Любовь нам все прощает
Шрифт:
А вот в экран выкрикиваю:
— Меня зовут Женя! Женя! Женя! ЖЕНЯ! Запомни, черт тебя дери, и хрен с тобой! Мама, пусть он уйдет!
Подскакиваю и зажимаю рот. Накатывает сволочная тошнота уже второй раз за только занимающийся день.
— Детка, ты заболела? Что случилось, Женя? — мать приподнимается и на расстоянии тянется ко мне через цифровое матричное пространство. — Господи, Сергей!
— Она отравилась, — Смирнов пытается спасти меня. — Несвежее суши — я, как недалекий, настоял, она, бедняжка, отказывалась. Жене не понравился лосось,
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Какое скотское лицемерие! Тома! Теперь так всегда? Это же пытка! Ей-богу, я не выдержу!
Запираюсь в туалете и в канализацию негромко бекаю. Сколько нахожусь в этой тесной конуре — черт его знает! Похоже, я немного прикемарила возле гигиенической урны.
— Жень, детка, — кто-то осторожно хлопает меня по влажным щекам, — ты тут как? Тошнило? Ты опять рвала?
— Сережа, — прищурившись, навожу резкость на свой вынужденный «будильник». — Господи! Что со мной случилось? Мама? Отец? Они… Обиделись?
— Мы закончили, я за нас двоих с ними попрощался. Все в порядке. Ты их любимая малышка — так отец сказал. Мне почему-то кажется, что я ему понравился. У него хороший русский. Зря ты гонишь на отца!
Этого мне только не хватало! Мужская солидарность, да? Сергей подхватывает меня под коленками и стремительно отрывает от кафельного пола.
— Мне кажется, ты в положении. Не спорь со мной, чикуита! Тшш! Ты ждешь ребенка, детка.
— Не может быть, — уткнувшись в мужскую шею, словно в лихорадочном бреду шепчу, — ты ошибаешься, Сергей…
Нет! Нет! Были месячные, были… Я помню и гаджет отметкой пискнул. Из тех «положительных симптомов» одна лишь тошнота и стойкое отсутствие аппетита.
— Ты не сказала, что самолет уже так скоро. Почему?
— Пожалуйста, — скулю.
— Я в чем-то виноват? Почему ты не хочешь, чтобы я полетел с тобой?
Потому что я боюсь оттуда не вернуться. А так у меня будет прекрасный повод купить дорогостоящий билет на обратную дорогу.
— Сережа, я вернусь. Обещаю.
— Жень, я не буду мешать тебе. Не оставляй меня здесь. Слышишь?
— Ты боишься…
— Не хочу, чтобы ты куда-то без меня летела, на поезде тряслась, каталась в чьей-либо машине. Не хочу разлуки, пусь даже короткой, — он резко замолкает, перешагивая через несколько ступенек, практически до нашей спальни добегает. — Скажи сейчас, когда тебя ждать? Через два, три, четыре, пять… Сколько дней, чикуита?
Я не знаю, Серый! Ничего не знаю. А вдруг мне там понравится…
Глава 18
Морозов вертится на своей любимой кухне, а я с открытым ртом наблюдаю за его стихийным, но старательно выписываемым, узором из начальствующих шагов.
— Он как-то сильно изменился, Леха, — констатирую наблюдаемую мной картину. — Какой-то не такой, — с выдохом обеими руками до красноты растираю свое основательно заросшее лицо. — Фух! Словно… Хрен его знает! Это, бл, Зверь? — прищуриваюсь и еще внимательнее присматриваюсь. —
— Ну, зайчик, как давно ты не был дома. Макс, Макс, МаксиЗверская скотина, телохранитель Надьки Прохоровой. Наш сучий дикий Зверь, любезно и по доброте душевной, а также из большого незатыкающегося детского чувства, переросшего в физический контакт на две разнополые, тут слава богу, персоны, взятый куклой на строгач. Смотри, как мылит харю и обрабатывает зубы. Там Голден леди зорко бдит. Он ведь женат и имеет двух ребятишек, Серж. Забыл об этом? Просто зашибись, ну ты и козел, друг детства!
Да уж, забудешь о таком! Но… Да! Козел — последнего совсем не отрицаю!
— Не могу поверить, что…
— А ты постарайся. Почему не ешь?
— Ем, братец, ем. Просто, — открываю рот и сразу с накатившим откуда ни возьмись речевым ступором застываю, — просто, просто, просто…
— Она согласилась? — мой монотонный речитатив вдруг не пойми с каких херов перебивает братский несвоевременный вопрос.
Вскидываю на него глаза:
— Она? Кто конкретно?
— Фильченко, Серый, Фильченко! Дала добро на «эксгумацию» вашей с ней греховной составляющей? — посмеивается старшенький гаденыш.
— Да.
Лешка со звоном отбрасывает приборы и откидывается на спинку стула. Уложив свои громадные ладони на край стола, пальцами отстукивает какой-то до жути бесящий ритм.
— Ты не мог бы? — кивком приказываю ему «заткнуться».
— Я думаю, не мешай.
Похоже, Лешенька готовится к финальному броску. Вот «канонир» основательно к шнуровке на кожаной фигуре примеряется, затем подходит, лихо раскачивает ногу и целит прямо в глаз простому полевому «игроку». Один, два, три… Сейчас, по-видимому, что-то будет.
— Когда? — сипит сквозь зубы.
— Сегодня, через два с половиной часа, — выдыхаю, вглядываясь в братское лицо.
Он хмыкает с пренебрежением и, поджав цинично губы, несколько раз кивает головой — вперед-назад, вперед-назад. Потом вроде улыбается, расслабляется и застывает с вверх поднятыми всеми десятью.
— И девяти лет не прошло. Она… — прищуривается и, не высказав вопроса, в подвешенном состоянии как будто застывает.
— Угу? — с показной внимательностью нарезаю кусочки мяса и старательно обмакиваю в соус. — Да? Что ты хотел еще сказать? Она, она, она…
Старший с каким-то подозрением во взгляде рассматривает мой жующий с наигранным аппетитом рот.
— А как там Женя, Серж? — и зачем-то с издевкой добавляет. — Кстати!
Женя??? Это мы не будем обсуждать, тем более сейчас, за этим ресторанным с белой скатертью столом.
— То есть? — выпучиваюсь встречным взглядом.
— Как у нее дела? — точнее формулирует вопрос.
— Нормально.
— Она в курсе? — Лешка опирается на стол руками и подается верхней частью тела ко мне, вперед, в глаза. — В курсе или киндер-сюрприз по возвращении будет? «Привет, как ты там говоришь, „чикуита“, это мой очередной малыш!».