кармином губы застыли в едва заметной улыбке - спокойной, чуть насмешливой. Его седые волосы были тщательно уложены, а фрак, выглаженный до совершенства, сидел так, будто Дрейфус готовился к балу, а не к вечному сну. Даже закрытые веки, чуть приподнятые мастерской рукой Барона, создавали иллюзию, что он вот-вот откроет глаза и потребует свой утренний кофэ.
За катафалком следовала процессия из двух дюжин человек, чьи шаги гулко отдавались по камням. Вдова в черном платье с вуалью, шитой серебром, опиралась на руку сына - молодого наследника в строгом сюртуке. Ее сдержанные рыдания смешивались с мерным стуком копыт и поскрипыванием колес. Следом шли родственники и коллеги банкира, чьи лица выражали смесь скорби и благоговения перед работой погребальных дел мастера. Четверо носильщиков в черных ливреях с золотыми галунами несли венки из белых лилий и темно-красных роз, чей аромат смешивался с запахом сырости и угольного дыма.
На кладбище процессия остановилась у семейного участка Дрейфус, у распахнутой пасти свежевырытой могилы. Приблизился священник в черной сутане. Барон, державший под руку Розу, сделал ей знак и они неспешно отошли в сторону.
– Мастер… Гведе, вы долго учились этому искусству? Знаете, мне на какое-то мгновение показалось, что он похож на куклу, которую просто забыли оживить. Но в этой кукле все равно было больше жизни, чем в некоторых живых.
Барон усмехнулся, правда, в его усмешке было мало веселья: