Локи все-таки будет судить асгардский суд?
Шрифт:
— Прошу прощения, я не понимаю, — пробормотал Локи, не желая снова сражаться с отцом. Словесную битву всё равно не выиграть, так что не стоит и пытаться.
— Тысячи раз и я, и наставники повторяли, что Девять Миров связаны между собой.
В комнате стало еще холоднее, Локи, несмотря на одежду, почувствовал колкий мороз.
— Я знаю.
— Знаешь и поэтому уничтожаешь один из Девяти Миров Радужным Мостом? Чтобы дальше по цепочке взорвались остальные?
От отца отчетливо несло тихой яростью, и Локи пожалел, что стоит у двери, которая открывается вовнутрь. Уничтожение Етунхейма — с чего отец вдруг вспомнил об инциденте давно минувших дней? Это не самое значимое преступление его воспитанника. Или самое? Локи не помнил, чего ожидал от уничтожения ненавистного мира, но одно знал точно: все уроки отца он тогда забыл — разум затмила слепая ярость и обида на все миры сразу. Отец прав, как и всегда: он по своей глупости чуть не сотряс основы мироздания.
— Ты должен был казнить меня
— Сделал.
Локи удивился, но не очень сильно, поскольку после недавних событий удивляться был почти неспособен.
— Доведение до самоубийства тоже казнь, пускай и незаметная.
— Доведение до самоубийства? Но в Бездну я прыгнул сам.
— Ты бы прыгнул в любом случае.
— Но я там выжил.
— Жаль.
Локи подавился словами. Отец все еще стоял к нему спиной, и все страшные слова будто бы не слетали с его губ, а сами собой всплывали в сознании Локи. Он не видел, открывает ли отец рот. Он обратился в статую, и что-то мешало царевичу подойти ближе или хотя бы обойти и встать подле той самой голой стены, которая вызвала столько божественного интереса. Холодное отчуждение било по нервам и приковывало к полу.
— Значит, ты желал моей смерти, — Локи сглотнул неприятный ком в горле, но всё же эта правда не была столь же болезненна, сколь недавнее откровение сестры или прошлогоднее истязание в Ванахейме.
— Вовсе нет. Я просто казнил того, кто чуть не уничтожил жизнь во вселенной. Но тебе повезло.
Локи кивнул и опустился на пол, прислонившись спиной к косяку двери: не столько от усталости или нервного напряжения, сколько от холода. Это был не обычный зимний холод, не внешний, а внутренний. От него нельзя заболеть и умереть. Он не опасен, но очень неприятен.
— Хочешь еще как-нибудь наказать меня за прошлое? — уточнил Локи, не желая устраивать очередную ссору или спор. Он не понимал, к чему отец клонит, зачем завел этот странный разговор о прошлом, про которое они вроде всё решили еще год назад.
Один, наконец, повернулся. Ничего особенно в его лице или жестах Локи не заметил, зато холод постепенно сошел на нет. Снова стало тепло, будто ничего и не было. Осталось только неприятное подозрение, что этот холод — тоже часть силы Одина, связанной с мозгом, хотя магов мозга и не существует. Если это не очередная иллюзия или галлюцинация.
— Что ж, — произнес Всеотец после небольшой паузы. — Думаю, ты и правда здоров, и тебе ничто не угрожает. Ты можешь общаться не только с теми, кто настроен к тебе доброжелательно. Завтра утром выйдешь отсюда. Займись чем-нибудь полезным.
— Хорошо, отец, — Локи встал. Он не понял, что произошло, но объяснений так и не дождался. Всё это было ужасно подозрительно, но разбираться не было никаких сил. Усталость навалилась тяжелым грузом и буквально придавила царевича к полу. Локи и сам не заметил, как рухнул на кровать и заснул под одобрительным взглядом отца, который так и не смог расшифровать.
Всеотец остался доволен последней проверкой. Потусторонняя тварь не давала о себе знать, а сам Локи, сломленный Ванахеймским поражением, возражать и дерзить не смел. Что ж, прелюдии закончены, пора лепить из него нового вершителя судеб. Но сперва пусть отдохнет и наберется сил, а заодно продемонстрирует свои умения договариваться с потенциальным врагом. Всеотец велел слуге найти Тора и передать, чтобы тот спустился в Мидгард и привел ученого, которого называл достойнейшим изобретателем Земли. Одного из «Мстителей». Заклятого врага Локи, который по его давнишнему несбывшемуся плану должен был рассорить защитников Мидгарда. Пусть младший сын продемонстрирует семье свои способности. А для старшего это будет неплохое подспорье: пусть отправится вместе с человеком в поселение в гости к Локи и узнает, что там происходит на самом деле, чем именно Локи занялся, когда понял, что каскет починить не так просто. Пускай Хеймдаль и докладывал, что жизнь поселения течет спокойно, но в делах, касающихся младшего сына, Один предпочитал не доверять никому постороннему: слишком многим царевич не нравился, в том числе и стражу моста. Да и гибель шпионов в самом поселении почти год назад могла быть неслучайной. Тогда Один не предал ей должного значения, а похоже зря. Хагалар отказывается быть шпионом, да и непонятно, на чьей он стороне. Он не из тех, кто бывает на своей собственной. Он вечный раб либо идеи, либо своих желаний. И зря он считает, что Локи по характеру похож на него в молодости. В его возрасте юный маг попал во дворец и тут же превратился во всеобщего любимца. Локи никогда не сравнится с ним ни в обаятельности, ни в умении обольщать.
