Наследница Ильи Муромца
Шрифт:
— Не возьму в толк, о чем вы, — призналась я, садясь на старый пехотный барабан, который зачем-то стоял в шатре.
— Владыка толкует о том, что желает видеть вас в цирковой труппе. Вашу колдунью, хитрого вора, мальчишку, который может собирать деньги, кентавра и, конечно, вас, благородная дева, — пояснил остроносый зазывала.
— Благородная дева, — фыркнул полосатый. — Да она же разбойница, за версту видать! Бойцов больше нет, значит, растеряла банду, скрывается в Аграбе. Хошь-не хошь, у тебя два пути: либо я тебя сдаю властям за убийство Василия Великого — а свидетелей полгорода, либо ты занимаешь его место. Бесплатно. Остальные, понятно, присоединятся за еду,
— Я вот думаю, — почесал бороду полосатый, продолжая философствовать на тему моих предполагаемых преступлений, — за тобой такие грешки водятся, что царь Борух, небось, заплатит много больше, чем я выручу от твоих выступлений. Но цирковые да работники деревянной иглы всегда друг друга поддерживали, да? Вот.
— А ты наглец! — восхитилась я. — Ты так уверен, что мы пойдём с тобой?
— Абсолютно.
— Владыка Баракус никогда не ошибается! — восхищённо прошептал остроносый зазывала.
— Сегодня — ошибся, — заявила я. — Уходим! Уже смеркается, а нас ждут в другом месте.
— До встречи, благородная дева, — ласково сказал полосатый. Я фыркнула, распахнула полог, и вышла последней, пропустив всех своих спутников, которые, судя по выражению лиц, уже успели обсудить гастроли и гонорары. Особенно сокрушалась бабка, но вслух ничего сказать не осмелилась.
Я была зла: если не брать во внимание того, что нам предстоит провернуть несколько незаконных делишек, сразится с ангелом — Давиул же ангел, так? — решить вопрос настоящей Полины с её батей, который всё-таки первый богатырь на Руси, так ещё на Русь эту надо добраться! А я? А обо мне кто-то подумал хоть раз за это время? Я тут состарюсь прежде, чем предоставится случай вернуться домой. Это только в книжках главный герой сразу знает, куда ему надо идти и что делать, чтобы попасть обратно. А тут не книжка — тут дурдом!
На улице и вправду смеркалось. Толпа рассосалась по кабакам и стыдным домам, служащие сворачивали арену и убирали бортики. Где-то ржала лошадь и смеялась истерическим голосом женщина, в прямо перед шатром стоял омерзительного вида нищий, весь в парше, язвах и гнойниках. Один глаз у него был с бельмом, а лохмотья издавал такой неописуемый запах, что меня чуть не стошнило. Невдалеке стояли Сэрв с кийну: цыган пересыпал монеты из чужих кошельков в новый свой, а кийну, как полагается мальчишке на ярмарке, лизал красного, очень липкого леденцового петуха. Язык у него тоже был красный: кондитер не пожалел кошенили.
— Кучер, однако, — доходчиво разъяснил своё появление нищий. — Калмыжно намастрячили? На оксаре хлябово юхтать! Но хрутель востмарит, гундит. Похиляли.
Ой, а уже почти понятно! Нищий говорит, что на базаре хорошо заработать можно, но пора идти, нас ждут. Кажется, в этом мире у меня природная способность к языкам образовалась. Сейчас проверим:
— Эй, шаромыжник, покорыму ты хирявый такой?
— Сквожу скоробаю, чтоб хрундаки не подъюхали.
— Качуха корячится?
— Витка ботвинская.
