Провинциальная «контрреволюция». Белое движение и гражданская война на русском Севере
Шрифт:
4 августа 1918 г. в типичной по своему содержанию телеграмме пинежский Комитет общественной безопасности сообщал Северному правительству о своей полной поддержке, основанной на «единодушной воле местного населения, не желавшего подчиниться распоряжению Советской власти о мобилизации против союзников и вообще враждебно настроенного к большевикам» [538] . Мезенское уездное земское собрание выражало надежду, что «союзные державы в нынешнее трудное время братски помогут восстановить целость и независимость России и окажут продовольственную помощь Севобласти» [539] . Из Власьевской волости в Архангельск было направлено следующее постановление: «Приветствуя союзников, как освободителей от германского ига, наложенного на русский народ Брестским договором через агентов Германии – большевиков, волостное собрание Власьевской волости выражает надежду, что союзники снабдят население хлебом, которого в этом году вследствие плохого урожая слишком мало» [540] . В целом, первые резолюции с мест нередко повторяли заявления белой власти, что интервенция призвана помочь лояльным русским силам в борьбе против Германии и большевиков. Однако они в первую очередь связывали с приходом союзников решение собственных насущных проблем, и особенно улучшение хлебного снабжения.
538
ГАРФ.
539
ГААО. Ф. 1865. Оп. 1. Д. 148. Л. 55 (протокол заседания Мезенского уездного земского собрания, 30 августа 1918 г.).
540
Вестник ВПСО. 1918. 2 нояб. См. подобные резолюции: Вестник ВУСО. 1918. 11 сент.; Вестник ВПСО. 1919. 13 марта.
Поддержка интервенции среди обычного населения губернии значительно сократилась уже в первые месяцы существования Северной области. Однако причиной служило не возмущение попранными правами русской власти и не страхи перед союзной колонизацией Севера, а разочарование в надеждах на установление мира и снабжение хлебом, которые связывались с приходом интервентов и свержением большевиков. Более того, в отличие от политической элиты и военного командования, если население выражало недовольство, оно касалось не только интервенции, но и вообще политики «верхов» – белых и союзных в равной степени.
Уже в начале осени 1918 г. стало очевидно, что союзные и белые власти не способны наладить достаточное продовольственное снабжение губернии [541] . В ответ в Архангельск стали поступать протесты с мест и жалобы на неисполненные обещания интервентов и правительства. В частности, общее собрание граждан Нижнемудьюжского сельского общества Онежского уезда жаловалось: «…нам крестьянам приходится заниматься тяжелым физическим трудом, которым могут заниматься только те, кто питается только более или менее сносно. Нам же приходится питаться чем попало, как например: соломой или хлебом с примесью мха» [542] . Другие волости писали, что крестьяне потребляют теперь в пищу различные суррогаты, которые в иные годы не шли даже на корм скоту [543] . Некоторые деревни напрямую связывали требование увеличить хлебный паек с теми «услугами», которые они оказали союзному командованию и Северному правительству. Председатель Вонгудо-Андозерской волостной земской управы так суммировал полученные резолюции сельских сходов: крестьяне голодают, «и тут еще, несмотря на такие заслуги волости, – граждан с. Вонгуда, что они с 18-го августа по 10 сентября включительно почти все стояли под ружьем и охраняли подступы к городу Онеге от большевистских банд – им не то чтобы за услуги дать хлеб в первую очередь, как тогда обещало высшее командование – наоборот им сбавили за целый октябрь месяц и дали такую норму, чтобы только не умереть с голоду» [544] .
541
В конце сентября 1918 г. хлебный паек в Архангельске составлял 15 фунтов на человека в месяц и 22 фунта для лиц, занятых тяжелым физическим трудом, в сельской местности паек составлял 10–20 фунтов на человека (1 фунт равнялся 409,5 граммам). Увеличение пайка по сравнению с голодным июлем составило в Архангельске на взрослого человека 7,5 фунта в месяц, на работников физического труда – без малого 4 фунта (при пересчете на печеный хлеб). Однако потребление далеко отставало от довоенных норм, когда население губернии потребляло свыше пуда хлеба на человека в месяц. О нормах пайка и поставках продовольствия см.: Вестник ВУСО. 1918. 24 сент.; ГАРФ. Ф. 17. Оп. 1. Д. 14. Л. 115, 119 (меморандум Чайковского союзным послам о продовольственном положении, 26 декабря 1918 г.); British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 165–166.
542
ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 142. Л. 25–25 об. (протокол собрания Нижнемудьюжского сельского общества, 4 ноября 1918 г.).