====== Глава 87 ======
Вот уже несколько дней Один видел супругу только во время собраний, проводившихся в покоях младшего сына, либо во время общих трапез. Стоило закончиться очередному свиданию с Локи, как Фригг ускользала, подобно тени, не то в Фенсалир, не то в собственные потаенные места. Один не знал точно, почему жена не желает оставаться с ним наедине, но предполагал, что дело в вездесущем Хагаларе, к которому Фригг испытывала большую ненависть, чем к своим настоящим врагам. И хотя
Один не сомневался, что ни в какое поселение бывший друг добровольно не вернется, а если и вернется, то только вместе с Тором, чтобы преподать пару уроков изысканной политической игры. Даже Беркану он вызвал только после нескольких напоминаний, и то не лично, а через гонца. Все рассуждения о том, что его эпоха прошла и ему некуда возвращаться, были чистой воды кокетством: как только появилась малейшая возможность вернуться во дворец не потеряв лица, так Хагалар тут же перебрался в свои старые покои. Где удобнее спать: на огромном ложе, устланном множеством шкур, или на деревянной лавке? Что вкуснее: водоросли с сушеной рыбой или десяток изысканных блюд? И таких мелочей было множество. Не от хорошей жизни прислужники дворца оказывались в поселении, даже если сами они твердили обратное. Больше всего радовало Одина то, что Хагалар вплотную занялся Тором. В отличие от Локи, скользкого в своих убеждениях, принимающего любую сторону, выгодную в данный момент времени, Тор был непоколебимой скалой. Настолько непоколебимой, что в свое время Одину пришлось низвергнуть его в Мидгард, чтобы заставить хоть немного изменить взгляды на жизнь. Пусть Хагалар сколько угодно перетягивает Тора на свою сторону — у него ничего не выйдет, он вынужден будет гнуть ту же линию, что и Всеотец, и таким образом принесет много пользы. Тор — идеальный продолжатель дел родного отца: взращенный в определенной морали, он жаждал укрепить и поддержать то, что создали до него, развить и довести до идеала. В то время как Локи был новатором: рисковым, готовым поставить на карту всё, даже благополучие целого мира. Родной сын не терпел новшеств, а приемному только дай волю, и он полностью изменит Асгард. И, к сожалению, рядом нет никого, кто обладал бы достаточным авторитетом, чтобы после смерти Всеотца стать гласом разума для царевичей. Безусловно, таковым мог быть Хагалар, но его дни сочтены — не доживет он до нового царя и свою мудрость и опыт может передать лишь в течение ближайшей пары столетий.
При выборе между консервативным Тором и новатором Локи Один предпочел отдать Асгард Тору, которому ума не хватит, чтобы разрушить Асгард. Ведь даже для того, чтобы впечатлить собственного отца, царевичи использовали совершенно разные методы: старший устроил мелкую стычку с етунами, младший — попытался уничтожить один из Девяти Миров. Разница в масштабах очевидна, а недальновидность одна на двоих.
Один получал изощренное удовольствие от сравнения собственных детей. Они были почти ровесниками, росли в одинаковых условиях, но выросли совершенно разными не столько из-за разницы в чистоте крови, сколько из-за черт характера. Локи во многом походил на свою мать — она была той еще приспособленкой. Приспособилась даже к жизни у етунов и воевала на их стороне против Асгарда. А вот Тор на свою мать вовсе не походил. По крайней мере, на молодую. У него не было ничего от Фригг: ни хитрости и коварства, ни спокойного нрава, который непосвященные называли «добрым».
Погруженный в размышления и сравнения, Один вышел на балкон, где неожиданно встретил супругу, укутанную в теплую козью шаль.
Короткий день подходил к концу. Темнело, но закатного солнца не было видно за низкими тучами. Взгляд Фригг был направлен на долину Вингрид, где когда-нибудь сойдутся в последнем бое асы и прислужники Хель. Когда построят корабль из человеческих ногтей, а Хель и Суртр объединятся в едином страстном порыве уничтожить Асгард. Исход битвы всем известен заранее, но никто не знал, когда она состоится — какое поколение асов встретит Рагнарек. И возможно ли изменить его исход? На всякий случай уже много тысячелетий новых цариц мертвых называли Хелями, а новых царей Муспельхейма — Суртрами, чтобы имена к Рагнареку обязательно совпали. Один относился к подобным предосторожностям с долей юмора. Очередного стража моста переименовал в Хеймдаля, первенцев честно назвал Торами, как того и велело прорицание Вёльвы, а вот имя «Локи» получил не его побратим, а сын. Один знал, что от новоявленного Локи все ждут великих свершений, к примеру, рождения новой Хель и нового Ермургарда. Но поскольку Один не желал смерти всего живого, то собирался принять меры к тому, чтобы у Локи не было детей. Какие дети родятся у полукровки, представить себе было сложно. Вряд ли это будут волки и змеи, но уж точно не здоровые асы. А пока у нынешнего Локи дети не родятся, Рагнарек точно не наступит, если верно расшифровали древние пророчества, в чем Один тоже не был уверен.