Все, кроме Сэрва, слушали наш разговор с удивлением, а цыган переводил, мол, спрашивает поляница, почему нищий грязный такой, а он отвечает, что специально лицо скрывает, чтобы в тюрьму не попасть. Но опять же, все помалкивали и ждали приказа:
— Похиляли! — скомандовала я, поправляя перевязь с мечом, и радуясь, что не выронила его в схватке на арене, а пуще того — что не вынула из ножен. Мы растянулись редкой цепочкой, чтобы не привлекать внимания. Нищий же почти скрылся в темноте: он прилипал к стенам домов, растворялся в тенях и был тих, словно летучая мышь, когда та не орёт. Честно сказать, я ориентировалась только
Через полчаса мы нырнули в какую-то арку полуразвалившегося дома, ещё немного попутешествовали по длинным подземным коридорам подвала, и наконец вышли в огромный, освещённый сотнями свечей пиршественный зал давно заброшенного замка. Зал был набит нищими самого отвратительного пошиба, а воняло так, словно нас забросило в центр городской помойки. Посередине зала стоял большой дубовый стол, за которым пировал примерно десяток нищих, а на столе стоял настоящий трон — позолоченный, с виньетками и пазами под драгоценные камни, которые были давно проданы и пропиты. На троне восседал человек в серых одеждах, расшитых серебряными нитями и в железной короне. На удивление, он был чисто вымыт, выбрит и даже имел некоторый шарм. Особенно для меня, и особенно в тот момент, когда он встал, и местный подлипала возгласил:
— Это король нищих и воров Аграбы! Склонитесь перед великим королём!
Человек в железной короне встал с трона, спрыгнул на пол, протянул мне руку и представился:
— Артур. Давайте без церемоний.
Теперь вы меня понимаете?
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
Глава 11. Столовая короля Артура
В моём представлении короли нищих — это такие старые горбатые дядьки, от которых воняет вином, мясом, человеческими испражнениями и всякой гадостью. Они страшные, не прочь подраться, убивают всех без разбора и заправляют огромными шайками нищих, ростовщиков, скупщиков краденого и проститутками самого низкого пошиба. И они настолько богаты, что короли берут у них в долг. В моём мире нищие забились в подполье и не отсвечивают, здесь, кажется, они и есть криминалитет.
— Артур. Прямо как великого рыцаря и короля, — не удержалась я.
— А я и есть король вот этого сброда, — он широко обвёл рукой зал, набитый отребьем всякого сорта. Огромный мужик с лицом глупого ребёнка, захохотал, разбрызгивая вокруг полупережёванные куски мяса и брызги вина. В одной руке он держал, как здоровенную погремушку, коровью кость, а второй — свиной желудок, наполненный кислым вином. Почему кислым? Да от него так несло уксусом, что впору огурцы мариновать.
— А ещё, и это знает каждая собака Аграбы, я — рыцарь, изгнанный королём Альбиона на чужие берега. Причин вам знать не надобно. Это вот — тоже рыцари, которые последовали за мной, — и он показал на тех, кто пировал за столом у королевских ног.
— Марейн, Дунцелот, Аллахад, Перидур, Ланорак, Барс, Кай, Бомейн, Ганнерис и Герайнт ап Эбрин, — называл по очереди своих соратников Артур, и те вставали, кланялись, и возвращались к пиршеству. На рыцарей они были походи меньше всего. У Марейна одно плечо было настолько выше другого, что ему приходилось опираться левой рукой на стол. Дунцелот имел большой горб и низкий рост. Аллахад был слеп, а у Перидура не было одной ноги, которую заменяла искусно выструганная деревяшка. Сэра Ланорака, видимо, кто-то облил кислотой, и на его лицо невозможно было смотреть без страха. У сэра Барса отсутствовали уши, а на лбу пламенело клеймо, Кай был настолько молод, что ещё не брился, но при этом имел вид настолько зверообразный, что от него в обморок упала бы и лошадь. Бомейну выдрали ноздри щипцами, и, поверьте, это было заметно. Ганнерис постоянно кашлял, сплёвывая на пол сгустки крови. И только Герайнт ап Эбрин выглядел как нормальный человек, но он единственный, кто не встал, когда Артур назвал его имя.