Кровавый разлив
Шрифт:
— Волнуетъ ли это меня? — медленно переспросилъ Васильковскій.
Онъ испытывалъ затрудненіе и не зналъ, какой теперь взять тонъ, — тотъ, которымъ говорилъ сейчасъ съ теткой, дурачливый, веселый, или же серьезный и дловой… Съ минуту поколебавшись, онъ выбралъ среднее, и какъ-то неопредленно сказалъ:
— Непріятная, конечно, можетъ выйти штука, но… вшаться изъ-за всхъ этихъ исторій я… не думаю, чтобы было полезно.
Пасхаловъ всталъ и прошелся по комнат.
— Ты газеты читалъ? — тихо спросилъ онъ. — Въ десяткахъ городовъ шелъ разгромъ…. Сотни тысячъ разоренныхъ… лилась кровь…
— Ахъ, Федоръ!.. Это преувеличено, — съ внезапной горячностью перебилъ Ваеильковскій. —
Инженеръ внимательно, и съ начинавшейся тайной печалью, смотрлъ на Федора Павловича, и ему отъ души жаль становилось родича. Натура чистая, нжная, тонкая, — думалъ онъ, — натура съ огромной чувствительностью… Съ такой чуткостью жить бы гд-нибудь въ сказочныхъ странахъ, въ надзвздныхъ сферахъ, гд все гармонія и справедливость. А на гршной земл съ ней разобьешься въ дребезги и пропадешь…
— Можно жить и на гршной земл,- тихо возразилъ Пасхаловъ, когда Васильковскій высказалъ ему часть своихъ соображеній. — Не везд на земл происходятъ избіенія ни въ чемъ неповинныхъ людей…
Наталья Павловна въ разговоръ не вмшивалась, но было видно, что онъ очень ее занимаетъ, даже волнуетъ. Она вскидывала тревожные глаза то на брата, то на Васильковскаго, — и когда Федоръ Павловичъ говорилъ, по лицу ея пробгала тихая дрожь, и появлялось на немъ выраженіе нетерпнія и досады…
— Избіеніе! — васильковскій пожалъ плечами. — Сказано сильно… но избіеній, вроятно, не было, а были отдльные случаи насилія, и еще неизвстно кмъ и вызванные… Конечно, это страшно возмутительно и гнусно. Но все же, главнымъ образомъ, народная ненависть выразилась, вдь, въ разгром имущества. А тутъ, Федоръ, бда, при всей своей огромности, не такъ ужъ непоправима. Евреи, ты и самъ знаешь, человчки энергичные, дятельные, и у нихъ очень развита благотворительность. Пойдутъ сейчасъ разные тамъ сборы и подписки, комитеты, и въ непродолжительномъ времени все и заживетъ… Ну, а у кого были долги, — инженеръ весело оскалилъ красивые зубы, — тотъ воспользуется случаемъ и не заплатитъ…
— «Заживетъ»! — не глядя на Васильковскаго сказалъ Пасхаловъ. — Хорошо, пусть и заживетъ… Но ты вотъ что мн скажи: вотъ, твой народъ совершаетъ ужасное, жестокое дло. Проливаетъ кровь, убиваетъ… Женщинъ, младевцевъ, всхъ… Ты, — голосъ его сталъ глуше, а глаза печальве, — ты отвтственнымъ за это дло себя не считаешь?
Васильковскій нетерпливо заворочался.
— Я?.. Отвтственнымъ?..
Онъ намоталъ на палецъ широкую черную тесьму отъ пенснэ и потомъ торопливо размоталъ.
— Голубчикъ, да, вдь, я громить не ходилъ.
— Хорошо, Федоръ! — вдругъ отозвалась Наталья. — Ты вотъ считаешь себя отвтственнымъ… Но что же ты сдлалъ, что же ты сдлаешь, для того, чтобы это самое жестокое дло не совершилось? Что?!
— Что я сдлаю?
— Да, что ты сдлаешь? — Наталья порывисто встала. — Какъ, чмъ будешь ты ему противодйствовать?..
Пасхаловъ помолчалъ въ смущеніи, и потомъ тихо сказалъ:
— Что же я могу… Я не знаю… Кажется, у меня никакихъ средствъ…
— Вотъ! Вотъ то-то и есть! — гввно, и съ болью, вскрикнула Наталья. — Только и зналъ ты всю свою жизнь, что хныкать и ныть… Господи, да что же это такое!.. Вотъ, Константинъ расхваливалъ тебя, — «нжная, тонкая, чуткая натура»… А я твою чуткую натуру ненавижу, и ты внушаешь мн чувство злобное, омерзніе ты мн внушаешь!
