Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова

Ландау Георгий

Добросовстный гидъ потащилъ насъ куда-то въ сторону, и мы наткнулись на грандіозныя развалины, на стнахъ которыхъ еще кое-гд сохранилась живопись, а на полу — чудесная мозаика.

Мы, притихшіе, очарованные, долго стояли передъ этимъ потрясающимъ памятникомъ рабства и изнженности, надъ которымъ нсколько тысячелтій пронеслись, какъ опустошительный ураганъ, пощадивъ только то немногое, что могло дать представленіе намъ, узкогрудымъ потомкамъ, о мощномъ размах предковъ.

И мн захотлось остаться тутъ одному, опуститься на обломокъ колонны и погрузиться въ сладкія мечты о безвозвратно минувшемъ прошломъ. Такъ

хотлось, чтобы никого около меня не было, ни гида ни Сандерса, съ его соннымъ видомъ и вчнымъ стремленіемъ завязать споръ по всякому ничтожному поводу, ни размашистаго громогласнаго Крысакова, ни самоувреннаго кокетливаго Мифасова, которому до сдой старины такое же дло, какъ и ей до него.

Въ это время ко мн приблизился Мифасовъ и сказалъ тихонько:

— Вотъ она, старина-то!.. Такъ хочется побыть одному, безъ этого хохотуна Крысакова, безъ вялаго, дремлющаго Сандерса, которому, въ сущности, наплевать на всякую старину… Такъ хочется посидть часикъ совсмъ одному.

За моей спиной послышался шопотъ Сандерса:

— Васъ не смшатъ, Крысаковъ, эти два дурака, которые, вмсто того чтобы замереть отъ восторга, шепчутся о чемъ-то? Какъ бы мн хотлось, чтобы никого изъ нихъ не было!.. Ссть бы въ уголочк да помечтать.

— Да, да, — сказалъ Крысаковъ. — Мн тоже. Чтобы никого не было!.. Ну, разв только вы, — деликатно добавилъ онъ.

Были мы въ катакомбахъ. Сырой, холодный воздухъ, зловщій шорохъ нашихъ ногъ, огонекъ свчи, освщающій пространство въ ладонь величиной, и тяжелое смутное настроеніе, которое еще больше усиливали вопросы Сандерса, неожиданно вступившаго въ полосу разговорчивости въ этомъ неподходящемъ мст.

— Почему тутъ такъ темно? — освдомился онъ у монаха.

— Катакомбы.

— Ну, я понимаю — катакомбы! А все таки могло быть свтле. Тутъ никто не живетъ?

— Конечно, нтъ. Здсь хоронили мучениковъ, а въ послднее время — папъ.

— Чьихъ? — безсмысленно спросилъ Сандерсъ, отколупывая пальцемъ кусокъ воска отъ свчки.

— Римскихъ.

Ага! Теперь уже, вроятно, нтъ древнихъ христіанъ? Времени-то, слава Богу, прошло не мало.

— Ради Бога, довольно! — сурово перебилъ Крысаковъ. — Теперь я понимаю, почему Сандерсъ такъ рдко разговариваетъ… У него есть солидныя основанія.

Большую часть времени, проведенаго въ Рим, мы тратили на хожденіе по музеямъ и картиннымъ галлереямъ.

Я подозрваю, что съ музеями у насъ съ самаго начала вышло недоразумніе: художники боялись показаться мн и Сандерсу людьми некультурными, неитересующимися искусствомъ и, потому, едва успвъ пріхать въ городъ, уже неслись съ искаженными тоской лицами во вс картинныя галлереи города; мы, не желая показать себя передъ художниками людьми отсталыми, равнодушными къ ихъ профессіи, носились за ними.

