Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

— Да!

— Умеешь?

— Да, — рычит и скалится.

Завелась! Яростно толкается, выдирается из всех своих силенок, хочет, очень хочет отползти назад.

— Иди сюда, — натягиваю все мышцы и впечатываю бесхребетную Шевцову в себя.

Затем быстро перехватываю, приподнимаю выше, и обхватив рукой крутящийся затылок, приближаю нервно дергающуюся голову к себе.

— Гриша, Гриша, пожалуйста. Не хочу сейчас.

— В поцелуе много личного, и он всегда присутствует в паре, — трогаю губами мельтешащий передо мной женский носик, задеваю сильно раздувающиеся в гневе крылья, осторожно прихватываю прохладную

щеку и настойчиво пробираюсь через всю эту непокорность к ее губам.

Добравшись, наконец, на то самое место, резко замираю и прекращаю все попытки поцеловать. Наташа тоже, как это ни странно, останавливает свою разыгравшуюся суету и, вероятно, смирившись со своей судьбой, спокойно прикрывает веки.

Ждет, что поцелую! Ждет… Ждет… Вот и замечательно! Пусть надеется и верит, и чего-то даже ждет. А сегодня обойдется! Я смирился и уже не хочу!

— А у тебя здесь шрам на подбородке, — прикладываюсь пальцем к тонкому рубцу на том самом месте. Медицинский след от стянутой нитями кожи выглядит светлее, чем вся ее шкурка, словно кто-то тоненьким корректором полосочку нарисовал. — Я ведь тому причина, Натали?

— Гордишься, видимо? С девчонкой связался, а затем подло скинул с этой чертовой качели.

— Нет, не горжусь. Нечем. Просто…

— Ты только и делаешь, что силой измываешься, то разбиваешь мне лицо, то каждый раз калечишь руку. Еще раз, Велихов, только попробуй. Еще раз!

— Угрожаешь?

— Просто говорю и предупреждаю.

— А что будет, Ната? Какие меры ты предпримешь?

— Увидишь.

— Очень интересно, — легко прикусываю мелкий шрам на подбородке и жду, что будет.

Видимо, ничего. А это действие оперативная память Шевцовой обрабатывает, как дружественный ничем не угрожающий ей жест.

Чего мы постоянно ссоримся, если должны гораздо более приятным здесь заниматься? Возможно, у нас стойкая индивидуальная непереносимость противоположной личности? Так ведь бывает! Но для результата надо потерпеть. Слишком лютая ненависть друг к другу? Тогда с чего бы? Нам ведь с Наташей некого и нечего делить. Пока, по крайней мере. Да и в нашем общем детстве все было спокойно и без эмоциональных перегрузок. Скажем так, я вместе с пацанами смирился, что Морозов должен был брать с собой на общий выгул свой мелкий ценный груз. Ему их, Димку и Наташу, не навязывали, конечно, — нет-нет, этого точно не было, скорее, он сам проявлял желание, да и компания наша хорошо увеличивалась, все-таки плюс два, один из которых тот, кого всегда можно было сразу выбить из команды мячом по заду, назначить вечным догоняющим в безумных латках на горках или заставить разыскивать нас по нехорошим местам, когда мы забегали, чтобы попробовать сигареты, которые тайком тягали у отцов.

— Помнишь, ты застукала нас, когда мы с Максом изучали нижнее белье двух одинаковых с лица ваших соседок? Как их там звали? Вылетело из головы. Натка, помнишь? Помоги.

— Настя и Полина, — спокойно отвечает.

— Точно! Полька и Анастасия.

— Ты мял грудь Полине, а Максим, увидев меня, низко опустил голову и прикрыл ваш только-только начинающийся разврат.

А я вот таких подробностей совсем не помню, но иногда придерживаюсь простой истины не спорить с женщиной, тем более, когда предмет спора не стоит выеденного яйца.

— Любишь подсматривать, Шевцова? — подмигиваю и скалюсь.

— Нет.

Но тогда мне было лет десять, если не меньше, Гриш. Тебе не кажется, что это пахнет развращением малолетних.

— Нет. Там другое определение. Это просто ювенальное либидо, Черепашка. У мальчиков бывает. Своим неприступным детским поведением вы доводите юных мужиков просто-таки до неконтролируемого состояния. Водите нас на поводке «дать-не дать», а там, — указываю глазами вниз, — застой и спермотоксикоз. Мы жаждем разрядиться…

— В пятнадцать лет?

— Я мальчик раннего развития. К тому же она была старше, а я к ней только через платье, то есть целомудренно, прильнул.

— Довольно. Избавь меня от своих проблем, Григорий. И дай поспать.

— Расскажи лучше о себе, Черепаха, — предлагаю и заправляю волос ей за ухо. — Спать будем позже, еще успеется.

Раз с сексом пока промашка, хотя бы эмоционально сблизимся и пообщаемся с ней по душам.

— Ты и так все обо мне знаешь. Мы ведь с детства с тобой знакомы. С какого класса вы с Максом вместе? Кажется, со второго? Или с третьего? Не могу вспомнить. Да и мы с Димой в вашу бандитскую компанию только лишь с пяти лет, по-моему, влились.

Кто теперь такие подробности вспомнит? Женщины, женщины… Объем вашей внутренней памяти просто поражает. Когда, казалось бы, рабочий реестр следует очистить, чтобы не зашоривать кластеры непотребной ерундой, у вас находится местечко, в котором скрыта информация о трусах, в которых был ваш первый мальчик, когда укладывал вас в родительскую кровать.

— И все же, — настаиваю на своем. — Когда ты уехала?

— Гриш…

— Как там жила?

— Тебе все это интересно? Господи…

— Наташка, ты говоришь, что не можешь ко мне привыкнуть и вынужденно морщишь шкурку. Есть предложение, — перемещаю руку ей на талию, ласкаю пальцами выступающий позвоночник, вожу рукой вверх-вниз, туда-сюда, — одна ночь — одна беседа. Возможно, это тебе поможет стать более покладистой и спокойной.

Она первая рассказывает! Естественно! Дамам всегда нужно уступать.

— Беседа типа лечит? — выгибает удивленно брови.

— Я задаю свои вопросы, а ты спокойно и правдиво отвечаешь на те, которые по твоему мнению кажутся тебе безобидными, тактичными и не будоражащими чувства и ранимое самосознание. А на следующий день правила меняются, и ты спрашиваешь меня, о чем пожелаешь. С той же оговоркой — хочу, могу, значит, отвечаю. А потом, — целую голое плечо, случайно вылезшее из-под одеяла, — контракт и мы трахаем друг друга, например, всю ночь до полного изнеможения. Цель-то благородная и уже даже поставлена и определена. Контракт имеет срок, Наташа. Ты ведь помнишь?

Да! Оговорил рамки и дал нам с ней полгода. Твою мать! Я дал ей полгода на то, чтобы она залетела от меня. По истечении срока в случае отрицательного результата разбежимся кто куда, а вот при положительном раскладе Шевцова становится королевой-матерью моего ребенка и там уже вступают в игру другие «люди» и новые права. Наташа постоянно твердила про стремительно убегающее время. Я подумал, что она в чем-то права. У нас с ней нет никаких чувств по отношению друг к другу, и что-либо из ванильной ереси в нашем возрасте и положении уже как будто и не планируется, по крайней мере, друг для друга. Так зачем столь драгоценное время и «возможные» возможности терять?