— Charmant, ma cousine! — взвизгнулъ Васильковскій, весело подскакивая на стул. — Стиль у тебя удивительно мягкій.
— Право же, Федоръ! —
Голосъ ея прервался. Она стояла посреди комнаты, вся сіяющая и трепетная, нжная, какъ юность, и какъ юность сильная. Слезы стояли у нея въ глазахъ и шли изъ глазъ золотые лучи, и отъ лучей этихъ свтле и прозрачне сдлалось обратившееся къ сестр тусклое лицо Пасхалова…
— Ты тоже могъ бы войти въ жизнь, сдлаться судьей въ ней и строителемъ!.. — продолжала Наталья, волнуясь. — И мстителемъ можно сдлаться, Федоръ, мстителемъ!.. Зачмъ же терять это счастье свое… отворачиваться отъ него, отдаваться хныканью, нытью, пустому доброжелательству, оставаться «чуткой, нжной натурой», ничего не длать и только стонать… Ахъ, отвратительно это мн, отвратительно!
Она поднесла оба кулака къ своему внезапно и стравно измнившемуся лицу и ими потрясла.
— Отвратительно, Федоръ!.. И вотъ ты, Константинъ. — Она быстро повернулась къ Васильковскому. — Ты знаешь самъ, какъ мало ты мн симпатиченъ, — ты и вс твои грабительскія дла. Но… но… ей-Богу же, въ конц-концовъ, даже тебя я больше уважаю, чмъ вотъ его.
— Очень тронутъ, — сказалъ Васильковскій. — И говорю это серьезно.
— Поставилъ ты себ цлью милліонъ, — и грабишь съ жадностью. Хочешь ты свои собственные заводы имть, — и идешь къ нимъ. Ты идешь!.. Ты все же человкъ дйствія, поступка, ршительнаго движенія, — и на тебя можно расчитывать… А этотъ вотъ, а онъ… чувствителенъ, какъ невскрывшійся нарывъ, и нуженъ людямъ, какъ нарывъ же… Кротость у него какая-то, смиреніе, вотъ и чувство отвтственности у него, елеемъ онъ какимъ-то особеннымъ пропитанъ, или вотъ, отраженіемъ этихъ церковныхъ стнъ, — не разберу и сама… Но одно знаю, негоденъ онъ ни къ чему, и никакого дла съ нимъ нельзя имть… Вчера, напримръ, понадобилась мн отъ него услуга одна…
Наталья бросилась къ дивану и проворно вытащила изъ-подъ него свой чемоданъ.
— Надо мн было въ надежномъ мст скрыть… вотъ это… Такъ, вдь, не ршилась прямо сказать ему, въ чемъ дло! Должна была врать… три короба наврать: — узжаю, съ хозяйкой поссорилась, чортъ знаетъ, что еще…
— Значитъ, таки нелегальщина, — криво усмхнулся Пасхаловъ:- а увряла честнымъ словомъ, что это не прокламаціи.
— А, я увряла!.. — Наталья съ насмшкой сожалнія посмотрла на брата. — Ну, что жъ, увряла и не солгала: тутъ нелегальщины и нтъ, и ни одной прокламаціи нтъ… Тутъ… тутъ вотъ что…
Проворно щелкнувъ ключомъ, она раскрыла чемоданъ, и посыпались изъ чемодана, вмст съ кофточками, чулками и носовыми платками, разныхъ калибровъ револьверы…
— Это вотъ что, — лукаво смясь одними глазами, сверкающими и злыми, повторила Наталья. — Для самообороны… Сейчасъ отнесу въ одно мсто и тамъ раздалутъ… Вотъ, спрятала у него чемоданъ, и всю ночь неспокойна была…
— Чего жъ ты боялась, выдамъ, что ли? — уныло спросилъ Пасхаловъ.
— А кто тебя разберетъ, «чуткую натуру» твою?.. Разв можно доврять теб, разв можно знать, какая еще нелпая идея зародится въ твоей прокнсшей душ?.. Можетъ бьпъ «злу не противься», можетъ быть «самооборона еще больше ожесточитъ»… Вдь, ты же и трусъ…