Меч и его Эсквайр
Шрифт:
Интонация, с какой это было сказано, показалась мне излишне жесткой, но Моргэйн ее принял.
Да, он стоял теперь очень смирно и не пытался двинуться в ту или эту сторону. Не слишком ли он мал для того, чему я согласился его подвергнуть, подумал я внезапно. Разумеется, был один малыш, который в четыре года – как раз в Моргэйновых летах – знал наизусть Коран. Когда в десять лет он потерял зрение от оспы, это знание, возможно, его спасло: к тому времени он уже умел нанизывать блистательные рифмы, которые со временем обрели душу.
Был ли он к тому же воином – он, который писал стихи о мечах и кольчугах? Ведь мой внук должен стать не одним хафизом, не
Эта пара стала отходить к нам. Почти комедия: гибкий барс и тихонький мышонок под половой тряпкой…
И вдруг мое сердце непонятно отчего ухнуло в ту самую пропасть. Белое покрывало чуть отогнулось и показало мне…
Тогда я ничего не понял или неосознанно постарался не понять. Китана с ее полумаской – она так и не выбросила ее ни в честь свадьбы, ни после ухода Хельма. Сердце, выточенное из твердого угля. Кружевные своды часовни, что поднимали ввысь и принимали мою мольбу. Тончайшая кисея вокруг брачного ложа. Эти картины мелькнули в единый миг – и так же вмиг исчезли. Батин .
Всё это исчезло – только по-прежнему щемило мое сердце и вызывало сквозняк в душе.
Яхья нагнулся к уху Моргэйна и тихо сказал нечто. Мальчик улыбнулся, махнул нам рукой…
Обратно мы спускались одни. Моего внука увели от первой же площадки совсем иным путем. Он уже стал не мой. Но свой ли собственный?
– Один из нас останется рядом с Моргэйном, отец, – сказал Икрам. – Мы будем сменяться.
– Может быть, это будет правильно, – ответил я. – Мы выдержим: это ведь не навсегда. Да и не одним нам придется это сносить.
Именно так. Ибо, спустившись к нефтяному рву, мы увидели наших скакунов. И держала их всех под уздцы хорошо мне знакомая, обманчиво юная фигура без чалмы или хиджаба – но в широком плаще из гладких темно-рыжих волос.
Стелламарис была нянькой и учительницей всех детей из рода Хельмута. Отчего я решил, что эта работа завершена и прервется на том мальчике, коего я бестрепетно отдал чужакам?
Знак X. Филипп Родаков. Рутения
На сей раз Торригаль и сам толком питаться не захотел, и мне притащил большой куль вреднейшей жратвы из «Макдака».
– Ты сколько можешь протянуть без разборок с крутыми парнишами? – спросил я.
– Да сколько придётся. Все одно люди – неблагодарные существа: при Сталине и бандиты им в тюрьме сидели, а не по улицам шастали, и по телеку им не порно показывали, а добропорядочные оперы: «Чародейку» там, «Псковитянку», «Русалку» или «Стакан воды». Хорошей погоды я не делаю, одним словом.
Во время этой реплики мы шарили в пакете, пытаясь отыскать среди вторичных упаковок нечто, более или менее достойное гордого имени еды. В смысле – не очень суицидное.
– Во время казни торжественно совершается то, что в бою делается походя, – резюмировал Тор не вполне в тему. Какое-то внутреннее умозаключение вылезло наружу, я так думаю.
– Про что это, Тор?
– Фил, ты, верно, подумал сейчас про Стеллу: посидела лет эдак двадцать среди юных палачиков, так нормальной жизни захотелось. Или вот: «Не век же мне деток нянчить: можно и повластвовать».
– Это как? – спросил я. – Арман ведь ее среди слуг заметил.
– Он смекнул тебя побыстрее. Моя жена в пристяжке отродясь не ходила – либо коренником, либо никак. И если оторвалась от меня и к Моргэйну прилепилась, то факт для дела.
– Оторвалась?
– Да я что, я как раз подумал: а не сочетаться ли с моей венчанной супругой телесно и не родить ли нам этакий хорошенький кинжальчик пхурбу – юному Моргэйну на пояс, – он почти злорадно ухмыльнулся. – Факт пригодилось бы как символ грядущих событий. Арман же собирался испортить мальца ради пользы общего дела, понял, нет? Омонашить, что ли. В смысле крестоносцев, разумеется. Двенадцать лет интенсивных и жутко интересных занятий – без каникул, только с редкими родительскими днями. Да тут самый тупой клинок можно сделать боевым!
– Похоже на то. Они там, в своих скальных крепостях, чистые шахиды: под бурками и паранджами прячутся. Удобная жизнь, однако. Поди узнай и поди заметь!
Тор снова улыбнулся на вампирский лад, показав зубы, вполне нормальные, кстати, – и промолчал.
– Ты что хочешь показать – что я прав? Я же это… с положительным знаком хотел исмаилитов сотворить.
– И вышло по слову его, – он кивнул. – Только самые лучшие человеческие особи – далеко не лапочки и не душки. Кладезь если не неприятностей, то неожиданностей. И так у тебя всегда. Вот ты Морской Народ каким замыслил?
– Вроде цыган. Странствуют по соленым водам в хрупких скорлупках и не имеют постоянного крова.
– Какие-то сильно редуцированные у тебя о них представления, – ответил он. – А ведь что за цыган без барона, верно?
Я нерешительно кивнул.
– И без коня.
– А у них и лошади завелись?
Теперь кивнул он, и аж два раза.
– Именно. Морские. Ты там, похоже, скрестил виды: афалин с касатками и еще акул присобачил. Рыба-кит, одним словом.
– Подумал, что не мешало бы нашим любимым игрунам быть понапористей.
– Вот и вышло то, что вышло… Давай смотреть, что ли.
– Постой-погоди, – ответил я. – Отчего это нынче в один узор два других вплетены, поменьше размером? Точно клейма в икону.
– Увидел, значит. Опытен становишься, – ответил Торригаль. – Это, я думаю, не иначе как Стеллины козни. Привлекла еще кого-то к сочинительству – если не самое себя.
Арман Шпинель де Лорм ал-Фрайби. Скондия
Море наше, несмотря на его имя, принадлежит не только Готии и не только нынешнему ее королю. У Скондии был негласный выход в его воды – вверх по устьям северных рек. А корабли наши были уж никак не хуже готских. Мой Икрам зря говорил Мору о коже и остове из прутьев – это была дань скорее лихости, чем необходимости. Наши ладьи, узкие, с двумя носами без кормы, как бы о двух головах, с выдвижным килем, что позволяло им глубоко заходить в устья рек, в океане заново обретая редкую остойчивость, и ходить на веслах, когда от паруса нет никакого проку, – отчасти эти кораблики были новинкой. То есть для груза у нас всегда были корабли-купцы тех пышных статей, что всегда нравились Ортосу, – с наращенными бортами и широкой кормой, высокая осадка которых не позволяла им черпать воду во время шторма, как тяжело ни был гружен корабль. Ныне мы как бы скрестили морских воинов с морскими торговцами: судно вмещало в себя сорок человек команды, вдвое больше бойцов, которые учились владеть в равной мере копьем и парусами, стилетом и веслом, имело обширный трюм для груза с герметичными перегородками и особого устроения узкую корму. Уравновешены такие корабли были не хуже клинка от доброго мастера и отлично показали себя в бурю.