Любовь одна – другой не надо
Шрифт:
В тот день, потом сентябрьский немного затянувшийся вечер, мы крупно поговорили с ней в нашем школьном дворе. Сейчас осознаю, что чересчур настаивал, видимо, производил впечатление неадеквата, когда с пеной у рта заверял, что ничего дурного не имею в виду, когда мягко, это очень мягко, если честно, упорствовал на наших регулярных встречах. Шевцова же, как заведенная, вштыренная в какую-то только ей известную истину, рычала, что:
«Все это замечательно, здорово, великолепно. Но такие отношения после успешного оплодотворения не предусматривает наш контракт!».
Потом
«Меня вообще не интересуют отношения с мужчиной! Больше никогда!».
Да как же так? Вот только несколько дней назад, еще неделя даже не прошла, как она спала со мной — а я, определенно, по половому признаку мужчина, спала стерва и совершенно не задумывалась о существе представленного вопроса. Или она действительно использовала меня?
— Привет…
Тебя только здесь для полного комплекта не хватало!
Уперевшись задом в нос своего автомобиля, скрестив руки на груди, Морозов караулит мой парадный вход.
— Привет, — подхожу к Максиму и протягиваю свою руку для приветствия, при этом непроизвольно принюхиваюсь к своей толстовке. — Твою мать, я с пробежки. Не смогу обнять. Козлом воняю. Прошу понять.
— Так я и не напрашиваюсь на мужские нежности, Гришаня. Но внутрь позволишь зайти или, пока ты влажно освежишь свои яички, мне следует здесь стоять?
Замечаю на капоте упаковку из нескольких стеклянных бутылок пива. Видимо, сегодня от старательно откладываемого задушевного разговора мне не удастся спетлять.
— Ты ведь за рулем, — заглядываю через плечо и пренебрежительно искривляю губы. — Нажрешься и…
— Завалюсь у тебя спать. Дом-то большой. Или, — Морозов прищуривается, — ты не один, а я буду вам мешать? Так…
— Я один, а ты мешать не будешь. Что жена скажет, когда по утру увидит твое обрюзгшее пивное рыло?
— Ха-ха! — посмеивается гад. — Любезно предупредил кукленка, что сегодня вечер только для друзей. Поэтому, — пожимает плечами, — сам не знаю, как так вышло, но жена с детворой поехала к своим. Уж больно Андрей там возникал. Мол, мы очень редко их навещаем. Найденыш вышла из положения, сбагрив меня к тебе, а сама с ребятами — туда, к ним…
— Так я, ко всем имеющимся недостаткам, твой вынужденный друг? — злюсь и как будто даже удивляюсь. Хотя зачем? К чему?
— Как скажешь, да и после того, что ты учудил с нашим детищем, тебя и другом-то с трудом можно назвать, — глубоко вздыхает и взъерошивает себе волосы. — Короче, пустишь по неволе алкаша в своей гостеприимной гостинице переночевать?
— Естественно, не отпущу ведь в пьяном виде многополосные городские улицы кошмарить. Потом только еще таких мне исков не хватало, к уже имеющемуся
Прохожу вперед, толкнув калитку, смирившимся кивком прошу его сердечной милости пройти ко мне в хоромы.
— Теперь и по вечерам накручиваешь километры, марафонец? Тебе бы поберечь себя, — поднатужившись, двумя руками Макс стаскивает горячительное пойло и держа ношу перед собой, протискивается во двор. — Как дела, брат? Ты ведь не возражаешь?
— Я смирился, Макс. И потом, — ухмыляюсь, — не выгонять же тебя.
Все-таки мы с ним почти родня. Не долго ждать осталось.
— Гриш? — Морозов шепчет в спину.
— А? — не оборачиваюсь, прикрыв глаза, скулю.
— Что случилось?
— Лодыжку подвернул, — начинаю демонстрировать вымышленную травму, припадая на правую ступню.
— Великолепно. Но я о другом спрашивал. Какая кошка между нами пробежала? Что было не так? Давай-ка проясним сложившуюся ситуацию, потому что я не хотел бы от недосказанности по ночам в бессоннице страдать.
— Макс, Макс, Макс… — открываю входную дверь и пропускаю школьного товарища перед собой.
Пусто в моем убитом необжитом скворечнике и Морозов от увиденного, вероятно, мощно офигевает. Не знаю, как оно со стороны на самом деле выглядит, но для меня вся обстановка в пределах личной нормы, а это означает, что однозначно можно выживать.
— Вот это да! Вау! Да ты, старик, стремительно идешь под воду. Ты тут живешь или прибегаешь душ принять? — с открытым ртом Макс выдает до жути прозаичный вопрос. — Как, как, как? Блядь! Велихов, ты запустил режим самоуничтожения, и самоликвидация обворожительного засранца уже не за горами? Какого хрена? Ты ведь продавал его. Пиздец! Прелестно, если честно! А в моей риторике «прелестно» — намного хуже, чем «х. ево». Что все это означает? Что с тобой, братан?
Дом чисто белый, белоснежный, кислотно светлый, ледяной… И холодный! Он, действительно, не живой. Это стерильное помещение с огромными панорамными окнами на первом этаже периметра, с неотъемлемой интеллектуальной кухонной начинкой и «сверхумным» санузлом. Однако, в остальном я не сподобился навести хотя бы жалкое подобие порядка. У меня из мебели нет ничего, кроме продавленной кровати, стоящей в пустой комнате наверху, инициирующей мое личное жилье. Есть, правда, гардероб. Огромное количество дорогих мужских костюмов, отдельным бонусом разноплановые пиджаки, пальто, кожаные куртки, спортивные костюмы, джинсы и футболки, туфли, индивидуальные ремни, часы…
— У тебя телевизор тут есть? — Макс с не отпущенным на волю ящиком прокручивается вокруг себя. — Хоть что-нибудь? Жалкая плазма? На кухне? Или там, где ты храпишь?
— На хрена он мне? Есть же интернет. Я…
— Иди-ка в душ, Гришаня. Что-то мне как-то реально здесь не по себе. Пока ты освежишься, я раздавлю пивко.
— Макс… — корчу мину. — Все нормально.
Просто так живу. Или привык? Или ничего из имеющегося менять просто не намерен? Есть, правда, небольшое изменение. Или еще не есть, но оно уже грядет.