Сколько мы видли картинныхъ галлерей? Сколько музеевъ обжали мы за все время нашихъ скитаній по Европ? Какое количество картинъ большихъ и маленькихъ промелькнуло передъ нашими утомленными глазами? Берлинъ, Дрезденъ, Мюнхенъ, Нюрнберга, Венеція, Флоренція, Римъ, Неаполь, Генуя, Парижъ… Всюду цлое море полотна — зеленаго, краснаго, розоваго, стариннаго и новаго…

Въ Ватикан Сандерсъ заснулъ въ музе за дверью, а въ другомъ музе — забылъ его названіе — мы такъ разошлись, что, поднимаясь все выше и выше, попали въ большую комнату, установленную столами, за

которыми сидли нсколько живыхъ стариковъ. Мы тупо осмотрли ихъ, постояли добросовстно около портрета Виктора Эммануила и потомъ потащились обратно, шатаясь отъ усталости.

— Вотъ столбъ какой-то, — указалъ Мифасовъ, когда мы спускались по темной лстниц.

— Старинный?

— Богъ его знаетъ! Спокойне будетъ, если осмотримъ.

Осмотрли столбъ.

Какъ говорится, ничего особеннаго.

Начиная съ Мюнхена, мы, по прізд въ каждый городъ, усвоили привычку робко спрашивать у обывателей:

— Нтъ-ли тутъ какихъ-нибудь музеевъ или картин ныхъ галлерей?

И если музеи были, Крысаковъ ршительно надвалъ шляпу и съ суровой складкой у угловъ рта, говорилъ:

— Ну, ничего не подлаешь… Надо идти.

— Въ Ватикан Сандерсъ заснулъ въ музе.

Остальные трое безропотно надвали шляпы и шагали за нимъ, угрюмо опустивъ головы.

— Можетъ быть, онъ закрыть? — шепталъ Сандерсъ, съ надеждой поглядывая на Крысакова.

— Глупости! Почему бы ему быть закрытымъ?

— Ремонтъ… Или по случаю пожара.

— Вздоръ! Пойдемъ. Я вамъ покажу тутъ такого Луку Кранаха, что даже ахнете.

Какъ люди деликатные, мы съ Сандерсомъ ахали.

— Смотри, Сандерсъ — Кранахъ!

— Да, да! Лука. Изумительно.

Крысаковъ и Мифасовъ распознавали художниковъ и ихъ картины по общепринятой систем; у Сандерса же была своя система — очень дикая, но, къ общему изумленію, довольно врная. Напримръ, Рубенса онъ узнавалъ по цвту женскихъ колнъ, а какого то фрацузскаго художника единственно по тому признаку, что на всякой его картин въ центр была нарисована блая лошадь. И дйствительно — въ десятк разбросанныхъ картинъ было заключено десять лошадей, и вс блыя, и каждая въ центр.

Я съ завистью смотрлъ на трехъ друзей, которые издали безошибочно, по однимъ имъ извстнымъ признакамъ, узнавали среди десятковъ — какого нибудь Гверчино, Зурбарана или Луку Кранаха…

Въ конц концовъ, я придумалъ слдующщ практичный и простой способъ конкуррировать съ ними: когда они застывали въ изумленіи передъ какой нибудь картиной, я потихоньку прокрадывался въ слдующую комнату, прочитывалъ подписи подъ картинами, возвращался, и потомъ, шествуя въ хвост въ эту слдующую комнату, говорилъ, выглядывая изъ-за спинъ товарищей:

— А! Что это? Если не ошибаюсь, это старина Лауренсъ? Похоже на это письмо…

— Да, это Лауренсъ, — неохотно соглашался Крысаковъ.

— Еще бы! Я думаю. А этотъ, вотъ въ углу виситъ — убейте меня, если это не Бернъ-Джонсъ. Сразу можно узнать этого дьявольскаго виртоуза! Ну конечно. Да тутъ, если я не ошибаюсь, и Гэнсборо и Рейнольдсъ!

Сандерсъ, Мифасовъ и Крысаковъ изрдка ошибались. Я никогда не ошибался.

— Смотрите! — говорилъ Крысаковъ. — Вдь это Коро! Его сразу можно узнать.