Экспедиція въ Западную Европу Сатириконцевъ: Южакина, Сандерса, Мифасова и Крысакова
Шрифт:
— Вотъ, — сказалъ гидъ, подмигивая хозяину, — эти господа хотятъ что-нибудь купить.
— Это что такое? — сурово спросилъ Мифасовъ.
— Школа святой Елизаветы!
— Это такая же школа, какъ ты честный человкъ. Ахъ ты, мошенникъ! Какая это школа?! Разв такія школы бываютъ.
— Я не понялъ, синьоровъ, — сказалъ гидъ, сверкая зубами. — Школу желаете? Пожалуйте, я проведу васъ въ школу. Школу святой Маргариты! Синьоры останутся довольны.
Онъ повелъ насъ, треща, какъ попугай, приплясывая и безпрестанно
Привелъ… Среди десятка манекеновъ сидли и плели кружева нсколько прехорошенькихъ двушекъ.
— Вотъ, — сказалъ гидъ. — Настоящія венеціанскія кружева.
Меня удивило, что никто изъ насъ не разсердился. Наоборотъ, вс подошли къ красавицамъ и съ захватывающимъ интересомъ стали слдить за ихъ работой.
Крысаковъ настолько заинтересовался проворствомъ маленькихъ ручекъ, что взялъ одну изъ нихъ и поцловалъ.
— Нтъ, — сказалъ гидъ. — Я только хотлъ предложить вамъ купить кружева.
Въ другомъ углу Сандерсъ внимательно разсматривалъ плетенье, остановивъ работу самымъ примитивнымъ способомъ: взялъ об руки работницы въ свои.
— Мифасовъ! — печально сказалъ я. — Только мы съ тобой и отличаемся суровой нравственностью и закаленнымъ сердцемъ.
— Да, да… Послушай… Теб не нуженъ тотъ цвточекъ, что торчитъ въ твоей петлиц? Дай мн. Я приколю его къ груди той вонъ, высокой, черной…
— Боже, — подумалъ я съ отвращеніемъ. — Эти люди, какъ тигры, набросились на беззащитныхъ двушекъ…
Глубокое чувство сожалнія охватило меня. Я нжно, покровительственно обвилъ талію ближайшей работницы и шепнулъ:
— Не бойтесь! Я не подпущу ихъ къ вамъ.
— Пойдемъ, синьоры, — сказалъ гидъ, лицо котораго вытянулось. — Я вижу, что вы ничего не купите…
Дйствительно, мы вышли изъ «школы св. Маргариты», не купивъ даже аршина кружевъ.
— Все-таки, — задумчиво сказалъ Крысаковъ. — У нихъ школьное дло обставлено недурно.
Когда наступилъ назначенный заране день нашего отъзда изъ Венеціи, мы съ Сандерсомъ снова заболли.
Поздъ уходилъ въ пять часовъ вечера, и мы аккуратно пролежали до 4 1/2 часовъ вечера.
— Теперь уже на поздъ не успешь? — осторожно спросилъ Сандерсъ.
— Нтъ. Пока соберемся, пока гондола доползетъ…
— Ну, значитъ, можно вставать. Господи! Какое счастье еще одинъ денекъ пожить въ Венеціи!
Мы вскочили, одлись и пошли бродить.
На другой день печаль разрывала наши сердца — нужно было узжать.
Мы обошли вс уголки, простились съ Венеціей, но… случилась непредвиднная вещь: въ три часа дня заболлъ Мифасовъ.
— Плохо мн что-то, — сказалъ онъ. — Знаю, что нынче обязательно нужно хать, но не могу встать.
— Гм… Ну, ты полежи, а мы подемъ на Лидо, купаться. Все равно ужъ, разъ остались…
— И я съ вами…
— Съума вы сошли! Смотрите-ка! У него лихорадка, а онъ — купаться!
Укутали Мифасова, пошли завтракать, побродили по переулкамъ
Раздлись, легли на песокъ. Вдругъ Крысаковъ поднялся на локтяхъ и, глядя въ воду, неувренно сказалъ:
— Гм! Если-бы Мифасовъ сейчасъ не лежалъ въ Венеціи въ жестокой лихорадк, я бы подумалъ, чтоэто онъ!
— А, это вы, братцы, — пролепеталъ Мифасовъ, сконфуженно потирая тощую грудь. — А мн сдлалось этого, знаете… какъ его? лучше! Да, сдлалось лучше — я и пріхалъ.
Признаться-ли? Вс мы втайн были благодарны за его ловкій пріемъ. Пожить еще одинъ день въ Венеціи! Этотъ Мифасовъ всегда придумаетъ что-нибудь остроумное.
И въ послдній разъ вошли мы въ лазурныя воды Лидо…
У всякаго была своя манера купаться. Сандерсъ заплывалъ такъ далеко, что я, теряя его изъ вида, начиналъ подумывать о пріисканіи по возвращеніи въ Россію новаго секретаря.
Крысаковъ, повертвшись въ вод дв минуты и наглотавшись соленой воды, вполн удовлетворенный, выбгалъ на берегъ и принимался за разныя гадости: бросалъ въ насъ пескомъ, завязывалъ узлы на рубашкахъ и носился, какъ сорвавшійся съ цпи слонъ, по всему побережью.
Мифасовъ входилъ въ воду съ такимъ лицомъ, что будто-бы онъ уже махнулъ рукой на жизнь и что морская пучина — близкая его могила. Валился на полуаршинной глубин во весь свой длинный ростъ и, выпучивъ въ безумномъ паническомъ ужас глаза, размахивалъ бшенно руками, съ видомъ человка, ршившагося дорого продать жизнь.
Со стороны казалось, что это человкъ среди океана борется съ гигантскимъ волненіемъ и тонетъ, одинокій… На самомъ дл стоило ему только протянуть руку, чтобы она коснулась берега.
Въ первый разъ, когда я увидлъ его полный отчаянія взглядъ и бшенныя спазмодическія движенія на полуаршинной глубин, то, обезпокоенный, спросилъ:
— Боже мой! Что это ты длаешь?
— Плаваю! — прохриплъ этотъ лихой малый.
— Гд? Вдь тутъ глубины не больше двухъ футовъ.
— Что ты! Я вдь ногами до самаго дна достаю.
Я не хотлъ ему говорить, что этого же результата онъ достигаетъ на любой городской улиц, гд воды нтъ. Но, взглянувъ на его покрытое предсмертнымъ потомъ лицо и отчаянный лихой взглядъ — промолчалъ.
Можетъ быть, кто нибудь спроситъ, какъ плаваю я?
Боже мой! Да конечно — превосходно.
ФЛОРЕНЦІЯ
Мнніе путеводителя. — Испорченный механизмъ Мифасова. — Фьезоле. — Катанье въ странномъ экипаж. — Человкъ, перещеголявшій Сандерса. — Мы растерялись. — Поиски. — Остроумный плакатъ. — Опять Фьезоле.