Поле Куликово
Шрифт:
– У Олексы завоет, ребята!
– Вот это - боярин, не те курицы! И чего упирается?
– Сотским останусь с вами, люди московские, а на воеводство хватки нет у меня. Воеводе осадному не рубиться надо, ему думать - как оборужить войско и крепость, устроить, накормить, обогреть тысячи сидельцев, да не одних ратников - и жёнок, и стариков, и ребят малых тоже. Воевода - всему хозяйству голова. Бояре тут есть, выборные тоже - они помогут ему управляться. Я же готов воинские заботы взять на себя.
– Кого сам-то хочешь?
– Кто люб тебе - укажи!
Отошедшие от испуга люди на помосте, захваченные настроением толпы, стали подбочениваться, выпячивать груди,
– Я одного человека среди вас знаю. Мог бы он, как иные богатенькие, давно уйти из Москвы. Ан, нет, даже семьи не отослал - остался судьбу делить со всеми.
– Да кто ж он, назови?
– Вот он, у мово стремени стоит да помалкивает.
– Адам-суконник!
– закричал Рублёв, наклоняясь, протягивая Адаму руку. Тот попятился в толпу, но ополченцы подхватили его, поставили на помост. Бояре откачнулись, сторонясь Адама.
– Адам - воевода!
– загремели голоса.
– Пусти! Расступись!..
– К помосту пробивался человек в бобровой шапке, вывалянной в глине, с оторванным воротом, с лицом в набухших синяках. Он взлез на доски, стал рядом со смущённым Адамом.
– Эй, да то ж, никак, боярин Томило!
– Томило-Томило, иде тебя давило?
Послышался смех, но смолк - Томила был известным человеком, да и вид его многих смутил.
– Дурачьё!
– Боярин топнул, затряс воздетыми руками.
– Безумцы окаянные, кого слухаете? Нет князей, нет воеводы, лучшие люди съехали - на кого надеетеся? Нашли себе воеводу - суконника! Ха!
Толпа заволновалась, зароптала, помост качнулся.
– Не стращайте! Уж били меня за правду, а я скажу. Жалко мне вас, дураков обманутых. Ваши новые пастыри славы себе ищут, места боярского, готовы они вас в жертву принести аки баранов. Говорю вам: без доброго воеводы, без умелых воев нельзя Кремль боронить. Его стены - крепки, да нет таких стен, кои удержали бы Орду. Знаете ли вы, сколько надобно стрел, копий, смолы, ядер да тюфяков и пороков, штобы месяц удерживать этакую крепостищу? А сколько всяких иных припасов? Морозов - вор, он не готовил город к осаде, он свои пожитки тайком отправлял. Вам и дня не выстоять на стенах под стрелами Орды. Побьют вас, порежут, а ваших жёнок и чад полонят. Этого вы хотите? Да уж лучше растащите остатнее и разбегайтеся по лесам, а кто может - ступайте вослед князьям, станьте в войско. Ты же!
– Боярин оборотился к Олексе.
– Ты, сотский, известный не слух, за то и бит был, и разжалован. Ныне же, ради славы, пустой надеждой прельщаешь народ, толкаешь на погибель - за то не пред земным, но пред Небесным Судьёй ответишь.
– Томила пошёл на Адама, тряся растрёпанной бородкой.
– Прочь, сатана! Прочь все вы, смутьяны, тати нечистые - сгиньте с глаз!
Адам отступал перед рассвирепевшим боярином, но Олекса уже надвинулся конём на помост, ухватил Томилу за отворот кафтана, повернул к себе и ударом железной перчатки сбросил в толпу - только ахнул боярин.
– Ты чего это, Адам? Тебя народ воеводой крикнул, ты же пятишься перед псом побитым, изменником государевым!
– Да... по привычке, Олекса Дмитрич.
– Адам покосился в сторону бояр.
– Небось, не век воеводой-то хожу.
Толпа засмеялась. Адам огладил пояс, покашлял и заговорил:
– Воеводой крикнули - ладно. Власть давайте. Штоб мог неслухов казнить по моей воле, а усердных - жаловать. Без того не будет воеводства.
