Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

— Она любит тебя, отец. Только тебя. Ты же…

Я знаю, сын! Знаю! Но нам с леди нужно время… Видимо, передержали друг друга, возможно, перегнули в чем-то, напрочь забыли, зачем решили вместе быть. Нужно эту бурю врозь пережить, а потом… Потом посмотрим. Если она захочет от меня уйти, то я не стану силой ее удерживать — отпущу на все четыре стороны, значит, не судьба нам и так тому и быть.

— Холодно! Макс, давай, у меня слабые кости ломит, жестко выкручивает ноги, а шею сворачивает в тугой узел, как в тот бараний рог. А ты тут любезно решил устроить внеплановое построение, да еще и с разносом по всем фронтам. В конце концов,

кто из нас отец? Ты учишь батькА е. аться? Я тебе, засранец, фору еще дам, — последнее рычу почти ему под нос. — Идем, а то у меня руки отвалятся. Как-то чересчур студёно сегодня на улице!

Вваливаемся вдвоем, как пьяные мужланы, в заждавшееся нас больничное помещение. Суетимся взглядами по обстановке, а затем быстро переглянувшись и абсолютно не сговариваясь друг с другом, направляемся на тот этаж, где сейчас вынужденно и, слава яйцам, временно, непостоянно квартирует моя дочь.

— Где ты живешь, пап? — Макс, похоже, не унимается. Интерес, видимо, возрос, а я основательно опустил дымовую завесу на свою персону. — Все это время. Где ты был, что с тобой?

— В Наташиной съемной квартире. Она сняла себе однушку с большими квадратными метрами. Видимо, хозяева объединили две имеющиеся в собственности жилплощади, в красивом старинном доме, затерянном среди высотных многоэтажек в одном из спальных районов.

И там, действительно, прикольно — я ни капли не соврал. Мне кажется, там даже воздух чище, да и люди человечнее, порядочнее, теплее, по крайней мере, уж точно не сволочнее. Квартирка отлично обустроена, слегка заполнена Наташкиными вещичками и тем, что дочь успела приобрести, когда была в бешеной самоволке. Как выяснилось, вот совсем недавно, Наталья заказала детскую кровать — сегодня, прям с самого утра, этот спецзаказ доставили, ребята из этой фирмы любезно показали мне весь договор на отложенные товары — пеленальный столик, крохотная мебель для ребенка, прогулочная коляска-трансформер, канатный игровой манеж. Там до хрена позиций — дочь основательно подошла к укомплектованию маленького бойца.

— У нее есть квартира? — Макс сильно недоумевает от этой новости. — Она что, снимает помещение?

— Представь себе, — ухмыляюсь и пожимаю плечами. — Наша мерзавка хорошо мутила воду. Вот кого неплохо было бы ремнем по жопе отстегать.

— Ну, сестра! Вот это да! Никогда бы не подумал.

Он восхищается ее засранством, что ли? Восхищается этой стервянкой, забеременевшей от его лучшего друга и пытающейся укрыться от зрительных, ушных и тактильных локаторов законного отца своего малютки.

— Ты не охренел, Зверь?

— Пап? — выдает неприкрытое жалкой крохой понимания свое искреннее изумление.

— Значит, Гришка — мудак, даже законченный, а Наташка — девочка-припевочка?

Мне, безусловно, приятно и даже сильно льстит, что я воспитал такого сына — какое «обворожительное» уважение к слабой, но оттого не менее хитрой, женщине и неподдельное переживание и радение за ее дальнейшую судьбу. Но… У ребенка однозначно есть отец, а у Натальи появился довольно-таки скромный защитник и будущая вторая половина — в этом я основательно уверен. Велихов — никакой не скот, не подленькая сволочь, и даже не законченный мудак, не тварь, не гнус, он просто заигравшийся в откровенного плохиша, в засранца, в кобелька потерявшийся маленький мальчишка, ищущий свободную, доступную, теплую, уютную норку, в которую он с легкостью мог бы зайти и там от души покуролесить,

своим членом с девой поиграть. Он просто не привык жить в семье — всю жизнь один, самостоятельный, непоколебимый, сильный, оттого и слабый, что некого за своей спиной держать. Наталья бегает, бегает от отца своего ребенка, словно заяц, случайно выскочивший перед носом у настроившейся на долгую беготню за дичью гончей, уже застывшей в нехорошей стойке.

Останавливаемся с Максом в холле для свиданий, оглядываемся в поисках жены и матери. Здесь никого сегодня нет. Марина, видимо, пошла к Наталье в комнату, тогда мы, пожалуй, тут с сыном спокойно посидим.

Всего лишь пять минут прошло наедине с Максимом, как я краем глаза замечаю приближающийся высокий тонкий силуэт, заправленный в белый медицинский халат для посещений — жена спокойно и с достоинством, как лишь она одна умеет делать, направляется по узкому и длинному коридору к нам.

— Ну вот и все, — хлопаю Зверя по колену. — Иди-иди. Вон мать, давай-давай, иди к ней. Пора.

— Я еще к Наташе зайду, — следит за леди, а мне об этом просто, между делом, сообщает.

Вот и замечательно! А я тогда, наверное, с его матерью с глазу на глаз о чем-нибудь пространно личном переговорю.

— Привет, — леди возвышающейся фигурой паркуется исключительно передо мной, моими остро выпирающими коленями. — Юра, родной, привет! — по-моему, она беззвучно с открытым придыханием говорит «любимый» или все ложь, обман, галлюцинация и просто я так сильно этого хочу. — Как твои дела, Шевцов?

— Максим, — не поднимая голову, шепчу куда-то в сторону, — Макс, тебе пора…

Сын молча, не произнося ни звука, спокойно поднимается, распрямляется и ожидает, пока Марина снимет и передаст ему халат.

— Она не спит? — комкая в руках стерильную одежду, брат интересуется состоянием сестрички. — Я ей там не помешаю?

— Нет-нет. Наташа уже устала отдыхать, сынок. Врачи настоятельно рекомендуют ей побольше двигаться, правда, в пределах разумного и только вдоль этого коридора…

«Естественно» — я бы с огромным удовольствием добавил к словам о разуме, к которому Наташу даже эскулапы призывают. Откуда ей его взять, если мать ее чудит похлеще неразумной дочери. О-о-о, замечательно, как сын говорит, прелестно! Ну просто охренеть! А я, похоже, снова завожусь.

Да как же так-то, знать, потворствовать и ничего мне не сказать? О чем ты думала, родная? Зачем поддалась на эти девчачьи провокации? Разве ты не поняла за все эти прожитые годы вместе, что любая правда, хорошая или плохая, рано или поздно выползет наружу и вскроет все нарывы, которые за время царствования лжи фальшивой коркой заросли? Мы ведь с тобой не один пуд соли вместе съели, а ты, как будто бы меня совсем не знаешь, сильно сомневаешься, не доверяешь, прячешься и важное не сообщаешь? Недоверие, супружеская вражда, не любовь, Марина? Марина, Марина… Одна моя — другой не надо!

— О преждевременных родах речь уже не идет, но угроза якобы сохраняется или персонал просто перестраховывается…

Или Велихов, «мудак и сволочь», бабки за комфортное содержание главврачу в карманчик отвалил. Нет-нет, я перегнул, конечно. Хотя кобель-Гриша может — я вот недавно видел, как он себя финансово тут зарекомендовал…

Марина вздрагивает, быстро пожимает плечами и «больно» полосует меня глазами. Не вижу этого всего, но жжение от испускаемых женских искр слишком явно ощущаю.