Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
Едва ли, если честно. Но пусть тешит себя этой мыслью. Возможно, чувства к бывшему она навечно искоренила из мозгов, зато вбила сверхстойкое желание иметь ребенка во что бы это ей не стало. Единолично и от случайных мужиков.
Так вот почему у нее левая рука практически здорова, а правая… Мертва! Левая конечность «наказала» правую, сильно приложив последнюю деревянной крышкой музыкального инструмента, на котором их хозяйке, очевидно, больше не играть.
— И как? Полегчало? Выпустила пар? — не вынимаю душу на эмоции, спокойно констатирую факт. — Стало лучше? Стоила игра всех свеч, Натали?
— Наверное, да. По крайней мере, больше
Сама себе палач! Да уж! До этого я никогда бы не дошел своим умом. Такое даже не подозревал, не приходило подобное мне в голову. Она сильна и постоянна, хоть это напрочь отрицает, в своих стремлениях. Захотела стереть или запомнить — «хрясь» неоднократно крышкой по рукам!
— А что потом?
— Процедура развода. Я получила неплохие отступные согласно условиям брачного контракта — ты знаешь, в этом все же есть здравое зерно, — и некоторые бонусные средства, в качестве морального ущерба. Поль так и не смог оправдать мою травму в глазах скандирующей и поющей ему дифирамбы общественности. Все-таки есть что-то стадное в людских мозгах, — глубоко вздыхает. — Его ближайшее окружение и даже адвокат, впрочем, так же, как и ты, посчитали, что он, расстроенный и удрученный неизбежным разводом муж, слишком строго наказал свою молодую и непокорную жену. Бывший вынужденно выплатил мне неплохую компенсацию за так называемый моральный ущерб. Хотя физические увечья, как по мне, несоизмеримы с той суммой, которую я занесла на свой банковский счет. Вполне вероятно, что беспорядочные, хаотичные действия тех злодеев-врачей превратили меня в нечто, что только на бумаге здорОво и готово к воспроизведению себе подобных, а по факту, — Шевцова хмыкает и, по-моему, даже чешет нос, — кастрировано, профессионально и безжалостно стерилизовано. Гриш?
— Да?
— Ты не жалеешь о том, что…
— Никогда! — не даю ей сформулировать мысль, о сути которой догадываюсь и так.
Я всегда очень тщательно обдумываю ситуацию, всегда анализирую имеющееся положение, просчитываю возможные варианты развития событий на несколько шагов вперед, не поддаюсь эмоциональным порывам и не следую за каким-то выдуманным зовом сердца. Со мной эта мышца по душам не разговаривает, а в моем присутствии сердце всегда замолкает, у него просто нет права голоса, по факту, одна работа — перекачка крови и питание мыслительной оболочки непрерывно работающего мозга. Привык полагаться исключительно на здравый смысл и законность осуществляемых мною действий, хотя чего уж тут душой кривить, от навязанных самому себе правил могу и отступить, но опять же, когда вижу отличнейшую выгоду и осознаю в полной мере сложившуюся ситуацию. Я не принимаю спонтанно восставших из небытия решений и не иду на поводу внезапных эмоциональных нервных импульсов, а бесспорным доказательством моей прагматичности, приземленности, уравновешенности и откровенной, чего душой кривить, циничности служит наш с ней где-то гнусный и коварный, с подводными камнями, такой себе половой, суррогатный контракт.
Если Наташа станет матерью из-за моих долбящих ее лоно движений, значит, так тому и быть. Я же, в свою очередь, буду достойным отцом ребенку, которого она произведет на свет. Между нами только этот жесткий договор и ничего личного!
Словно очередную мантру в мозге прописал!
Опускаю руку ниже. Поглаживаю и успокаиваю
— Расслабься, Черепашка, и получай удовольствие. Секс — приятное занятие, когда чувствуешь партнера, доверяешь ему, поддаешься его порывам и следуешь за ним, прислушиваясь вместе с этим к своим желаниям… Так чего ты хочешь, Ната?
— Не упрашивай меня.
— Я не упрашиваю, а просто декларирую очевидный факт, — не останавливаю ручного движения.
Блуждаю в круговую по приклеенному к позвоночнику животу, а губами считаю выступающие позвонки на женской вздрагивающей перед моим носом шее.
— Ты очень нежная, звонкая, гибкая, воздушная. Наташка… Твоя кожа, словно шелк, пергаментная, хрустящая, звенящая, слишком невесомая. По-моему, тоньше только рисовая бумага.
Как такое вообще возможно? Мне кажется, губами сегодня я оставлю на ней слишком очевидные следы.
Шевцова утыкается лицом в подушку, но точно подставляет зад.
— Наташ…
Предлагает? Приглашает? Зовет? Все разрешает?
Раздвигаю рукой ноги и прикасаюсь к пульсирующему желанием теплому женскому месту.
— М-м-м…
Это «да»! Наречие Натальи довольно прозаично. Мычание, как и молчание, определенный знак ее согласия и выдача мандата на целенаправленный разврат.
Перегибаюсь через вздрагивающее в такт мои поглаживаниям тело и сочно напираю, укладываясь всей мощной массой на нее. Наташа протяжно стонет, но все же раздвигает ноги и сильно прогибается в пояснице, еще больше оттопыривая для меня свой зад. Подставляет? Требует проникновения? Изнывает? Просит? Взять?
Не спешу… Пусть терпит! В идеале, пусть сама голосом попросит и пусть насадится на член сама. Руку из-под Шевцовой не убираю — не дождется пощады и сожаления, натираю нежно половые губы, раздувая их в желании до немыслимых размеров. Наташка ерзает и крутит головой, терзает ртом подушку, лбом мнет белье и носом шумно втягивает пух, а я языком, губами и зубами мучаю ее — не отпущу, пощады больше не получит. Хочу увидеть, как она изнывает от никак не приходящего к ней наслаждения. Не будет так, как она себе мечтает — задолбанное и надоевшее до жути миссионерство, без поцелуев, не трогай там и там.
— Гриш…
— Обойдешься, — ухмыляюсь. — Нет, нет, нет…
Выходит ведь? Наташа начинает слабо подвывать, жалобно просить и больше выгибаться навстречу с моим дергающимся возбуждением, то и дело четко утыкающимся в женский взмокший от телесных натираний зад.
— Гриш…
Нет! Блядь! Ей надо замолчать, заткнуться, ждать, ждать, ждать, и не провоцировать меня. Тут бы самому не кончить раньше срока. Член даже без направления четко попадает в маленькую щель, обмакивая горячую головку в том скользком секрете, который обильно производит Черепашка.
— Влажная, мокрая, желанная, — рукой размазываю смазку по мокрым лепесткам, задеваю голосящую от желания промежность, проскальзываю внутрь, попадаю на все звенящие болевые точки. — Готова? Хочешь? Хочешь меня?
— Гриша…
Это пытка! Пытка! Пытка! Шевцова не выдерживает и изнывает. Ей нужен тот самый сексуальный импульс и полный психологический разряд. Наташка шипит змеей и тут же клянчит наслаждение, а я, прикрыв глаза, еложу рожей по взмокшей от моего жара женской спинке, прикусываю расходящиеся, как ангельские крылья мелкие лопатки, и не могу войти и отодрать… Не хочу прекращать то, что вытворяю… Я буду мучить долго, беспощадно, затягивая и тут же отпуская наше общее желание с собственного поводка.