Любовь одна – другой не надо

Иголкина Леля

Я оборудую детскую комнату для своего ребенка. Нашел весьма заманчивый проект, который сам с собою обсудил, естественно, куда ж без этого, кое-что значительно там поменял, затем пришел к согласию — опять же сам с собою, а вот сейчас нанял подрядчика — себя же, и начинаю выполнять сам с собою заключенный строительный контракт. Здесь можно жить! Вернее, здесь можно жить, когда с тобою делит площадь твой крохотный ребенок и его неугомонная мать.

Переступая через две, а то и три ступеньки, забираюсь по лестнице на второй этаж. Слышу, как Макс бормочет что-то — то ли проклятия высылает в мою

спину, то ли пожелания легкого пара, то ли просто старческая ересь на дружка накатывает, и как всегда, внезапно.

— Не задерживайся там! — орет мне вслед. — Помни обо мне. Я тут жду!

По пути в ванную комнату прохожу мимо будущей детской. Кругом пусто и постыло, а в этом чистом месте уже царит спокойствие и маленький уют. Вхожу внутрь. Облачный, бело-голубой, потолок, и настенный, песочный, пастельно-небрежный штилюющий рисунок. Рукой касаюсь драпировки, выложенной по панелям, пальцем бережно обвожу каждый крупный завиток, а там, где размечено место под будущий манеж и пеленальный столик, подкашивая ноги, на пол, как подстреленный, сажусь. Обвожу настороженным взглядом по сторонам, слегка сощуриваюсь, присматриваюсь, словно строительные изъяны в комнате ищу. Закладывая по-турецки ноги, легонько стукаюсь затылком о высохшую стену и что-то про себя шепчу:

«Скоро! Скоро! Скоро! Детка, детка, я с огромным нетерпением тебя жду!».

С улыбкой из стороны в сторону мотаю головой, сглатываю и… Тихо подвываю:

«Не могу, не могу так больше… Ната, Ната… А ведь это очень больно, невыносимо. Хочу быть постоянно с вами! Только с вами! С тобой и с ним!».

Возможно, тогда, в тот вечер, я должен был именно так свой разговор начать? Перегнул с напором — каюсь, хотел бы исправиться и заново переиграть.

Здесь ведь тихо и спокойно — умиротворенно и очень хорошо. Жаль, что она не видит комнату ребенка. Ей бы понравилось или она, возможно, что-то дельное посоветовала, порекомендовала то, в чем я совсем не разбираюсь. Ведь действую непредсказуемо, спонтанно, возможно грубо — на свой индивидуальный страх и риск. Тут бы женский взгляд и пригодился, но…

«Гриша, пожалуйста, прости меня» — получаю крайне содержательное сообщение от Черепашки.

О чем она? За что? Наташа, Наташа… Остановись!

Не набивая медленные слова, звонком к ответу Шевцову призываю.

— Алло, — мягко стелет в трубку. — Привет! Как твои дела?

— Как это понять? — прикрыв глаза, методично бьюсь затылком по стене. — Что за извинения?

— Скрининг перенесли на восемнадцатую неделю. Мне очень жаль, но завтра все отменяется. Я…

— Врешь! — шиплю, рисуя пальцем на колене. — Зачем? А? Ну на хрена?

— Я не обманываю, — обиженную корчит из себя. — Это правда, Велихов! Не кричи, пожалуйста.

— Я не кричу, Наташа. Но все-таки хотелось бы понять, за что ты так со мной? — еще один удар затылком. Я завожусь и самолично избиваю себя.

— Гриш…

— Я ведь не настаиваю на совместной кровати, Шевцова. Ты все неправильно понимаешь. Все совсем не так! Да похрен мне на кувыркания с тобой или еще с кем-либо. Но есть контракт, в котором указано, что ты честна со мной в вопросах, касающихся нашего ребенка. А ты, похоже, просто водишь за кольцо в носу, как того тельца.

— Врач посоветовал…

—

Когда? — глухо возвещаю.

— Сегодня.

— Ты была у врача, но меня об этом не известила? Как это мило, Натали! Как это подло и гнусливо! Ты, сука, берега теряешь? Что творишь? — рычу ей в трубку. Угрожаю голосом и сам себя за это ненавижу и проклинаю. Остынь, парень, она ведь в положении. Возможно, просто о тебе забыла! Забыла про меня?

— Я, Гриша…

— Да пошла ты!

Тварь! Отрубаю вызов и откидываю трубку на пол. Двигаю носком бесполезный аппарат и глазею на абсолютно черный, гладкий и блестящий, сенсорный экран.

— Эй, братан! — Макс бродит по этажу и эхом пытается выкурить меня из душа.

— Я здесь! — распрямляю ноги и раскидываю их перед собой. — В комнате, Зверь! Здесь!

Морозов с опаской открывает дверь, внутрь проходит, осматриваясь в обстановке, глазея по сторонам.

— Неплохо! — передергивает плечами и отпивает пиво прямо из горла. — Довольно-таки! Тут хотя бы можно жить, если мебель или ее подобие приобрести. Твой кабинет?

Твоего будущего племянника светёлка!

— Я должен кое-что тебе сказать, старик, — указываю подбородком на место возле себя. — Присядь!

— На ногах больше внутрь влезет, — улыбается и делает следующий глоток. — Ты еще не смыл с себя потливую херню?

— Макс, я тебя прошу.

Он точно так же, как и я, проводит пальцем по спокойной окантовке, спокойно подходит, но не садится, а с высоты своего роста, надменным сальным взглядом, рассматривает меня.

— Что у тебя случилось, Гриш? Что за дела, от которых ты превратился, — ухмыляется, — в меня? Зверем смотришь, затравленным и загнанным в ловушку. Охотничий капкан захлопнулся и тебя в тиски поймал? Казни ждешь, поэтому и шкуру о металлические зубья с усилием дерешь? Стачиваешь зубы? Рвешь когти? Самовольно кровь пускаешь? Поверь моему печальному опыту, это точно ни к чему.

— Я встречаюсь с твоей сестрой, Максим. С Наташей! — не сводя с него взгляда, медленно говорю. — Уже полгода, Зверь. Шесть месяцев я…

— И? — он больше мне не улыбается, зато, похоже, полностью сосредоточился на том, что я только что произнес. — Продолжительное время, если честно. Почему раньше не сказал?

— Я…

— А дальше-то что, братан?

Пару раз в недоумении моргаю, ерзаю задницей по полу и прикладываюсь башкой об стену, уже в который, сука, раз.

— Ничего, — губами шепчу. — Больше ничего!

— С какой сестрой? — Морозов отворачивается и все еще сканирует пространство. — С Черепашкой?

Да он, тварь, что ли, издевается? Весьма топорно, если честно!

— У тебя их много? — повернув голову в бок, рычу.

— В том-то и дело, что одна, Гриша. Зато какая! Не принято, конечно, женщинам называть года, но ей через два месяца будет тридцать пять. Она довольно взрослая девочка, по-моему, уже совершеннолетняя и… — поворачивается лицом ко мне, назад, — в ваших отношениях нет ведь принуждения? Я надеюсь, старик. Наташка привыкла терпеть задроченное относительно себя поведение, поэтому я и уточняю — на всякий случай, если честно. Ты ее не заставляешь, не насилуешь, не склоняешь и не спекулируешь, например, давним детским знакомством?