Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
— Пап…
Киваю, по-прежнему не поднимая головы.
— Иди-иди. Я потом. Макс, надо бы встретиться сегодня, есть приятное и полезное, а главное, доброе дело.
— Хорошо.
Макс с оглядкой на нас, на своих родителей, быстро удаляется по коридору, накинув на плечи халат, стянутый с матери, с моей жены.
Она стоит надо мной — стоит спокойно, как безмозглый истукан, как истинная демоница, выпущенная из подземелья, в которое кто-то предусмотрительно ее завел. Сейчас, наверное, с нескрываемым пренебрежением или все же с жаркой лаской рассматривает
— Юра… — мягко, с той своей таинственной улыбкой на губах, начинает вынужденный разговор.
— Не здесь, — вскидываю голову и устремляю взор прямиком в ее холодные, но в то же время сильно увлажненные глаза. — Марина, не надо… Это не подходящее место для того, что ты хотела бы мне сказать. Нет, здесь точно нет! Тут не будем…
— Юра…
Подрываюсь, вскакиваю со своего кресла, цепко хватаю ее за теплую руку и сильно тяну куда-то в сторону, заставляя Марину практически бежать за мной.
— Юра, Юра, — шелестит где-то рядом, почти на ухо вышептывает, как «аминь» или «аллилуйя» в конце отчаянной молитвы о спасении, — Юрочка… Родной… Родной мой…
Освободившись от наблюдения случайных или вынужденных свидетелей, разворачиваюсь, перехватываю женщину под грудью и прижимаю спиной к себе, а ее лицом бережно, но все же мощно с некоторым укомплектованием, впечатываю нашу слившуюся воедино массу в каменную прохладную поверхность. Марина ойкает, затем скулит и жалкой шавкой ноет, сопит и громко дышит открытым, как будто приготовленным для поцелуя, ртом, пытается выкрутиться и развернуться хотя бы или всего лишь головой на бок. Оттягиваю от панели и тут же утрамбовываю ее щекой, укладывая на окрашенную в девственный колор стену.
— Юра, Юра, — как заезженная пластинка, стонет. — Больно…
— Леди, леди, тшш, не ври, здесь холодно — это да, придется потерпеть немного, но совсем не больно. Врушка, брехушка, лгунья ты такая! — утыкаюсь носом в родной коротко стриженный затылок. — Тише, родная. Здесь ведь кричать нельзя, тут женщины от радости вопят только тогда, когда услышат писк родившегося ребенка. Поэтому, тшш, леди, стой спокойно и жди своей участи. Будем играть, родная? Поиграем? — суетливо оглядываюсь, убеждаюсь в чистоте пространства — здесь точно никого нет, а мы с ней завернули в какой-то забытый всеми уголок гинекологического отделения.
Укладываю слегка подрагивающие ладони ей на плечи, несильно сжимаю выступающий сустав и ключичное сочленение, бережно прощупываю слабенькое мяско — так заново с нескрываемой заинтересованностью и большим вниманием знакомлюсь с изящным женским телом. Настырным носом следую по глубокой шейной впадине, сам вынужденно присаживаюсь и упираюсь в родное, известное по каждой ямке-выемке любимое тело, всем собой. Выставляю пах вперед и четко скрытым под одеждой возбужденным членом попадаю под Маринкины ягодицы, затянутые в какое-то вязанное черное платье, в то место, где всегда тепло, уютно, комфортно, гостеприимно,
— Юра, Юра…
— Увидимся сегодня, родная? — приподнимаюсь, ерзая выступающим бугром по женской заднице и пояснице. — Марина, Марина…
— Ты хочешь…
— Одно свидание хочу, леди, — как идиот, хихикаю, захватываю длинную сережку и тяну со всей дури на себя. — Увидеть тебя не здесь, не в больничном отделении. Всего лишь обыкновенное свидание, жена. Ну? — толкаюсь в знакомый зад, имитируя половое проникновение.
— Ой-ой-ой! — Марина тянется веревкой за своим в моих зубах забытым ухом. — Юра, Юра…
— Хочу просто встретиться с тобой. Это возможно? Ты ведь свободна или с кем-то встречаешься? Что скажет муж-урод, родная? Ты вышла замуж? Есть мужчина? Или ты одна, а?
— Я ведь не могу отказаться? — голосом как будто плачет.
— Твое право, леди, — отпускаю серьгу и всасываю идеальную по форме мочку уха, запускаю свои руки и обхватываю жену за грудь, немного ослабляю тисковую хватку и оттаскиваю ее от приклеившейся к нам стены. Массирую застегнутые наглухо бюстгальтером небольшие выпуклости, сжимаю — жду писка, вздрагивания или щипка, затем глажу и всасываю кожу на открытой шее. — Я буду ждать тебя…
— Где?
— Под воротами, Марина, — ухмыляюсь. — Под воротами твоего дома. Без проблем? Соседи сплетнями не обрастут? Мол, при живом-то муже стерва хахаля какого-то завела!
— М-м-м, Юрка, — всхлипывает, — Юрочка, пожалуйста, вернись домой.
— Свидание, жена? — настаиваю, не прекращая игр с ее податливым и возбужденным телом.
— Да, — мяукает себе под нос, а я, бессовестный, делаю вид, что ни хрена не слышу. Руками опускаюсь ниже и сжимаю основательно замурованный под ткань платья, колготок и трусов жаркий даже через многократный слой лобок. Марина взвизгивает и плотнее утыкается своим извивающимся задом в мое игриво настроенное лишь на эту женщину причинное и все еще неугомонное мужское место.
— Свидание, Шевцова? — бьюсь членом между ягодиц, трахаю ее через одежду, наслаждаюсь своей властью и безоговорочно беру. Беру свое!
— Да, — откидывается головой мне на плечо в отчаянной попытке губами задеть двигающуюся от поцелуев скулу. Хрен тебе, Марина! Выкручиваюсь и еще разок прикладываю ее к стене лицом.
— Хочешь меня, мисс, мадемуазель, фройляйн… Леди? — шепчу куда-то, и сам не пойму, в какое место словами попадаю.
— Шевцо-о-о-ов! — натужно с жалостью выстанывает мою фамилию.
— Вот так ты хочешь? Аж пищишь? Муж совсем не трогает тебя? Мне доверяет? Я могу? Только я могу тебя…
— Юрка… Пошляк… Задира чертов!
Я слышу слабенький укор! Ах, я задира? Пошляк? «Шевцов»?
— Хочешь этого урода? — пока она не видит, показываю глазами на себя. — Меня? Меня? Уверена, родная? Ну? Говори же! А?
Похоже, леди истосковалась по обычной ласке. Она кончит от того, что я с ней в этом захолустье вытворяю? Резко все сворачиваю, убираю руки, поднимаю и демонстрирую ей перед носом раскрытые ладони, делаю назад один широкий шаг и по-армейски приставляю ногу.