543
См. протоколы волостных собраний и донесения из уездов: ГАРФ. Ф. 3811. Оп. 1. Д. 142. Л. 12–13, 18–18 об., 158–158 об.
544
ГАРФ. Ф. 16. Оп. 1. Д. 8. Л. 37–37 об. (письмо Вонгудо-Андозерской волостной управы в Онежскую уездную земскую управу, 29 октября 1918 г.).
Недостаток продовольствия породил разочарование в союзной помощи не только среди архангельских крестьян, но и в рабочей среде. Британский генерал Мейнард отмечал, что среди рабочих Мурманского края быстро росло недовольство интервенцией. Причину он видел в нехватке питания и задержках зарплаты железнодорожникам, перевозившим союзные войска и грузы. Он даже предпринял специальную поездку в Лондон, чтобы вытребовать необходимые кредиты для погашения задолженности [545] .На связь между плохим продовольственным снабжением и недовольством по отношению к англичанам и белой власти указывали и красные разведчики на Севере [546] .
545
Maynard C. The Murmansk Venture. P. 158–160; Ullman R. Intervention and the War. P. 254. Например, оплату за пользование железной дорогой и телеграфом с июля 1918 г. союзное командование стало перечислять только в октябре, см.: ГАМО. Ф. 1027. Оп. 1. Д. 4. Л. 13 об. (расписка членов Мурманского краесовета в получении 2 млн. руб. от британского командования, 3 октября 1918 г.). Помощник генерал-губернатора по управлению Мурманским краем Ермолов также отмечал в октябре 1918 г., что задержка зарплаты вызывает растущее недовольство союзниками, см.: Борьба… на Мурмане. Док. 176.
546
Из донесения разведчика С.А. Марухина в штаб Северо-Двинской флотилии, 3 марта 1919 г. // Военные моряки. Док. 314.
Интервенция не оправдала надежды населения не только на обильное питание, но и на то, что удастся избежать новой войны. Уже в конце августа 1918 г. был объявлен призыв в белую армию, а вместе с ним пришли массовые повинности по перевозке русских и союзных военных грузов и войск [547] . Несмотря на то что население в конечном итоге смирились с необходимостью войны и северная белая армия выросла до значительных размеров, отношение к интервенции уже не было благоприятным. Его сменили равнодушие и апатия. Крестьяне могли более положительно относиться к интервентам, если им удавалось выменять у союзных солдат имевшиеся в некоторых хозяйствах молоко и яйца на дефицитные консервы, хлеб и алкоголь. И равнодушие сменялось возмущением, когда боевые действия опустошали деревни или когда союзные и белые солдаты сжигали прифронтовые села, чтобы те не служили опорными пунктами для вылазок врага [548] .
547
Собрание
548
British Documents on Foreign Affairs. Part II. Series A. Vol. 1. Doc. 24. Р. 167; A Chronicler. Archangel. Р. 72; UMBHL. S. Parrish. Diary, 1918–1919. Р. 18–19; UMBHL. F.W. Douma. (1918–1919). Diary. P. 5; Соколов Б.Ф. Падение Северной Области. С. 11.
Более резкие выпады против интервенции звучали со стороны некоторых организованных групп архангельских рабочих и меньшевистского руководства профсоюзами. В частности, во время февральско-мартовского политического кризиса 1919 г. председатель архангельского Совета профсоюзов М.И. Бечин, критикуя белое правительство, обрушился также и на интервентов. В своих речах от лица рабочих и мобилизованных солдат он заявлял, что те «союзникам себя за банку консервов и табаку не продадут» [549] . Впрочем, эти речи не имели широкого резонанса среди населения губернии или даже в рабочей среде. Хотя власти Северной области решились на открытый судебный процесс, чтобы разоблачить несостоятельность лозунгов Бечина, ни обвинение, ни 15-летняя каторга, назначенная ему решением суда, не вызвали волны возмущения [550] . Простое население области в целом оставалось безучастным к спорам вокруг интервенции.
549
Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 34–36; HIA. E. Miller Collection. Box 4. Folder 2 (письмо Миллера Чайковскому, 1 апреля 1919 г.); Русский Север. 1919. 15 марта. Подобные идеи содержало также обращение Архангельского совета профсоюзов к ВПСО в августе 1919 г., которое упрекало союзников в действиях, «давящих национальную гордость». См.: ГААО. Ф. 50. Оп. 5. Д. 1. Л. 67.