– Владей нами, казни и милуй!
– Бронная сотня - с тобой, воевода!
– Рублёв встал рядом с Адамом, и
– Кузнецкая с тобой, Адам!
– Оружейная здесь, воевода!
– Гончарная ждёт приказаний!
– Бачка-калга, вели кожевникам - башка крутить ворам!
– Так слушай мой наказ, люд московский! Детинец пуст - то дело скверное и опасное: враг у ворот. После веча слободским старшинам Клещу и Рублёву со своими, а также суконной и гончарной сотне войти в Кремль. Воинским начальником крепости назначаю Олексу Дмитрича, он укажет, как расставить людей. Запомните: его власть - равна воеводской, он - волен в жизни и смерти всякого из вас. Слушаться его беспрекословно.
– Любо, воевода!
– Другим старшинам подойти ко мне после веча. Прибежавшим в Москву мужикам и парням сойтись пополудни здесь, на площади. Дневную стражу в городе на ночь сменят кожевники, а мало их будет, Олекса добавит людей. Так слушайте все, штоб после не сетовать на взыскания. У рогаток стражу держать бессонно, ходить караулами по всем улицам. Без мово приказа либо сотского Олексы ни единого человека ночью не впускать и не выпускать из города. Пьяных шатунов, буянов и прочих охальников бить палками и, повязав, держать до утра. Утром же судить принародно. За всякое насилие, грабёж, иную обиду, учинённую жителям, виновных карать смертью на месте.
– Слышим, бачка-калга, - сполним!
– Уж этот сполнит, не сумлевайсь.
– В толпе засмеялись, но тут же раздался крик:
– Пустили волка в овчарню! Он жа - татарин. И кожевники ево, почитай, татарва!
– Молчи, гуляй, тебе ли хаять куликовского ратника?
– Я те покажу гуляя, огрызок собачий!
– Послышались удары, толпа заволновалась.
Олекса привстал на стременах, впился взором в кучку мрачноватых людей неподалёку от помоста. Они кого-то затирали, осаживая кулаками. Он заприметил их ещё раньше, когда выкрикивали воеводой боярского сына Жирошку, несколько лет назад удалённого от княжеской службы за разбой. Говорили, будто от виселицы его спас родич, заплативший крупную продажу.
– Эй, там, прекратите драку!
– крикнул Адам.
– Кто смеет охальничать, когда говорит воевода?
– Воевода - без года!
– ответил тот же голос.
– Прежние-то гирями на шее висели, а этот - жёрновом норовит. Видали мы этаких гусей напрудских! Бабу свою стращай, а мы и без тебя город устережём, верно, мужики?
– Верно, Бирюк!
– Славно вмазал суконнику, Гришка!
– Из грязи да в князи! Казнить, вишь, собрался, огрызок собачий. Мы те руки-то повыдергаем!
– Ну, ча стоишь, разинясь? Слезай - Жирошку воеводой выберем!
– Жирошку!..
Толпа роптала. Олекса знал силу напористой наглости - кто в обжорном ряду не отступал перед торгашом-лотошником, всучившим тебе пирог с тухлятиной, да и тебя же за то поносящим? А может, Адам перегнул со строгостью в первом наказе? Но ясно другое: либо в эту минуту власть воеводы станет непререкаемой, либо Адам падёт и может воцариться власть воровских ватаг, которых немало набилось в посад с уходом князя.
– Расступись!
– Олекса уколол жеребца шпорами, толпа раздалась - воинский конь безбоязненно шёл на людей. Среди крикунов произошло смятение, там перестали бить человека, он только стонал и охал. Буяны попытались затереться среди народа, но опоздали: толпа уплотнилась, иные напрасно совались в неё, отыскивая щель. Лишь когда Олекса с двумя дружинниками приблизился, толпа раздалась - как бы оттолкнула от себя кучку людей разного возраста, бородатых и обритых - из тех, что мелькают на торжищах, в корчмах и у папертей церквей.