Оливер Твист
Шрифт:
Молодая женщина лежала на постели, полуодтая. Онъ, очевидно, уже разбудилъ ее, такъ какъ она вскочила съ встревоженнымъ и испуганнымъ взглядомъ.
— Вставай!
— Это ты, Билль! — произнесла она съ оттнкомъ радости, что онъ вернулся.
— Это я. Вставай!..
Увидвъ горвшую свчу, онъ вырвалъ ее изъ подсвчника и швырнулъ въ очагъ. Нанси замтила ранній проблескъ дня и хотла подойти къ окну, чтобы раздвинутъ занавску.
— Незачмъ, — сказалъ Сайксъ, выставляя впередъ руку, чтобы преградить ей дорогу. — Тутъ свта достаточно для того,
— Билль, — тихо сказала она тономъ боязни. — Зачмъ ты такъ на меня смотришь?
Нсколько секундъ разбойникъ сидлъ и глядлъ на нее, тяжело дыша и съ расширенными ноздрями. Затмъ онъ схватилъ ее за голову и шею, оттащилъ на середину комнаты и, взглянувъ на дверь, закрылъ ей ротъ своей тяжелой рукой.
— Билль, Билль! — силилась произнести молодая женщина, отбиваясь съ упорствомъ смертельнаго ужаса. — Я… я не буду кричать… ни разу не крикну… Выслушай меня… Скажи мн… скажи, что я сдлала!
— Сама знаешь, чертовка! — отвтилъ разбойникъ, съ трудомъ переводя дыханіе. — Тебя подстерегли сегодня ночью; каждое сказанное тобою слово было услышано.
— Тогда пощади мою жизнь, ради Неба, какъ я пощадила твою! — воскликнула она, прильнувъ къ нему. — Билль, дорогой Билль у тебя не хватитъ духу убить меня! Ахъ, подумай обо всемъ, чмъ я пожертвовала, хотя бы только этой ночью, ради тебя! У тебя будетъ время, чтобы одуматься и не взять на свою душу этого преступленія! Я не отцплюсь отъ тебя, ты не сможешь меня отшвырнутъ! Билль, Билль, ради милосерднаго Бога, ради себя, остановись, прежде чмъ пролить мою кровь! Я была врна теб, клянусь своей грховной душой, я была врна!
Онъ изо всхъ силъ отбивался отъ нея, чтобы высвободить руки, но он попрежнему были охвачены руками женщины, и какъ онъ ни отрывалъ ее отъ себя, ему не удавалось освободиться.
— Билль! — вскричала она, стараясь положить голову ему на грудь. — Джентльменъ и эта добрая леди говорили мн ночью о жизни гд нибудь въ другой стран, гд я могла бы кончить свои дни въ уединеніи и мир. Дай мн повидаться съ ними опять и на колняхъ упросить ихъ оказать то же милосердіе и доброту теб. Оставимъ оба это ужасное мсто, и далеко отсюда начнемъ лучшую жизнь, и забудемъ, какъ мы жили прежде, вспоминая объ этомъ лишь въ молитвахъ, и никогда не будемъ больше видть другъ друга. Раскаяться никогда не поздно. Они сказали мн это… я чувствую это теперь… но намъ надо время, хоть немного, немного времени!
Громила высвободилъ одну руку и досталъ пистолетъ. Несомннность немедленной тревоги, если онъ выстрлить, мелькнула въ его ум, несмотря на всю неудержимость его бшенства, и онъ изо всей силы два раза ударилъ рукояткой по ея лицу, обращенному кверху и почти соприкасавшемуся съ его собственнымъ.
Она зашаталась и упала, почти ослпленная кровью, хлынувшей изъ глубокой раны на лбу; но она поднялась съ трудомъ на колняхъ и достала спрятанный на груди блый планокъ — подарокъ Розы — и высоко держа его въ сложенныхъ рукахъ, — настолько ближе къ небу, насколько позволяли ей ослабвшія силы, — прошептала Создателю молитву
Страшно было смотрть на нее. Убійца, шатаясь, отступилъ къ стнк и, прикрывъ рукою глаза, чтобы не видть, схватилъ тяжелую дубину и ударомъ ея свалилъ умиравшую.
XLVIII. Бгство Сайкса
Изъ всхъ злодяній, совершенныхъ подъ покровомъ темноты въ широко раскинувшемся Лондон, пока ночь висла надъ нимъ, это было самое страшное. Изъ всхъ ужасовъ, подымавшихся въ утреннемъ воздух вмст съ міазмами, это преступленіе было самое постыдное и самое жестокое.
Солнце — яркое солнце, которое приноситъ человку не только новый свтъ, но и новую жизнь, и надежду, и свжесть — засіяло надъ многолюднымъ городомъ во всей своей ясной, лучезарной красот. Сквозь богатыя цвтныя стекла и въ заклеенныя бумагою окна, въ просвты церковнаго купола и въ разслины жалкихъ лачугъ оно поровну вливало свои прямые лучи. Оно освтило и комнату, гд лежала убитая женщина. Оно освтило ее. Сайксъ хотлъ заградить ему доступъ, но свтъ вливался опять. Если зрлище было ужасно при блдномъ разсвт, то какимъ было оно теперь, при этомъ сверкающемъ сіяніи дня!
Онъ не двигался; онъ боялся тронуться съ мста. Послышался стонъ, и ея рука шевельнулась. Въ изступленіи и ужас онъ нанесъ ей ударъ, и еще, и еще. Онъ набросилъ на нее одяло. Но еще страшне было думать о ея глазахъ и представлять себ, что они устремляются на него, чмъ видть ихъ обращенными кверху и словно слдящими за отраженіемъ лужи крови, трепетавшимъ и игравшимъ на потолк при свт солнца. Онъ снялъ прочь одяло. Передъ нимъ лежало тло — только плоть и кровь, не боле — но что за плоть и какъ много крови!
Онъ выскъ огонь, растопилъ очагъ и засунулъ въ пламя дубину. Къ ея концу прилипъ волосъ, который вспыхнулъ и, съежившись въ вид легкаго пепла, полетлъ вверхъ по труб, захваченной тягой. Даже и это напугало его при всей его смлости; но онъ продолжалъ держать въ огн дубину, пока она не перегорла пополамъ, и тогда онъ оставилъ обломки на угольяхъ, чтобы они догорли и обратились въ золу. Онъ умылся и вычистилъ платье; кое гд были пятна, которыя нельзя было устранить. Онъ вырзалъ эти мста и сжегъ ихъ. Сколько этихъ пятенъ по всей комнат! Даже лапы собаки были въ крови.
Все это время онъ ни разу не поворачивался спиной къ трупу, ни на одно мгновеніе. Окончивъ свои приготовленія онъ вышелъ, пятясь задомъ черезъ дверь и таща съ собой собаку, чтобы она не выпачкала снова лапъ въ крови и не унесла на улицу новыхъ уликъ преступленія. Онъ безшумно закрылъ дверь, заперъ ее, вынулъ ключъ и покинулъ домъ.
Онъ перешелъ на другую сторону улицы и взглянулъ на окно, чтобы удостовриться, что снаружи ничего не замтно. Попрежнему была задернута занавска, которую она хотла откинуть, чтобы дать доступъ свту, котораго ей не пришлось больше увидть. Тло лежало почти какъ разъ подъ окномъ. Онъ это зналъ. Боже, какъ солнце заливаетъ лучами это самое мсто!