550
О судебном процессе см.: Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной Области. С. 22–37; Овсянкин Е.И. Архангельск. С. 191.
Патриотические выпады против интервентов со стороны красной пропаганды также едва ли имели широкое влияние на настроения жителей Севера. Даже советские исследования, приводившие обширный материал о красных пропагадистских кампаниях в белом тылу, не подтверждают документально связь между пропагандой и недовольством союзниками среди населения [551] . Патриотические лозунги советских листовок, как свидетельствуют современники, если и имели влияние, то прежде всего на офицеров северной армии, которые были уязвлены «предательским» и «хищническим» поведением союзников [552] . Не национальные интересы, но локальные нужды, обеспечившие вначале широкие симпатии к союзникам, продолжали определять политические предпочтения жителей губернии на протяжении всей Гражданской войны.
551
См., например: Тарасов В.В. Борьба с интервентами на Севере России. С. 242–243, 252–258; Алахвердов Г.Г. Разложение в войсках интервентов и белогвардейцев на Севере России в 1918–1919 годах // Вопросы истории. 1960. № 7. С. 121–134; Мымрин Г.Е. Англо-американская военная интервенция на Севере и ее разгром. С. 162–163, 176, 183–184 и др.
552
Добровольский С. Борьба за возрождение России в Северной области. С. 113.
В целом союзная интервенция сыграла противоречивую роль в Гражданской войне на Севере России. Укрепив материально и численно антибольшевистские силы, она в то же время вызвала резкое недовольство белых политиков, военных и северной общественности. Упреки в адрес интервентов сыпались со стороны различных политических сил, подчеркивая, насколько глубоко те разделяли представления о ценности сильного национального государства и насколько верили они в необходимость защищать его от любых внешних угроз. Испытывая панический страх перед перспективой оказаться «марионетками» союзников и перед иностранной колонизацией Севера, белые пытались ограничить союзное вмешательство во внутрироссийский конфликт, лишая себя тем самым важнейшей опоры. Хотя антисоюзнические настроения и русский национализм объединяли различные политические группы белой элиты, они же отделяли белое руководство от простого населения Северной области, настроения и действия которого определялись локальными нуждами и практическими соображениями. Жители Архангельской губернии не выступали против интервенции из патриотических соображений. Но они и не поддерживали интервентов, так как те не принесли мира и хлеба, которых более всего желали обычные жители и до начала военных действий, и во время Гражданской войны.
Безусловно, неуспех союзного вмешательства в значительной мере был связан с нерешительностью кабинетов Антанты, которые не могли или не хотели пойти на более широкомасштабную кампанию в России с целью свергнуть большевизм. Тем не менее, даже если бы союзники изначально направили на Север России многотысячный десант, о котором мечтали многие белые офицеры и политики, они едва ли обеспечили бы успех антибольшевистской борьбы [553] . Возможно, напротив, более масштабное вмешательство союзных войск еще сильнее настроило бы против них белые политические и военные элиты, поставив Антанту перед необходимостью сражаться не только с большевиками, но и с «лояльными» союзникам национально-патриотическими русскими силами.
553
Военные руководители Северной области и союзные дипломатические и военные представители на Севере полагали, что, если бы изначально в Архангельске высадился 20–30-тысячный союзный десант, он мог бы быстро дойти до Москвы и свергнуть большевиков. См., например: Марушевский В.В. Год на Севере // Белое дело. Т. 1. С. 31; Миллер Е.К. Борьба за Россию на Севере. 1918–1920. С. 6, 11; Maynard C. The Murmansk Venture. Р. 115; Noulens J. Mon ambassade en Russie sovi'etique 1917–1919. T. 2. Р. 176; Robien L. de. Journal d’un diplomate en Russie. P. 333–334. Некоторые историки также полагают, что более масштабная союзная интервенция в России могла бы решить исход Гражданской войны в пользу белых, см.: Brinkley G. The Volunteer Army and Allied Intervention in South Russia, 1917–1921; Somin I. Stillborn Crusade: The Tragic Failure of Western Intervention in the Russian Civil War, 1918–1920. New Brunswick, 1996.
В конечном итоге исход Гражданской войны зависел не от интервенции, которая была лишь второстепенным фактором в развернувшейся в России борьбе за власть, а от того, насколько белые и красные политические элиты смогли привлечь на свою сторону и мобилизовать на войну население. Вопросу о том, в какой мере этому способствовала политика Северного правительства и стала ли антибольшевистская кампания на Севере России хотя бы отчасти действительно народной войной, посвящены две последующие главы.